Валютчики

В постели принялся успокаиваться мыслью, что завтрашнюю ночь проведу с любовницей Людмилой. Изменяет, стерва. Наверное. Или вешает лапшу, что от мужиков не ведает отбоя. Все-таки изменяет. Призналась, как среди ночи завалил любивший до беспамятства друг со школьной скамьи. Когда ушел служить, вышла замуж. С мужем разошлась, с другом детства переспала. Скотина.

Весна набирала обороты, теплело, светлело на глазах. Люди радовались, что веерные отключения света, перерывы с подачей тепла перестанут действовать на нервы. Асфальтовый бугор, на котором я торчал, прекратил дымиться. Валютчики поменяли зимние доспехи на дорогие спортивные костюмы с теплыми футболками. Веселее пошел обмен. После обвала «капусты» в прошлом году, приподняли головы челноки. Не болтались в невыгодных поездках за границу, нанимали автобус до Москвы, до барахолок на «Динамо», в Олимпийском спорткомплексе. Столица, как в советские времена, взвалила роль забитого по кремлевскую крышу товарами общероссийского склада. Лужков — не воюющий с набежавшими с гор кавказцами батька Кондратенко, каменная Москва — не Краснодарский край. Торговать накопленным народом с патриотично настроенными царями старинным кирпичом за миллиарды награбленных долларов веселее, чем задарма отдавать не имеющий цены чернозем с иными угодьями. В Москве взрывали подъезды, за Ростовом, Краснодаром, тем более Ставрополем, на обочинах появились транспаранты со словами: «Россия, убирайся отсюда. Здесь территория Кавказа — Турции». Сам народ во главе с казаками, без указки из Кремля с Ельциным на деревянном троне, защитить себя не мог. Не хватало сил на экономику. Португалия, Зимбабве жили лучше без кружки нефти, пузырька газа, куска руды в земных недрах. Мы продолжали просить милостыню у Международного валютного фонда. Кто враги? Американцы с японцами, немцами? Или мы сами себе? Тишь да Божия благодать. Да пьяная мать — перемать.

В один из теплых дней подошел Красномырдин. Наши с угла снялись, я остался один. Солнце пригревало по летнему, девчата защеголяли в юбчонках, босоножках без чулок с колготками. После сапог с пальто и шапками увидеть стройность ножек, поджарых тел было приятно. Длинноногая красавица подиумовской походкой подвиляла одновременно с Виталиком. Окинув приятеля недоверчивым взглядом, смахнула за спину прядь волос:

— Вы золото берете?

— Что желаете предложить? — подался я вперед.

— Корпус от часиков и браслет на руку. Порвался у замочка. Хотела запаять, мастер сказал, что ремонт обойдется в сотню рублей. Два года назад я купила его за двести.

— Два года назад доллар стоил шесть рублей, — напомнил я. — Может, мастер был прав?

— Не имею ничего против, — приподняла бровки красавица. — Но браслет свое отслужил.

— Как и тот, кто дал на него деньги, — опустив голову, решился предположить я.

Девушка солидарно улыбнулась. Вытащила пакетик из сумочки. Высыпав на руку содержимое, протянула мне. Красномырдин качнулся вперед.

— Я взвешу, — напомнил он.

— Это лом, — предупредил я клиентку. — Если согласны сдать, у товарища весы.

— По сколько вы его берете?

— Сто шестьдесят пять рублей за грамм.

Дождавшись утвердительного кивка, поманил к окну магазина. Виталик пристроил на выступе черный прямоугольник, положил в выемку золото. На табло выскочили маленькие цифры:

— Одиннадцать и две десятых грамма, — объявил он.

Девушка наклонилась, долго всматривалась в сами весы. Завела за спину волосы:

— Какая сумма получается?

— Одна тысяча восемьсот сорок восемь рублей, — успел побегать пальцами я по калькулятору.

— На две тысячи не тянет? — прекрасными глазами обворожила нас она. Смешно сморщила носик.

— Я бы десять не пожалел. Не в этом месте, — перемялся с ноги на ногу Красномырдин.

— Нет уж, охотников на каждом шагу. Давайте, как насчитали.

— Он пошутил, — сгладил я неловкость приятеля. — Впрочем, в каждой шутке есть доля правды.

— Кто бы спорил.

