Набат

— За помощь надо платить, — произнес президент, и резолюция в верхнем углу с размашистой подписью наделила Святую церковь российскими гектарами. — Не будет православной паствы…

Помощник понял его без продолжения. Объединившись с христианскими демократами, коммунисты не оставили у прочих соискателей ни малейшей надежды на успех. А что?

Церковь сулит блага в иной жизни, коммунисты — то же самое; Церковь призывает к терпению, коммунисты — тем более. Вот и объединился Христос с антихристом, вместе праздновали убедительную победу.

— Что еще?

— Думский закон о запрещении ввоза отравляющих веществ на территорию России. Принят обеими палатами почти единогласно.

— А чем я этих дармоедов кормить буду? — пробурчал президент. — Если бы они так дружно голосовали за отмену своих льгот.

Утром он выслушал доклад начальника службы спецконтроля, и картина сложилась удручающая: на территории могильников уровень радиации выше критической нормы, на некоторых пришлось увеличить запретную зону до ста километров в радиусе, вывозить оттуда жителей. Особо опасным выглядит Арзамас-2, где происходит нечто, не поддающееся осмыслению: замеры со спутника показывают сверхпредел. Контролеры отказываются приближаться к Зоне, погибло трое от непонятной лучевой болезни. Приходится скрывать все это от иностранных экспертов, но долго ли…

— Скажешь, на рассмотрении, — переборол себя президент. — После празднеств подумаю.

Он взглянул на помощника, но так и не поймал ответного взгляда, тени усмешки не поймал. Глаза навыкате прикрывали крупные веки, а за ними — думаем одно, делаем другое.

— Все на этом?

— Его святейшество ожидает аудиенции, — весомо произнес помощник.

— А я не назначал, — удивился президент. — Ручку ему лобызать я собирался в заутреней…

Помощник всем видом своим изобразил назидание. Ответил так, будто выложил каменную кладку:

— У владыки к вам неотступное дело.

— Проси, — пожал плечами президент. Он понимал: еще вопрос, кто полновластный хозяин в этом кабинете. Светская власть приходит и уходит, Церковь вечна. Успешнее других святые отцы торят дорожку в Кремль с настырностью подвальных крыс.

«А этот костыль с паперти всегда потрафит…»

Патриарх вошел, степенно обрисовался в дверях во всем степенстве парадного облачения. Президент заспешил к нему.

— Владыко! В неурочный час вы посетили меня, грешного! Премного благодарен. — И с колена поймал руку патриарха для лобызания. Рука была сухой и отмытой, пахла просвиркой.

— С Рождеством Христовым, сын мой, — осенил его крестом патриарх. Голос у патриарха был сочный и уверенный. Перекрестив президента, он двинулся прямо к его рабочему столу, будто хозяин. Президенту пришлось подсуетиться:

— И вас с Рождеством Христовым, владыко! Прошу сюда, в этот уголок для мирской беседы. Чайку изволите?

— Благодарю. — Ни да ни нет в ответе, а помощник уже вносил поднос с чашками и заварником, с баранками, пастилой и вишневым вареньем. Вкусы патриарха в Кремле изучили отменно.

Владыко лицом был кругл, видимо, и под одеждами не худ, не ущербен телом, осанист. Все пять разведок державы так и не могли сыскать изъянов под рясой патриарха и в его личном деле. Сочный баритон убеждал окружающих принять все как есть на веру.

Поблагодарив прежде за отошедшие к Церкви земли, патриарх одной фразой испросил величайшего разрешения объявить двухтысячный год годом Христа-спасителя, ибо зачиналась эра ликования православных и посрамления антихриста.

— Токмо на святой Руси возможен Божий промысел, когда бы ни шла она через тернии, через муки испытаний, подобно Христовым, за всех живущих ныне, к свету и познанию истинной веры.

