ИГ/РА

Взяв сумочку и поддельные рекомендации, я снова вышла из гостиницы, предварительно оставив свою ключ–карту на стойке, посетовав на дамскую рассеянность. На этот раз я села в свою машину. Вбив в навигатор адрес посёлка «Медовое», я приоткрыла окно и включила музыку погромче, чтобы приспособиться к быстрому потоку машин.

Для меня, привыкшей к размерам Талинна, почти час дороги показался целой вечностью. Я не знаю, как жители мегаполисов постоянно находятся в таком бешеном темпе, и не могу представить, чтобы я тратила на дорогу с работы домой и обратно каждый день по два часа (это без пробок). Но, так или иначе, я добралась до места, отметилась на посту охраны, и подъехала к бело–красному двухэтажному особняку. Выйдя из машины, я бросила быстрый взгляд на соседний дом, отмечая расположение видеокамер. Насчитав три штуки (у бывшего наёмника явно паранойя), я усмехнулась и двинулась к двери.

– Здравствуйте, – проворковала молодая женщина, – Виктория?

– Да, – ответила я.

Ни один мускул на моём лице не дрогнул. Я не моргнула, не потеребила серёжку в ухе, не потёрла бровь или прикрыла губы. Мои ладони не покрылись испариной, в горле не пересохло, заставляя сглотнуть, и я не начала нервно дёргать ногой. Доктор Лайтман с треском провалился бы, даже не заподозрив, что я лгу.

– Входите, – она махнула рукой, впуская меня в дом, – Меня зовут Татьяна, как вы поняли.

Я кивнула, и вошла в узкий коридор, отправив хозяйке вопросительный взгляд. Она поняла меня и сказала с лёгкой улыбкой:

– Можете не разуваться.

Татьяна повела меня вглубь дома, а я бросала короткие взгляды в окна, чтобы увидеть территорию соседнего дома. Благодаря линзам, я смогла разглядеть ещё одну камеру и датчик движения крыльце, скорее всего подключённый к внешнему освещению.

Значит ночью проникать в этот дом не вариант.

– Виктория, мне порекомендовала вас подруга, – начала Татьяна, – Она сказала, что вы – очень хороший психолог и педагог.

– Это лестно, – ответила я, переводя взгляд от окон на неё, – У меня высшее педагогическое образование и диплом детского психолога.

– То есть, два высших? – уточнила она.

– Нет. Я брала дополнительный курс в университете. В принципе, я изучала то же самое, что и студенты психологического факультета, но по более сжатой программе.

– Понятно. У вас есть опыт работы с детьми? – вкрадчиво спросила она, скрещивая ноги в коленях.

– Сейчас я работаю в реабилитационном центре для жертв насилия. Если учесть, что около семидесяти процентов таковых – дети, то да – у меня есть опыт, – спокойно отвечаю я, повторив её движения, и не обращая внимания на её бледнеющие щёки.

– Отлично, – протянула Татьяна, отведя глаза в сторону, – Вы хотите что–нибудь выпить? Чай, кофе?

– Ничего не нужно, спасибо. По телефону вы сказали, что тема щекотливая. Я могу узнать подробности? – мой голос ровный и мягкий, без хрипотцы и сиплости, которые присущи ему в обычной жизни.

Сейчас я на работе, и моя работа – не быть собой.

Хозяйка этого роскошного дома передёрнулась и напряглась. По её лицу, над которым явно поработали лучшие пластические хирурги, было видно, что она подбирает нужные слова. Светлые глаза ожесточились и губы сжались в тонкую линию. Через несколько минут оглушающей тишины, нарушаемой только нашими короткими вздохами, она наконец–то заговорила.

– Моей дочери одиннадцать лет. Недавно она заявила, что преподаватель по балету её… – она запнулась и замолчала, снова отводя от меня взгляд.

– Изнасиловал? – в итоге закончила я без прикрас.

– Д–д–да, – заикаясь, кивнула она, отчего длинные золотистые волосы на её плечах пошевелились.

– Вы водили её ко врачу? – спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла и поглаживая мягкий бархатный подлокотник ладонью.

– Да, но он ничего не подтвердил, – она снова пожимает плечами, и я слежу за движением её локонов.

Интересный цвет. Старое золото. Выглядит дорого. Впрочем, как сама Татьяна.

