Страница 8 из 11
Шарлотта кивнула:
— Ты права, надо попробовать. Но вначале, думаю, тебе следует хотя бы немного развлечься.
Роберта потупилась:
— Какие там развлечения, с моими деньгами. Нет, нужно найти работу, и как можно скорее.
— Ой, не говори! — Леди в расстройстве махнула рукой. — Без денег нет никакой жизни. Вот мы чего только не делали, разве что не играли на улицах на губных гармошках и не продавали спички[1]. И все потому, что наш дорогой Чарли не умеет вести бизнес.
— Да, вам тоже нелегко приходится.
— Если окончательно разоримся, станет действительно трудно. Прежде всего Чарли придется бросить играть на скачках. Правда, он все время платил своему букмекеру, так что его в злостные неплательщики долгов вряд ли запишут. И на том спасибо.
— Вам и раньше грозило разорение, но вы как-то выкручивались.
— Сейчас другое дело.
— А как дошло до такого?
— Милочка, а как люди залезают в долги? Все происходит постепенно, шаг за шагом. И ты знаешь, Робин, я очень старалась этого не допустить. Мы жили как отшельники, не позволяли ничего лишнего. И дети меня поддерживали. Близнецы и Генри бегали по разным объявлениям в поисках работы. Довольствовались самыми дешевыми развлечениями, вроде поездок по Англии с ночевками во второразрядных отелях. Когда все их приятели отдыхали на Французской Ривьере, они отправились на бельгийский курорт Остенде, играли там в казино по мелочи. Фрида тоже к нашему положению отнеслась с большим пониманием. Ее выход в свет был обставлен очень скромно. Бал мы не устраивали, только ужин и несколько коктейльных вечеринок. Теперь вот дочка занимается в театральной школе, там непросто, но она держится. А получилось это все из-за бизнеса, который Чарли затеял совместно с сэром Дэвидом Стайном. Но не спрашивай меня о подробностях, очень тяжело рассказывать. Если вкратце, то сэр Дэвид был весьма симпатичный джентльмен, но тоже мало смыслил в бизнесе. Наподписывал много разных важных бумаг, наделал кучу долгов, а когда одна, самая крупная сделка сорвалась, просто взял и застрелился. И Чарли как партнеру пришлось оплатить все его счета. В результате ничего не осталось на оплату наших собственных, которых накопилась тоже целая куча. Вот так обстоят дела. Теперь остается уповать только на дядю Гэбриэла. Чарли совсем недавно послал ему телеграмму, но мы не очень надеялись на его скорый приезд. Дядя живет в своем поместье в Кенте и не любит выезжать в Лондон. Мы думали, он все-таки не позволит своему брату разориться и пришлет чек. А вместо этого получили телеграмму с сообщением, что он приезжает в пятницу в шесть. Теперь вот надо готовиться к приему.
— Вы думаете, все будет в порядке?
— А что тут думать? Если он не поможет, нам вообще конец. Сейчас главное — как его принять. Сложность в том, что Чарли просто ненавидит брата.
— А мне казалось, что ему чувство ненависти вообще незнакомо.
— Наверное, ты права, но своего брата он действительно ненавидит. Это у них давно. Надо сказать, Гэбриэл всегда вел себя с ним отвратительно. Упрекал в расточительности. Сам-то он скряга.
— Да что вы говорите?
— Скряга, да еще какой, уж поверь мне. Но все же я надеюсь, он не позволит своему брату разориться. И сочувствие тут ни при чем. Гэбриэл как огня боится скандала. Это ведь и его коснется тоже, в определенной степени. Так что нам нужно выбрать правильный подход, когда он приедет. Сделать дяде что-то приятное. Например, он любит какой-то особенный сорт хереса, очень редкий. Баскетту уже дано задание его добыть. И еще Гэбриэлу нравится старинный китайский фарфор. Тут у нас, к счастью, есть чем его порадовать. Сравнительно недавно Чарли, когда только начинал свой бизнес, по случаю купил маленькую голубую вазочку, жутко дорогую, надо сказать. И я подумала: а что, если дать вазочку Майку, пусть он вручит ее дяде. У него это мило получится.
— Но если вазочка такая ценная, почему бы вам ее не продать? — удивилась Роберта.
— Конечно, можно было бы ее продать, — согласилась леди Чарльз, — но интуиция мне подсказывает, что лучше с ее помощью задобрить дядю. Тут ведь как получается. Предположим, вазочка стоит сто фунтов. А нам, дорогая, желательно получить от дяди две тысячи. Так почему бы не использовать вазочку как наживку, чтобы поймать крупную рыбу?