Поцокав языками вслед девушке, мы развели руками. Я хотел сбросить золото в один из отделов барсетки, Красномырдин предложил выкупить по базарной цене. Изучив ничего не выражающее лицо, согласно кивнул. Бывали случаи, стоимость лома за тройку часов подскакивала в два раза. Но стабильность последних дней усыпила бдительность. Я прекратил справляться у ребят о разнице в покупке с продажей, ориентируясь на выставленные возле обменных пунктов щиты с ценниками. Это было неправильно, при падении курса ценники держались на прежнем уровне неделями. Внутри покупали валюту по новой, продавали по старой. Постепенно ютящиеся в кассах кинотеатров и бань, в магазинах, пункты вытеснялись солидными структурами, не позволяющими крысятничества. Пока же торопились набанковать и вечные «на подхвате».

— Не слышал ничего? — обратился ко мне Виталик.

— Что такое? — повернулся я к нему.

— Слонка уделали. Выгребли почти все, из квартиры.

— Началось, — холодок пробежался по спине. — Когда это случилось?

— Вчера вечером. Успел дома раздеться, поесть. Звонок в дверь. Глянул в глазок — никого. И открыл. Получил по башке. Где бабки, капут семье. Жене заткнули рот, деду приложили. Барсетка торчала на столе. Пока копались, Слонок пришел в себя, вытащил из-за обувного ящика одностволку. Распахнул дверь, чтобы соседи милицию со скорой вызвали, сам в комнату. Один из отморозков выстрелил. Прихватили барсетку и на выход. Слонок пальнул вслед, влупил в собственную дверь. Сейчас в больнице.

— Хорошо отделался, могли разгуляться, — поежился я. — Отрывались бы на семье. Неважно, есть деньги или нет.

— Вычисляют, у кого никакой защиты, кто работает на всех бабках. У кого капиталов много, тех не трогают.

— Тебе не кажется это странным? — напрямую спросил я. — Здесь три варианта. Или мелкие валютчики служат в качестве приманки, они не знают, кому жаловаться. Поднакопил жирок — иди сюда. Или по крысиному набивают казну. Или подкармливают ручную бригаду отморозков, по команде «фас» готовую порвать глотку за неугодное слово. Знать бы наверняка, не грех бы посчитаться. Паскудство вольны прощать только рабы. Свободные граждане обязаны защищать честь любыми способами.

— Ты свободный? Американец, — покосился на меня Красномырдин.

— Считаю себя никому ничем не обязанным, — брызнул я слюной. — При чем здесь Америка? Если пример хороший, брать его необходимо хоть с негра из Центральной Африки, хоть с члена племени Сосу Червячка с Галапагосских островов. Расти надо, не задерживаться в развитии на уровне остриженной овцы. Желаю пахать на себя, не на мерзость, волею Судьбы длиннее меня. Но не выше.

Красномырдин скосил глаза по направлению к забегаловке. Постояв, утвердился в принятом решении.

— Пропущу стаканчик винца и на место. Если что поднесут, где найти — знаешь.

— Девочку не обвесил? — вспомнил я о красотке.

— Давно бы сказал, — не обиделся Виталик. — С тобой все по честному.

— Скоро не будешь знать, кому верить, — пробурчал я. — Таким, как я, здесь делать нечего.

— Мне что, легче? — через плечо бросил товарищ.

После сообщения вокруг как бы потемнело. Отметив с десяток личностей, подходящих под определение отморозок, я постарался выбросить плохие мысли из головы. Если знать, кто следит, изменить вряд ли что получится. Позовешь милицию, которая, возможно, в курсе дел, доказательств никаких. Пойдут насмешки, писатель стал бояться каждого куста. Разобьешь морду подонку сам, на другой день возле подъезда он встретит с кодлой полуживотных, ничего не могущих, но хотящих жрать послаще. Заведут уголовное дело за незаконную скупку золота с валютой, потому что не только на виду, но и на крючке. Могут за нападение без причины на безобидного парня, наблюдавшего, как торгуют овощами товарищи. Значит, или дергай по-добру, по-здорову. Или вспомни молодость, когда сворачивал скулы сверстникам. Как делает с рождения не трезвеющий бабуиноподобный Камаз, король базарной сволоты, в данный момент учивший уму — разуму подчиненного. Камазов-Мазов было предостаточно. Обходят дальней дорогой, здороваются издалека. В общем, не один стоишь на рынке, не одному не по себе.