Страница 77 из 91
Мы, после толиких происшествий и подвигов, обращая взор свой на все состояния верноподданного Нам народа, недоумеваем в изъявлении ему Нашей благодарности. Мы видели твердость его в вере, видели верность к престолу, усердие к Отечеству, неутомимость в трудах, терпение в бедах, мужество в бранях. Наконец, видим совершившуюся на нем Божескую благодать; видим, и с Нами видит вся вселенная. Кто, кроме Бога, кто из владык земных и что может ему воздать? Награда ему – дела его, которым свидетели небо и земля. Нам же, преисполненным любовию и радостию о толиком народе, остается токмо во всегдашних к Богу молениях Наших призывать на него вся благая: да славится, да процветает, да благоденствует он под всесильным Его покровом в роды родов!
Дан в С. – Петербурге, генваря 1-го, в лето от Рождества Христова 1816, царствования же Нашего в пятоенадесять.
АЛЕКСАНДР
Ф. Глинка
Письма русского офицера
Наполеон, обманутый в мечтах своих
Как жестоко обманулся честолюбивейший из полководцев в дерзких мечтаниях своих! Ему казалось, что он все предусмотрел, все предуготовил к успеху исполинского предприятия своего.
Уже язык французский слышен стал во всех пределах и во всех состояниях России, уже вместе с ним водворились повсюду обычаи и нравы французские, вредной роскошью и развратом сопровождаемые. Французы взяли полный верх над умами, для них отворялись палаты и сердца дворянства.
Французам вверено было драгоценнейшее сокровище в государстве – воспитание юношества. И французы, обращая все сие во зло для нас, извлекали из всего возможнейшую пользу для себя.
Наполеон не прежде решился идти в Россию, пока не имел там тысячи глаз, вместо него смотревших; тысячи уст, наполнявших ее молвой о славе, непобедимости и мудрости его; тысячи ушей, подслушивавших за него в палатах, дворцах, в домашних разговорах, в кругах семейственных и на площадях народных. Таким-то образом, подрывая коренные свойства народа, заражая нравы, ослепляя умы, соблазняя сердца лестью и золотом, одерживал он заранее победы в сей тайной, но всех других опаснейшей войне.
Одно только обстоятельство, сделавшееся впоследствии черезвычайно важным, упущено было им из виду. Легкомыслие скрытых врагов Отечества нашего с древнего времени взирало с презрением на состояние земледельцев или крестьян, составляющих самую бóльшую часть народа России. Французы думали, что люди эти, будто бы удрученные ярмом рабства, при первой возможности готовы будут восстать против всех законных властей и что пламя бунта столь же легко разольется по России, как пламя сжигаемых ими селений и городов.
Но сии-то люди, казавшиеся им ничтожными в скромной простоте своей, явили себя истинными героями сего времени. Вера, верность и любовь к Родине составили многочисленные ополчения и вооружили их непреодолимой твердостью. Нет ничего полезнее для государства и ничего ужаснее для врагов его, как восстание целого народа.
Французы пренебрегали дух народный, в бездействии дремавший. Но пробуждение его было пробуждением уснувшего льва. Одни и те же причины в то же самое время производили одинаковые действия в России и в Испании. Наблюдатель превратностей в судьбе царств и народов с любопытством будет смотреть на сию эпоху времени, ибо прежде воевал Наполеон только с государствами, теперь народы вступили за государей. Он воюет с народами и чувствует уже тяготу этой священной войны, в которой миллионы готовы пролить свою кровь для спасения свободы алтарей, престолов и древних своих прав.