Роберта засомневалась:
— А не сочтет ли он снова вас расточительными, если вы дарите по пустякам дорогие вазочки?
Леди Чарльз рассмеялась:
— Да что ты! Дядя будет в восторге. И в любом случае, если он отвергнет подарок, вазочка останется у нас.
Роберта согласилась, но все равно логика Шарлотты была ей не совсем понятна.
— Встречать его мы все соберемся в гостиной, — продолжила хозяйка, — и может быть, изобразим живую картину-шараду.
— Для него?
— Не бойся, Робин, он не примет нас за сумасшедших, поскольку давно уже считает нас такими. А мы в живых картинах еще в Новой Зеландии поднаторели. Ты это знаешь.
Роберта вспомнила их «Райский сад», который нравился ей больше всего. Лорд Чарльз с моноклем в глазу и раскрытым зонтиком над головой изображал Адама. Генри был змеем-искусителем, а близнецы — ангелами. Фрида, разумеется, представляла Еву, а Пэт — «древо познания». Сама Шарлотта, приклеив бороду, предстала в образе разгневанного Создателя.
— А ему нравятся шарады? — спросила Робин.
— Сомневаюсь, что он вообще такое видел, — отозвалась леди. — Так что это будет для него приятным сюрпризом. Ведь в жизни бедного Гэбриэла мало веселого.
В комнату заглянул Генри. Конечно, предварительно постучав.
— Мне захотелось вас рассмешить. Пристав все же добрался до папочки — прошел по черной лестнице. Теперь сидит на кухне с Баскеттом и горничными.
— Как жаль! — воскликнула леди Чарльз.
— И вы не поверите, но фамилия у него Грамбл[2].
За ланчем леди Чарльз продолжала размышлять о том, как они будут веселить дядю Г. В обсуждении участвовали все, кроме Генри, который был задумчив и явно не в настроении.
Роберта в замешательстве то и дело ловила на себе его взгляды, не понимая, почему у Генри такое странное лицо, но затем сообразила, что он смотрит на нее, но не видит. После этого Робин почувствовала себя свободнее и стала внимательнее прислушиваться к разговору. Четырех лет разлуки как не бывало. Она снова становилась членом семьи.
Роберте очень хотелось узнать, что на самом деле творится в душе лорда Чарльза, но выяснить это было невозможно. Несомненно, он должен быть встревожен, но его бледное овальное лицо оставалось невозмутимым. Добрые близорукие глаза и светлые усы, казалось, принадлежали одному человеку, а рот совсем другому, лет на пятнадцать моложе. Глава семейства был чрезвычайно мягок, хотя на вид представителен. Странной была его манера понижать тон к концу фразы, немного выпучивая глаза и поглаживая себя по макушке.
Робин вдруг осознала, что не стоит и напрягаться. Догадаться, о чем думает этот загадочный человек, у нее все равно не получится.
Тем временем обсуждение продолжалось.
Фрида предложила шараду на тему леди Годивы[3]. Генри отводилась роль коня, лорд Чарльз должен был изображать злого супруга, а один из близнецов — Подглядывающего Тома. Остальные играли бы сочувствующих жителей города.
— Не надейся, что я буду скакать по гостиной с тобой на спине, да еще и голой, — предупредил сестру Генри.
— И у тебя волосы не такие длинные, Фрид, — вставила Пэт.
— А я и не говорила, что буду играть леди Годиву.
— Кого же еще? — удивился Колин. — Может, ты предлагаешь маме раздеться догола?
Леди Чарльз посмотрела на дочку.
— Не глупи, дорогая. Конечно же, мы не будем показывать леди Годиву. Зачем пугать дядю Г?
— А может, он будет доволен, — возразил Генри. — Подумает, что мы изображаем шабаш ведьм, то есть высмеиваем тетю В.
1
Попрошайничать в Британии запрещает закон, но можно для вида продавать спички. — Здесь и далее примеч. пер.
2
Грамбл (англ.) — ворчун.
3
Согласно легенде, красавица Годива была женой графа Леофрика, подданные которого страдали от непомерных налогов. Годива упрашивала мужа снизить налоговый гнет, и однажды на очередном пиру, будучи сильно пьяным, Леофрик обещал это сделать, если жена проедет обнаженной на лошади по улицам Ковентри. Он был уверен, что она не решится на такой шаг, но Годива сделала это. Жители города, очень любившие ее за доброту, в назначенный день закрыли ставни и двери своих домов, никто не вышел на улицу. Так незамеченной она проехала через весь город. Граф, пораженный самоотверженностью жены, сдержал слово и снизил налоги. Лишь один житель города — Подглядывающий Том — взглянул из окна на голую всадницу и в тот же миг ослеп.