Набат

— Встань, сынок, — обрадованно закрутился вокруг него старик. — Я не заслуживаю таких почестей. С моей властью там я обязан был найти тебя. Ах, какие громоздкие условности в России! Получается, всю жизнь я ловил свою жар-пти-цу. И вот она, настоящая радость!

Судских поднялся с колена, желание обнять старика не исчезло, оно стало острее, передалось ощущение долгожданной встречи.

«А почему нет?» — недоумевал Судских. Решившись, он обнял старика, и руки не вобрали пустоту.

— Какое счастье, Игорь…

Объятие оказалось земным, даже запахи проявились полностью. Судских узнал мужской лосьон «Викинг», запах волны и ветра, сорвавшего где-то аромат цветущего тамариска. А еще от отца пахло его далеким детством.

— Княже, — услышал он шепот Тишки-ангела, — теперь ты облечен неземной властью. Раз ты ощутил земное здесь, там тебе будет сопутствовать небесное. Всевышний отметил тебя…

— Я так рад, — отстранился от сына старик, чтобы видеть лучше. — Ты мог бы носить фамилию Бьернсенов, это славный род, древний и справедливый. Игорь Бьернсен. Прекрасно звучит!

— Но что помешало нам встретиться? — вернулись житейские вопросы к Судских. — Что случилось с вами?

— Президент Гречаный помог разыскать тебя. Сказал, что ты ранен и тебя лечат на Камчатке. Сердце, сынок. Оно переполнилось счастьем и не выдержало полета: наперекор врачам я махнул на другой край земли, к тебе, и перехитрил их, — по-стариковски лукавил Бьернсен. — Они сказали, что я умру без Божьего благословения, а я оказался ближе других к Богу на высоте двенадцати тысяч метров Я не жалею. Скажу тебе сынок, самое главное: скоро тебе назад и знай, я завещал тебе, как единственному наследнику, свое огромное состояние. Пока деньги значат многое, а твой отец не самый последний богач планеты, — прихвастнул Бьернсен. — Употреби мое богатство на подготовку к новому потопу.

— Кто это сказал? — не поверил Судских.

— Тише, княже, — шепнул Тишка. — Так распорядился Всевышний.

— Пока об этом знаешь только ты и сможешь, как легендарный Ной, взять в другую жизнь лучшее. Знания, сынок. Нынешнее поколение сильно растеряло их, а рядом с ними утрачивают блеск любые ценности. Мир поглупел основательно, с дебилами далеко не уехать.

— Пора, княже, — шепнул зачарованно слушающему Судских Тишка. — Всевышний зовет тебя. Прощайся.

Судских встряхнулся:

— Пора, отец. Прощай. Когда еще свидимся?

Хотелось спросить обыденно: «Как ты устроился?» Язык не смог. Хорошо хоть Бьернсен поспешил с ответом:

— За меня не беспокойся. Всевышний определил мне место в самом высшем ярусе. Могу общаться, с кем хочу, и даже возвращаться изредка на Землю. Я Лебедем стал. Понимаешь? Посланцем Всевышнего. Но как же я счастлив, что у меня такой сын! Да… — прижал ладонь к своему лбу Бьернсен. — Опять чуть не забыл главного: как бы ни уговаривали тебя в будущем, не селись в окрестностях Зоны.

— Не понимаю, отец, — промолвил Судских, действительно не уловив связи одного сказанного с другим.

— Позже поймешь, но знать должен сразу. Я ведь не только сколотил приличное состояние, но создал единственную в мире лабораторию геосенсорики. Исследования показали, что Земля, подобно матке, периодически омывается живительной влагой, чтобы выносить новое поколение. Потоп — закономерность, а не катастрофа. С давних пор Церковь стращала людей скрытыми от них знаниями об элементарном процессе. Благо превратилось в грядущее зло. Отсюда прочие религиозные догматы. Поганый народ попы, как ваши российские органы. Но вспомни библейский Апокалипсис и получасовое ожидание катастрофы после снятия седьмой печати ангелом: всего лишь двадцативосьмидневный цикл женщины, По образу и подобию Земли создано все живущее, от молекулы до самой планеты. А накручено ради страха…

Бьернсен не закончил. Он заколыхался перед Судских и растворился в розовой мге. И с настоящим отцом оборвана встреча.

