Валютчики

Сына с девочкой я не дождался. Они появились ближе к весне. Когда спросил, где сотня долларов, которую дал для обмена перед Новым годом, в один голос заявили, что бумажка оказалась фальшивой, они еле убежали от милиции.

— Почему никто из валютчиков мне ничего не сказал?

— Мы не знаем.

— Что хотите сейчас? — сдерживая эмоции, спросил я у них.

— Деньги, батя, — оживился сын. Пассия за спиной согласно закивала головкой с волнистыми волосами. — Моя только из больницы, выкидыш. Заработанных денег на лекарства не достаточно.

— Чем ты занимаешься?

— Там… Устанавливаем с отцом газетные ларьки.

Это была первая профессия, с которой сын давно расстался. Я вытащил из барсетки пятьдесят рублей, под кривые усмешки вложил в карман куртки. Оба выглядели опрятно, сыто. Пятьдесят рублей ребятам за то, что бегали сдавать сто долларов по моей просьбе. Надо быть справедливым, задание они выполняли.

Они подъезжали не раз, но я не давал ломаного гроша.

За день до праздника объявилась Наля. Не разговаривал с ней больше сотни лет, с тех пор, когда поделилась мечтой об открытии дела. С другими парнями видел. Повыпендривавшись на высоких каблуках итальянских сапог, Наля сбила на бок на пышных волосах меховую шапочку:

— Привет, старый друг. Скоро Новый год.

— Здравствуй, милая моя, я тибе дождалси. И ты говоришь правду.

— С кем встречаешь?

— Сам с собой.

— Кто бы поверил, — насторожилась Наля. — Действительно никого? Даже на примете?

— Одна ты, даже королеву не надо, — улыбнулся я. — Была с заскоками, не дай Бог сглазить, оставила в покое. Обрадуюсь, если вышла замуж за школьного друга. Как у тебя? Не сошлась? Говорила, ребенок не желает признавать никого, кроме отца.

— Папа опять сидит. Как пил, так не просыхал до ареста, — Наля покосилась по сторонам. Заиграла темными глазами. Про верность спрашивать у донских красавиц даже неприлично. Сама не подставится, силком возьмут. — Еще место хочу открыть. Сейчас печенья разные, крекеры, сухари. На конфеты глаз положила. Сосательные, они хорошо разбираются.

— Это дело, — улыбнулся я. — Сбежала из бригады дворников? Возвращаться не желаешь?

— Зачем тогда увольняться, — передернула плечом женщина. — Разве запамятовал о том разговоре?

— Не забыл, хотя воды утекло немало, — подмигнул я. — Видел тебя с Вагитом. Нормально смотрелись.

— Полгода тасовались, — опустила глаза Наля. — Зверек он и есть зверек. Сначала одаривал. Платье купит, туфли принесет. Колечки разные… Потом принялся давить. У них до сих пор первобытно — общинный образ жизни. Сколько месяцев проходу не давал.

— С кавказцами ужиться сложно, — согласился я. — Ты не такая, тебе нужно много, желательно сейчас. Не так?

— Не так, — засмеялась женщина. — Не помешала бы ненавязчивая поддержка. Но в рабстве, в золотой клетке, дня не выдержу.

— Этого не предлагал, содействие всегда, — завернул я разговор. — Как насчет Нового года?

— С удовольствием, — согласилась бывшая подружка. — Человек ты проверенный, лишнего не позволишь. И деньги останутся при мне.

— О, как заговорила. Разбогатела.

— Что есть, упускать не собираюсь.

— Тогда в порядке.

— Книгу не выпустил?

— Много запросили.

— Не стану напоминать, чтобы не расстраивать. Я за тебя всеми частями тела. Так когда и где?

— Придешь одна или с сыном?

— Мальчик будет у родителей. На дни праздника я свободная женщина.

— А пахать кто будет?

— Две пожилых девушки работают с процента от продажи. Сама кручусь в подсобке. Рядом с Генкой. Заглядывал, когда забегал к нему.

— Не помню… Во сколько закруглишься?

— Отвезу парня и как ветер. Надо сварить, нажарить. У тебя по прежнему колбаса, сок, плавленные сырки, змеиный супчик? Ничего не забыла?

— Про хлеб не сказала. Может, сюда подойдешь? Понятия не имею, что на праздники люди покупают.