Д. Давыдов
1812 год
‹…›
Вооруженный неоспоримыми документами, я опроверг в изданной мной некогда особой книге ложное показание Наполеона, будто в кампании 1812 года легкие войска наши не нанесли ни малейшего вреда его армии. Теперь приступаю к другому вопросу, к опровержению того, будто армия Наполеона погибла единственно от стужи, настигшей неожиданно и в необыкновенное время года, а не от других обстоятельств; будто она погибла:
во-первых, не от искусного занятия нашей армией Тарутинской позиции, прикрывавшей хлебороднейшие губернии и в то же время угрожавшей единственному пути неприятельского сообщения, позиции, на которой князь Кутузов обещанием мира успел усыпить Наполеона на столько времени, сколько нужно ему было для возрождения нашей армии;
во-вторых, не от заслонения Калужского пути при Малоярославце, чем принудил он Наполеона обратиться на Смоленский путь, опустошенный и бесприютный;
в-третьих, не от флангового марша армии от Тарутина до Березины, прикрывавшего, подобно Тарутинской позиции, все жизненные и боевые наши подвозы, которые шли к нам из хлебороднейших губерний, и вместе с тем угрожавшего заслонить единственную отступательную черту, невольно избранную неприятелем, как скоро бы он малейше на ней замедлил;
в-четвертых, не от усилий, трудов и храбрости наших войск, расстроивших единство неприятельской армии при Малоярославце, Вязьме и Красном;
в-пятых, не от чудесного соединения, почти в определенный день у Борисова на Березине, трех армий, пришедших: одна из-под Москвы, другая из Финляндии и от Пскова, третья из Молдавии и Волыни;
в-шестых, не от истребления подвозов и фуражиров нашими партиями и не от изнурения ежечасными, денными и ночными тревогами и наездами неприятельской армии этими же партиями, которые теснили ее, как в ящике, от Москвы до Немана, не позволяя ни одному солдату на шаг отлучаться от большой дороги для отыскания себе пищи или убежища от стужи;
в-седьмых, наконец, будто армия эта погибла не от неусыпного надзора над ней тех же партий, отчего каждое движение каждой ее части было тотчас известно нашему главнокомандующему и встречало противодействие.
‹…›
Итак, во все время шествия французской армии от Москвы до Березины, то есть в течение 26 дней, стужа, хотя и не чрезвычайная (12–17 градусов), продолжалась не более трех суток, по словам Шамбре, Жомини и Наполеона, или пяти суток, по словам Гурго.
Между тем французская армия при выступлении своем из Москвы состояла, по списку французского главного штаба, отбитому нами во время преследования, из 110 тысяч человек свежего войска, а по словам всех историков кампании, представляла только 45 тысяч по прибытии своем к берегам Березины. Как же подумать, чтобы 110-тысячная армия могла лишиться 65 тысяч человек единственно от трех– или пятисуточных морозов, тогда как гораздо сильнейшие морозы в 1795 году в Голландии, в 1807 году во время Эйлавской кампании, продолжавшиеся около двух месяцев сряду, и в 1808 году в Испании, среди Кастильских гор, в течение всей зимней кампании, скользили, так сказать, по поверхности французской армии, не проникая в середину ее, и отстали от нее, не разрушив ни ее единства, ни устройства?
Все это приводит нас к тому уверению, что не стужа, а другое обстоятельство – причиной разрушения гигантского ополчения.
Читая представленные мной выписки, можно ясно видеть согласие всех историков кампании насчет причин события. Они полагают, что эти причины состоят: во-первых, в голоде, претерпенном французской армией; во-вторых, в беспрерывных усиленных переходах и, в-третьих, в кочевье под открытым небом.
Соглашаясь отчасти с ними, я предлагаю вопрос: что обыкновенно производит голод в армиях? Действование или шествие армии по безлюдному или опустошенному краю без обозов, наполненных съестными припасами, или, как технически их называют, без подвижных магазинов?
Казалось, что это двойное несчастье не должно было угрожать французской армии, потому что при выступлении из Москвы она, по словам самого Наполеона, несла на себе и везла с собой на двадцать дней провианта. Сверх того, как всем известно, она имела намерение и напрягала все усилия, чтобы, прибыв прежде нас через Малоярославец в Калугу, идти оттуда на Юхнов и Рославль к Днепру, по краю невредимому и изобилующему съестными припасами, и быть преследуемой нашей армией с тыла, а не сбоку, как это случилось.