— Сущий не любит этого, — зашептал Тишка-ангел.

— Он накажет его? — встревожился за отца Судских.

— Нет, княже, — разулыбался Тишка. — А вот приумножать знания заставит. С Менделеевым сведет, с Аристотелем, с Винером. Иначе не быть ему Лебедем. Его посланец непререкаем. Пошли, княже…

Не более трех ступенек они одолели вместе, и Тишка остановился:

— Дальше ты сам. Без особой нужды тревожить Творца нельзя.

«Где это я?» — не мог освоиться Судских. Тело не повиновалось.

— Передо мной, — услышал он знакомый величественный голос.

Судских пытался сощуриться, чтобы узреть того, кому принадлежал голос, и ничего не получилось. Глаза не подчинялись ему, подобно рукам и ногам, только мозг послушно отмечал происходящее, фиксировал автоматически изменения.

Не глазами он увидел перемену, а взор впитал кристальную пустоту, раздробил ее на множество кристалликов: распадались грани, колыхались линии в виртуальной сумятице движения. Вдруг проступило строгое лицо и смазалось, словно с экрана, и в последний момент улыбка стерла угрюмость, и снова переиначивались волнами грани и линии, пока наконец картина внезапно не застыла перед ним.

— Видишь меня?

Судских увидел нечто, похожее на громадное табло с мерцающими огоньками по всему полю. Звучал голос, и огоньки меняли цвет и накал, тогда Судских успевал составить из огоньков портрет. Лицо возникало неожиданно, и вначале Судских не успевал запечатлеть его.

— Вижу, — ответил он. — Ты Бог?

— Не огорчай меня, не задавай вопросов. Я жизнь, и ты мое проявление. Для меня все живущие одинаковы, часть меня Сущего, и подчиняются мне покорно. Иначе я не Бог.

Судских не испугался, не почувствовал замешательства: наоборот, дерзость спешила проявиться. Вопросов задавать нельзя, тогда он нашел другой способ диалога.

— Я наблюдал другое в жизни. Одни подчиняются, другие бунтуют, — говорил он неторопливо. — Одних ты приблизил, других отталкиваешь.

— Неправда. Это придумано хитроватой земной сущностью. Как я могу любить свои глаза и забывать ноги? — Огоньки составились в портрет с добрыми глазами Ильи Трифа, и Судских осмелел больше.

— Некий народ божится твоим именем, называя себя избранным.

— Будь проще. Если бы эти люди умели плавать под водой, как рыбы, и летать, подобно птицам, тогда бы им можно верить. Не имея таких качеств, это племя дурачит остальных. Простите его, оно избрало свой способ выживания. Нельзя же уничтожать без надобности лягушек за то, что они мерзко выглядят. Я никого не уничтожил за хитрость или дерзость, любая особенность делает живущих сильнее или слабее от того, как они распорядятся своими особенностями.

Огоньки на табло высветились в лицо Георгия Момота. Он не назидал, а излагал естество проявлений.

— Мой отец сказал, что мне уготовано стать Ноем…

— Он предполагал. Я располагаю. Но верительных грамот в путь не дам. Ноя придумали для изначальной легенды об избранности. На самом деле один реально мыслящий человек взял в долгую дорогу запас еды и живности: кур, свиней, коз, обязательных козлов, капусту и так далее бессчетно. Улитки забрались в ковчег сами, сами заползли змеи и хитрюги ежи, птицы угнездились на снастях сами. Ничего я не повелел ему. Нужда заставила его ориентироваться по звездам, голод — поедать живность, когда кончились плоды, а траву съели животные. Лишних поедал Ной с семейством, но пары сохранил для будущего потомства. Много врали о Ное и не учли главного: как могло сохраниться ноево семя, если оно вырождалось при совокуплении? Брат обладал сестрой, а свекор невесткой? А те рождали запрограммированных уродов? Понятно ли тебе, что Ной не единственный человек, переживший Потоп? Очаги жизни оставались везде, выжившие общались с пришлыми, и никаких избранных не было. Не имею я права вмешиваться в естественную эволюцию, но могу остановить процесс, если он грозит уничтожению жизни, меня самого то есть! Ты оказался на кончике моего указательного пальца, я чаще вижу тебя, вот ты и сподобился быть в поле моего зрения чаще других. Это понятно тебе?