Страница 41 из 169
Но Наполеону все эти настроения были чужды. «Тон ваших писем мне не нравится, — писал он своему министру полиции Савари, настаивавшему на заключении мира. — Вы постоянно надоедаете мне тем, что необходим мир. Я лучше вас знаю положение Империи… Эти вопросы вас совершенно не касаются; занимайтесь своим делом» [210]. Еще в январе 1813 г. Наполеон гордо заявил, что не уступит ни одной деревни в Варшавском герцогстве, правда, тогда он еще рассчитывал, что французы задержатся на Немане. Но и в августе Наполеон шел на уступки крайне неохотно: за ликвидацию Варшавского герцогства он добивался возмещений для саксонского короля, он хотел сохранить право на оккупацию Данцига, отказывался очистить Гамбург. Даже по отношению к Австрии, которую ему так важно было удержать от вступления в войну, он был неуступчив, — соглашаясь на возвращение иллирийских провинций, хотел все же удержать за собой Триест. Меттерних получил нужный ему предлог. Ссылаясь на отказ императора от предложенных условий, Австрия 12 августа 1813 г. объявила войну.
Теперь соотношение сил резко изменилось в пользу противников Франции. Правда, в первом сражении после возобновления военных действий, под Дрезденом (28 августа), Наполеон добился успеха. Союзники, пытавшиеся штурмовать город, были отброшены с очень большими потерями. Но кавалерийский авангард, брошенный Наполеоном для преследования, был окружен под Кульмом и капитулировал[211].
Теперь кольцо вплотную сжалось вокруг наполеоновской армии. На стороне союзников был огромный численный перевес. Русские войска насчитывали около 184 тыс. человек, прусские — 160 тыс., австрийские — 127 тыс. В военных действиях приняла участие и шведская армия Бернадота. Крупнейшие французские военачальники предостерегали Наполеона. «Государь, — заявил ему после Кульма маршал Макдональд, — вы потеряли все… вам остается только думать о мире»[212]. Но Наполеон все еще верил в свою звезду. «Я считал бы очень счастливым известием, — писал он еще 2 октября маршалу Виктору, — если бы получил сообщение, что противник с армией из 480000 человек направляется к Лейпцигу; война в таком случае была бы очень быстро закончена»[213].
16-18 октября под Лейпцигом, действительно, произошла знаменитая «битва народов», но ее исход оказался совсем иным, чем предполагал Наполеон. Армии союзников в 320 тыс. он мог противопоставить только 160 тыс. солдат. Тем не менее император принял сражение. Французские солдаты сражались очень стойко, но исход столкновения при таком соотношении сил был предопределен. Поражение было ускорено тем, что в самый разгар боя саксонские части, входившие в состав наполеоновской армии, перешли на сторону коалиции. Французы понесли огромные потери — около 30–60 тыс., в том числе 23 тыс. пленными.
Незадолго до Лейпцига, в июне 1813 г. французы, еще в 1812 г. потерявшие Мадрид, понесли решающее поражение под Витторией и вынуждены были полностью очистить Испанию. Началось стремительное крушение Империи. Одно за другим распадались все наполеоновские государства — Вестфалия, Голландия; немецкие союзники поспешно отходили от Наполеона, в том числе баварцы, попытавшиеся даже отрезать путь французской армии. К ноябрю 1813 г. французские войска, насчитывавшие всего лишь около 60 тыс., отступили за Рейн. Правда, в германских крепостях оставались еще многочисленные французские гарнизоны; в одном Гамбурге у Даву было 40 тыс. французских солдат. Наполеон, все еще веривший в свой успех, медлил и не хотел оставлять выгодные стратегические позиции. Но после Лейпцига эти войска, так жизненно ему необходимые, оказались окончательно отрезанными.
Как и в 1793 г., Франция вновь стояла накануне вторжения. Но тогда эта опасность вызвала огромный революционно-патриотический подъем, и призыв Дантона; «Смелость, смелость, еще раз смелость, и мы победим!» — нашел навсегда запечатлевшийся в истории отклик широких народных масс. Наполеон, вернувшись в ноябре 1813 г. в Париж, рассчитывал, что угроза вторжения и на этот раз всколыхнет страну. Но этого не произошло, и прежде всего по вине самого императора.
