Очищение

Река была широкой, мелкой и очень быстро бежала по каменной плите, которая служила ей дном. Я посмотрел, как вода пенится около опор моста на расстоянии около сорока футов и понял, насколько эффективна была ловушка на мосту. Попытка спрыгнуть с него была самоубийством чистой воды.

В доме на том берегу спала семья. Сначала они не хотели нас впускать, но когда Флакк предложил выломать двери, они немедленно распахнулись. Хозяева сильно разозлили претора, и он приказал запереть их в подвале. Из комнаты наверху, где мы расположились, дорога прекрасно просматривалась, и нам оставалось только ждать. Мы договорились, что все путешественники, с какой бы стороны они ни ехали, будут спокойно переходить реку по мосту, а затем их начнут останавливать и допрашивать, прежде чем отпустить. Прошло несколько часов, а на дороге все никто не появлялся. Я начал верить, что все это был какой-то обман: или группы галлов вообще не существовало, или они выбрали другую дорогу. Я поделился этими мыслями с Флакком, но он только покачал своей лохматой головой.

— Вот увидишь, они придут. — А когда я спросил, откуда у него такая уверенность, он ответил: — Потому что боги защищают Рим.

После этого Флакк сложил руки на своем обширном животе и заснул. Видимо, я тоже в какой-то момент заснул. Помню только, как кто-то трогает меня за плечо и свистящим голосом сообщает, что на мосту появились люди. Напрягая глаза в темноте, я услышал звуки лошадиных копыт, прежде чем смог различить силуэты всадников. Их было человек пятьдесят или чуть больше, и они не спеша переходили мост. Флакк натянул шлем и бросился вниз по лестнице со скоростью, которую я никак не ожидал от человека его комплекции. Он перепрыгнул через несколько ступенек разом и выбежал на дорогу. Когда я побежал за ним, то услышал звуки свистков и трубы и увидел, как со всех сторон появляются легионеры с обнаженными мечами, а некоторые и с факелами. Они строились поперек моста. Приближавшиеся лошади остановились. Какой-то мужчина закричал, что они должны прорубить себе дорогу сквозь строй. Он пришпорил своего коня и бросился на нас, направляясь прямо к тому месту, где стоял я, и размахивая своим мечом. Кто-то рядом со мной попытался ухватиться за поводья его лошади и, к своему изумлению, я увидел, как отрубленная рука упала почти к моим ногам. Раненый закричал, а всадник, поняв, что через такое количество людей ему не прорубиться, развернулся и поскакал к другому краю моста. Он приказал, чтобы остальные следовали за ним, и вся группа попыталась отойти в сторону Рима. Однако люди Помптиния уже заняли противоположный конец моста. Мы видели их факелы и слышали взволнованные крики. Все бросились вдогонку отступавшим; даже я, полностью забывший свой страх и охваченный только желанием заполучить письма, прежде чем их выбросят в реку.

К тому моменту, когда мы добежали до середины моста, бой почти закончился. Галлы, которых легко можно было отличить по длинным волосам и одеждам из шкур, бросали оружие и спешивались. По-видимому, они были предупреждены о засаде. Вскоре в седле оставался только настырный всадник, который призывал своих сопровождающих к сопротивлению. Но оказалось, что все сопровождающие были рабами, и страх убить римского гражданина пропитал всю их сущность. Для них это значило немедленное распятие. Они сдались один за другим. Наконец и предводитель бросил окровавленный меч, и я увидел, как он поспешно развязывает свою седельную сумку. С удивительным присутствием духа я бросился вперед и схватился за нее. Всадник был молод, очень силен, и ему почти удалось выбросить ее в воду, однако я почувствовал еще руки, которые протянулись вверх и стащили его с лошади. Мне кажется, что это были приятели раненого, потому что они здорово намяли ему бока, прежде чем Флакк лениво приказал им оставить мужчину в покое. Его потащили за волосы, и Помптин, который его узнал, сказал, что это Тит Волтурк, всадник из Кротона. Я тем временем схватил его сумку и подозвал солдата с факелом, чтобы получше рассмотреть ее содержимое. В ней лежали шесть писем, все с неповрежденными печатями.