— Развелся лет двести назад, с тех пор только временных баб таскал. Какой женщине интересно готовить, стирать, скрести, если на другой день надо убираться.

— Некоторых я задерживал. Но, самому себе иной раз не веришь. Что ты скажешь?

— Приду. Откровенно, на это и рассчитывала. Женщина чувствует, когда мужик один.

— Ну, блин, везде тупой. Что в валюте ни бельмеса, что в отношениях. Короче, жду. С нетерпением.

— Заметано, — мотнув метлой пушистых волос, Наля с места набрала скуттерскую скорость.

Как быстро летит время. Я поглядывал на сидящую напротив модно одетую, причесанную Налю. Силился избавиться от навязчивых мыслей, что седой, старый. Что нашла, когда вокруг…. До двенадцати ночи было часа полтора. Измотанные постелью, сервировкой, опять постелью, мы отдыхали. Поцокивала музыка из магнитофона, темнел экраном телевизор. Толку включать его сейчас не было, на телеканалах тоже готовились к приходу придуманного, наяву никем не встреченного, нового года. Кто видел Бога? Никто. Но сочинили о нем столько книг, что остается положить одна на другую, и, если не получилось с Вавилонской башней, дотянуться до неба с шатких стопок. Так и с Новым годом. У Юлиана был свой календарь, у Цезаря свой, у папы Григория ХIII совсем родной. Но любой из них не дает возможности пощупать нового младенца или уходящего седого старца. Недаром древние книги говорят, что все вокруг суета сует, зыбкий мираж. Сон, если сказать проще. Я успел устать. Наля плавала как в тумане. Незнакомка под вуалью: «вот она была — и нету». Дальше суровые будни для воплощения множества идей в реальность. Есть ли это на самом деле? Расслабленность просочится сквозь телесные поры — и растает. Но в природе пустоты не бывает. Пространство заполнит то, что окажется ближе. А рядом, как всегда, самые большие гадости, от которых отбиваешься чем попало. Опять искания своего пути. Не лучше ли приторчать у придорожного камня, обходясь тем, что вокруг. Нет, это похоже на свинство. Значит, родился, поднял паруса, и лови ветер до конца бытия. Когда будешь не властен даже над пылинкой, чтобы сдуть ее с ладони, пусть Время расставляет поступки в жизни по законным местам.

— Хорошо у тебя. Спокойно, — ровным голосом сказала Наля. — Чувство, словно за пазухой у доброго великана. Никто надо мной, и я никому.

— Спасибо. Ты не ведаешь, что здесь творилось, когда пил.

— Знать не желаю. Не для того набивалась, чтобы выслушивать басни о сексуальных похождениях с крутым мордобоем.

— Ты действительно ощущаешь комфорт?

— А что?

— Однажды мне высказали, что первый этаж с зарешеченными окнами походит на камеру в тюрьме. Если в подъезде что-то случится, даже с дверным замком, деваться некуда.

— Куда побежишь с пятого этажа, если на лестнице что-то произойдет?

— Ну… там балкон. С него на другой.

— Балкона нет? Квартирой ниже тоже?

— Ты права. Решетку и молотком выбьешь. Земля рядом. С пятого этажа планировать больнее.

— С чего такие мрачные мысли? — Наля поудобнее уселась на стуле. — Не перетрахался?

— Устал. Но больше влияние центрального рынка. Как начал там деятельность, появились неприятные раздумья. Чем дальше, тем их больше.

— Согласна, монотонность превращает человека в робота. Ответь, как же на заводах, фабриках? Люди не увольняются десятилетиями.

— Так же, Наля. В учреждениях, лабораториях, институтах одинаково. Почти сто процентов населения составляют роботы, которыми удобно управлять. Включим телевизор, и станет скучно от каждодневного однообразия. Редко картину освежит полет мысли, живая струя. На Западе программы рассчитаны на то, чтобы можно было уйти от будней. Забыться.

— Реальность так страшна?

— Не то слово. В цивилизованных странах люди придумали клубы по интересам. Тесное общение сильное лекарство от дум, поисков смысла жизни.

— А он есть, этот смысл? Если да, в чем заключается?

Положив руки на стол, Наля воззрилась немного восточными глазами, чем подтвердила мысль о прелести живого соприкосновения. Она и сама догадалась, смущенно затрепетав ресницами.