Слишком дорога была «цена славы», которой французскому народу приходилось расплачиваться за 15 лет наполеоновских побед. Даже по самым скромным подсчетам, с 1800 до 1812 г. призывы в армию коснулись 1,3 млн. человек (из них три четверти на территории старой Франции, без новых, присоединенных департаментов). Только за два последующих года, в 1812–1813 гг. армия во всей Империи поглотила еще миллион рекрутов. Потери составили не меньше миллиона человек[214]. Как бы ни пытались некоторые историки принизить значение этих цифр, они остаются огромными. Французское крестьянство, остававшееся все годы верной опорой императора, в котором оно видело защитника социальных завоеваний революции — мы встретимся еще в дальнейшем с этими бонапартистскими иллюзиями французской деревни, — к 1814 г. устало от этого бесконечного «налога крови».
Последняя конскрипция, объявленная Наполеоном, дала вместо 300 тыс. только около 63 тыс. новобранцев — остальные не явились. Правда, «Марии-Луизы», как прозвали этих безусых юношей, досрочно призванных в армию, сражались превосходно, но они не могли заменить те армии, которые император так опрометчиво погубил в Испании, в России, под Дрезденом и Лейпцигом.
Угроза вторжения не могла вызвать подъема и в рабочих массах. Наполеон, правда, заботился о том, чтобы обеспечить «дешевый хлеб», предотвратить безработицу, хотя как раз в 1811 г. в результате экономических затруднений, вызванных континентальной блокадой, число безработных резко возросло. Но в целом рабочая политика Наполеона носила ярко выраженный буржуазный характер. Стачки и объединения были строжайше запрещены. Введение рабочих книжек, обязательных при найме, дало предпринимателям сильнейшее оружие для борьбы с неугодными им рабочими.
В кругах буржуазии, бывшей 18 брюмера и в последующие годы надежной социальной опорой Наполеона, его политика встречала теперь явное осуждение. Отражением этого недовольства явилась активная оппозиция, с которой императору приходилось все больше сталкиваться в его ближайшем окружении, в сенате и в законодательном корпусе, даже среди тех, кого он выдвинул и осыпал своими щедротами. На сессии законодательного корпуса, созванной в декабре 1813 г., один из депутатов, Лене, выступил с открытым осуждением наполеоновской политики: «Рекрутские наборы стали для всей Франции отвратительным бичом… Вот уже два года по три раза в году собирают человеческий урожай. Варварская и бесцельная война поглощает миллионы людей, которых отрывают от их занятии, от земледелия, от торговли и ремесел»[215]. Эта неслыханно резкая для наполеоновской Франции критика встретила поддержку подавляющего большинства еще недавно столь раболепного законодательного корпуса, постановившего напечатать и расклеить речи Лене по всем коммунам страны. Наполеон приостановил заседания сессии. «Не вы представляете нацию, — возмущенно заявил он депутатам. — Подлинным представителем нации являюсь я… Все власти связаны с троном, все покоится на нем. Но трон это не четыре куска дерева, покрытые бархатом… Трон это человек, и этот человек — я… Францию могу спасти я, но не вы» [216].
В конце декабря 1813 г. австрийцы, нарушив швейцарский нейтралитет, вторглись с юго-востока во Францию и вынудили французские войска отойти за линию Рейна. Наполеон все еще не терял надежды. В январе 1814 г. он вернулся в армию. «Нужно надеть сапоги 1793 года, — писал он маршалу Ожеро, сражавшемуся вместе с ним еще в 1796 г. в Италии, — и проявить такую же решительность. Когда французы увидят, что ваш султан на аванпостах и что вы первым подставляете свою грудь под ружейные выстрелы, вы сделаете с ними все, что захотите» [217]. Но «надеть сапоги 1793 года» значило возродить всю революционную политику времен якобинской диктатуры. Между тем Наполеон сделал слишком многое, чтобы вытравить даже само воспоминание о якобинизме. В этих условиях положение становилось безнадежным. Только «трения в главной квартире коалиции, отчаянная храбрость последних солдат Франции, последние вспышки военной гениальности Наполеона, — все это еще на три месяца отсрочило развязку. Но кампания 1814 г. была уже агонией, и конец ее был заранее предрешен»[218].
210
«Correspondance», t, XXV, № 20119.
211
Под Дрезденом погиб Моро, которого союзникам удалось привлечь на свою сторону. По их настоянию он вернулся из эмиграции в Соединенных Штатах и получил даже чин фельдмаршала.
212
A. Sorel. Europe et la revolution francaise, v. VIII, p. 138.
213
«Correspondance», v. XXVI, № 20683.
214
A. Meyiner. Une erreur historique. Les morts de la Grande armee et des a
215
L. Madelin. Histoire du consulat et de l’Empire, v. XIV, p. 34–35.
216
A. Thiers. Histoire du consulat et de l’Empiie, v. XVII. Paris, 1860, p. 151.
217
«Correspondance», t. XXVII, № 21343.
218
М. Н. Покровский. Дипломатия и войны царской России, стр. 73.