Я немедленно послал донесение Цицерону о том, что наша миссия увенчалась успехом. Затем всем, за исключением галлов, которые были защищены посольским иммунитетом, связали руки за спиной. Пленников поставили друг за другом и обмотали им шеи одной веревкой. В таком строю вся группа двинулась в Рим.

В город мы вошли как раз перед рассветом. Некоторые жители уже проснулись. Они останавливались и провожали взглядами нашу процессию, когда мы пересекали Форум, направляясь к дому Цицерона. Пленников мы оставили на улице под хорошей охраной. Консул принял нас в присутствии Квинта и Аттика, стоявших по бокам. Он выслушал рапорты преторов, сердечно их поблагодарил и попросил привести Волтурка. Всадника втащили в дом. Он выглядел распухшим и испуганным и сразу же стал рассказывать какую-то идиотскую историю о том, как Умбрений попросил его проводить галлов и в последний момент дал ему какие-то письма, о содержании которых он и не подозревает.

— Тогда почему ты начал бой на мосту? — задал вопрос Помптин.

— Я подумал, что вы бандиты.

— Бандиты в армейской форме? Под командованием преторов?

— Уведите преступника, — приказал Цицерон. — Я не хочу его видеть до тех пор, пока он не начнет говорить правду.

После того, как пленника увели, Флакк сказал:

— Надо действовать быстро, пока новость не разлетелась по Риму.

— Ты прав, — согласился Цицерон.

Он попросил показать ему письма, и мы вместе занялись их изучением. Два из них я легко определил как принадлежащие городскому претору Лентулу Суре: на его печати был портрет его деда, который был консулом сто лет назад. Остальные четыре мы попытались определить, пользуясь списком заговорщиков, который у нас был. Мы решили, что их написали молодой сенатор Корнелий Цетег и три всадника: Капитон, Статил и Кепарий. Преторы нетерпеливо наблюдали за нами.

— Мы же можем все узнать прямо сейчас, — сказал Помптин. — Давайте вскроем письма.

— Это будет расценено как нарушение целостности улик, — ответил Цицерон, продолжая внимательно изучать печати.

— Со всем уважением, консул, — проворчал Флакк, — но мы теряем время.

Теперь я понимаю, что Цицерон тянул время специально. Он давал шанс заговорщикам бежать. Он все еще предпочитал, чтобы вопрос был решен на поле битвы. Однако слишком тянуть консул не мог и, наконец, отдал нам приказ привести подозреваемых.

— Имейте в виду, я не хочу, чтобы вы их арестовали, — предупредил он. — Просто скажите им, что консул будет благодарен за возможность обсудить кое-какие вопросы, и попросите их прийти ко мне.

Было видно, что преторы считают его слабаком, но они сделали так, как он приказал. Я пошел вместе с Флакком к Суре и Цетегу, которые жили на Палатине; Помптин направился разыскивать остальных. Помню, как странно было подойти к громадному древнему дому Суры и обнаружить, что жизнь в нем продолжает идти своим чередом. Он не убежал, совсем напротив: его клиенты терпеливо ожидали встречи с ним. Когда он узнал, кто пришел, то послал своего пасынка, Марка Антония, выяснить, что нам надо. Антонию только исполнилось двадцать лет; он был очень высок, силен, с модной козлиной бородкой и с лицом, все еще усыпанным прыщами. Тогда я увидел его впервые, и мне хотелось бы получше запомнить эту встречу, однако все, что мне запомнилось с того раза, были прыщи. Он ушел, чтобы передать отчиму слова консула, а вернувшись, сказал претору, что консул придет, как только закончит свой утренний туалет.

То же самое произошло и в доме Корнелия Цетега, молодого, несдержанного патриция, который, как и его родственник Сура, был членом семьи Корнелиев. Просители стояли в очереди, чтобы переговорить с ним, однако он оказал нам честь и сам вышел в атриум. Он осмотрел Флакка, как будто тот был бездомной собакой, выслушал, что тот ему сказал, и ответил, что не в его правилах бежать куда-то по первому зову, но из уважения к посту, а не к человеку он придет к консулу очень скоро.