– Но вы сомневаетесь? – спокойно спросила я, мысленно отмечая про себя другие детали.

Она говорит об этом не так, как должна говорить мать, чей ребёнок признался в таких вещах. Нет ни слёз, ни трясущихся рук, срывающего голоса. Если бы не лёгкое заикание, то я бы вообще решила, что ей – всё равно.

– Я знаю, что дети часто врут о таких вещах, – Татьяна снова запинается, и переводит многозначительный взгляд на меня, – Дело в том, что мы с её хореографом…

Теперь всё понятно.

– И я думаю, – продолжает она, – Что Ариадна врёт специально. Может быть, из–за ревности?

Я делаю глубокий вдох и перевожу взгляд на соседний дом.

– У девочки есть отец? – я проверяю наличие внутренних решёток или других защитных механизмов на окнах.

– Да, мы в разводе.

– Она часто общается с ним? – ничего подобного нет, и я снова перевожу взгляд на свою фальшивую клиентку.

– Он живёт в Англии, – отвечает она и замолкает, – Виктория, мне просто нужно, чтобы вы поговорили с ней и смогли сказать…

– Врёт она или нет, – снова перебила я.

Мне жаль эту женщину. Она не понимает – неважно, что я смогу выяснить у её дочери. Если насилие действительно было, то её любовнику прямая дорога в тюрьму. А там он долго не протянет. Если насилия не было, то в любом случае девочка не смирится с появлением нового «папы» в семье. И будет врать дальше, выдумывая всё больше и страшнее.

Татьяна ставит на чашу весов две несоизмеримые вещи: любовь дочери и любовь мужчины. Будь я на её месте, я бы не стала вызывать психолога, а выбрала бы своего ребёнка, не раздумывая.

Если бы, конечно, он у меня был.

Бросив последний взгляд на хозяйку жилища, я поднялась с кресла.

– Когда я могу приступить к работе? – спросила я, поправляя хвост.

– Завтра после четырёх? – спрашивает Татьяна.

– Хорошо. Я позвоню, чтобы уточнить время. Провожать не надо.

Развернувшись, я пошла тем же путём, которым пришла сюда. Она не последовала за мной, и это было мне на руку. Пока я шла до машины, я ещё раз просмотрела территорию соседнего дома, который, по моим сведениям, принадлежал Лазареву Игорю Викторовичу.

В посёлке всего два типа домов. Дом Татьяны принадлежал L–типу. Если верить генеральному плану, то гараж смотрит аккурат на окна гостиной Лазаря. Там я заметила только одну камеру, к тому же висит она не очень удачно, оставляя мёртвую зону на углу дома. А на углу дома имеется небольшое окно.

Сев в машину и повернув ключ в зажигании, я невольно ухмыльнулась. Нужно будет еще раз просмотреть варианты планировок домов, чтобы не растеряться, когда я проникну внутрь.

ГЛАВА 2

Мы — рано созревшие фрукты, а значит, нас раньше съедят.

Виктор Цой.

Ольга, 2008 год

Водительская дверь открылась, и этот человек сел в машину. Посмотрев на меня в зеркало заднего вида, он ухмыльнулся и покачал головой, бросив мою сумку на пассажирское сиденье.

– Зачем браслеты? Всё равно не убегу, – я решила воспользоваться ускользающим шансом.

– Вдруг задушить попытаешься, – хмыкнул он.

– Могу ведь и ножками, они у меня длинные, – фыркнула в ответ я.

– Ты хочешь, чтобы моя голова оказалась у тебя между ног? Можно устроить, – томно протянул мужчина.

Если бы я умела краснеть, я бы покраснела. Но, увы, такой особенности за мной не наблюдалось, поэтому я просто откашлялась и вымолвила:

– Мне больно.

– Ничем не могу помочь, – пожал плечами мой конвоир.

Я вздохнула и пробубнила себе под нос:

– А сказал, что будешь нежен.

Он, по всей видимости, услышал, потому что спокойно включил лампочку в салоне авто, повернулся ко мне, и приморозил к месту взглядом холодных голубых глаз. Я поморщилась и повела затёкшим плечом.

– Молчу, молчу, – промямлила я, отвернувшись к окну.

– Умничка, – сказал он, не сводя с меня глаз. Я кожей чувствовала его испытующий взгляд, – Через час сменим машину, тогда и расстегну.