— Воистину, воистину! — пришептывал президент в лад увещеваниям владыки, и надо ли его уговаривать, если Церковь дала партии недостающее связующее звено, без которого державная цепь воспринималась людом ненавистными кандалами, — веру. Симбиоз Христа и антихриста, плюс и минус бытия лучше всяких демократических изысков влили ток по-слушания в безликую массу народа. Стала масса управляемой, стадом рабов Божьих. На последнем пленуме ЦК КПРФ кто-то из ретивых предложил лозунг: «Рабство Божье — счастье народное!» Рановато, рановато… Еще радио смущает умы, телевидение доживает недолгий век по углам, газетенки клевещут, еще сыск не обрел нужной силы, а людишки кобенятся, требуют. Ужо! Вот даст МВФ обещанный кредит в миллиард долларов на передел средств массовой информации, тогда посмотрим, кто у нас ум, честь и совесть эпохи. Откстится, откстится вероотступникам!

— Аминь!

— Аминь! — с готовностью откликнулся президент.

— Пора мне, — крестясь, поднялся патриарх, и синхронно президент стал под знамение и вновь приложился к святейшей ручке.

Провожая владыку до двери, президент соображал, что еще выпросит у него святейший хитрюга, и, когда патриарх остановился неожиданно, президент не поднял глаза выше святейшей груди.

— Вот какая просьбишка малая, — неторопливо пропел владыко.

— Почту за честь, — не задумываясь, откликнулся президент, размышляя более не о самой просьбе, а про то, как быстро и он сам и окружение наловчились витиеватому языку, общаясь с церковниками. Сама же просьба в конце встречи не могла быть неподъемной: святые отцы — это не хапуги-аппаратчики — по зернышку клюют, оттого в третье тысячелетие без убытку вошли. Вот особенной могла быть просьба — то так.

— Из Павлово-Посадского монастыря послушник бежал… Как бы его возвернуть?

— Не вопрос, ваше святейшество. Кто он, что?

— Брат Кирилл. В миру Илья Натанович Триф.

— Жид? — удивился президент.

— Суржик, — уточнил владыко. — Мать русская. Но не в том печаль: грешки за ним кое-какие водятся.

— Всенепременно изловим! — поспешил заверить президент.

Патриарх сановито перекрестил президента.

— С нами крестная сила! — ляпнул тот и понял сразу, что «ляпнул»: вычитал в сухих глазах владыки. Патриарх и виду не подал. Мало ли кто и в какие одежки рядится. Пусть ряженые помогают Церкви, в святая святых вход им заказан, и не они подлинные хозяева.

Помощник повел святейшую особу дальше от президентского кабинета, а президент, не откладывая дела в долгий ящик, вызвал дежурного генерала разведки. С недавних пор высшие представители одной из пяти служб дежурили в Кремле.

«Если это будет Судских, значит, особая просьба у владыки», — загадал президент.

Трудно сказать, кому повезло, но вошел генерал-майор Судских, шеф Управления стратегических исследований.

— Ты-то мне и нужен, — удовлетворенно кивнул президент.

Судских был из интеллигентов, пришедших в органы в пору горбачевских переделок, и остался там после всех перетрусок и реорганизаций благодаря умению четко выстраивать логический ход событий и опережать их. Это умение немало способствовало усилению коммунистов в Думе, а затем и приходу их к власти, хотя Судских не числился в идейных сподвижниках партии, не был даже ее членом. Рафинированный аналитик, незапятнанный, без комплексов и пороков, с правильным ударением в словах и приятной дикцией, с фигурой человека, не забывшего о сохранении плоти, он не нравился президенту. Однако выбирать не приходилось: одних уже нет, а те далече, поуезжали прочь без желания вернуться, да и какие идеи заставят бросить особняки в Люксембурге, виллы в Швейцарии, счета в прочных банках. От них, бывших обкомовских секретарей, от гэбэшных полковников, пошла поросль моральных уродов, которые шустро растащили все, что не успели профукать их отцы. И слава Богу, что подобные генералу Судских красиво делают свое дело, сиречь дело партии.

— Его святейшество просило разыскать беглого монаха Кирилла, — не заботясь о правильности понятий, сказал президент. — А еще оно просило возвратить беглого в руки Церкви. Безо всяких там проверок и допросов с пристрастием, — закончил президент. Он старался излагать просьбу сухо, без заигрываний. — Зовут беглого Илья Натанович Триф.