Валютчики

— Теперь ты имеешь право отдать сумму, о которой договорились, и ложиться спать, — потер ладони Тюлькин. — Претензии по вопросу вряд ли возникнут. Через пару — тройку месяцев вызовут на суд в качестве свидетеля. Волен не ходить.

— А бумажки? — указал я на протокол изъятия. — Не сыграют злую шутку?

— Протоколы для отчета.

Я продвинул по столу пятьсот долларов, отошел к шкафам с книгами. Баксы исчезли в штанах крутоплечего мента. Оба сотрудника двинулись к двери. Во второй раз зазвонил телефон. Волновалась любовница Людмила, с которой помирились. Я промямлил в трубку, мол, выдохся напрочь. Не раздеваясь, упал на кровать, провалился в бездну космоса.

Когда проснулся, за окном был серенький полдень. Кружилась голова. Наскоро позавтракав, просмотрел оставленную оперативниками бумагу. Корявым почерком на листе из-под копирки говорилось, что у гражданина такого-то было изъято то-то. Сколько и чего конкретно — разобрать не представлялось возможным. Попытки найти паспорт, удостоверение инвалида со справкой из ВТЭКа, проездной талон, военный билет, права, успехом не увенчались. В прошлом, по пьянке забрасывал в немыслимые места. Подумав, что и в этот раз засунул сам, настроился на подсчет убытков. Выходило, что делать на базаре нечего. Денег не набиралось и на сотку. Оставалась коллекция серебряных монет с припрятанным на черный день царским червонцем, с десяток серебряных ложек с вилками, стопки, подстаканники, лом в виде порванных цепочек, колец, других побрякушек. Всего баксов на двести, если учесть, что червонец — почти сотка. Решил сдать лом и часть ложек в скупку в «Кристалле», чтобы удержаться на месте. Уходить с рынка посчитал позором. Если это вышибание из обоймы валютчиков, не на того нарвались. А закроют в тюрьму по наговору, такова моя чудная судьба. Может, звонок из высокого кабинета не заставит себя ждать. Но сколько интереса, каждодневного адреналина в кровь, без которого жизнь обыденная. Бесцельная. Антуан де Сент Экзюпери высказался, что самого главного все равно глазами не увидишь. Нужно прочувствовать существом, как зверь, что такое эта Жизнь.

Лом сбагрил по три пятьдесят, ложки по пять рублей за грамм рыжему Коле, на удачу крутившемуся возле «Кристалла». В магазине принимали по три с копейками. Если учесть, что в столовой ложке от шестидесяти до восьмидесяти граммов, набежало еще на сотку баксов. С двумястами долларов на базаре не стоят. Но я знаю валютчиков, имею право повертеться на перекидах. Говорят, заработанные неправедным путем деньги счастья не приносят. С этим пусть разбирается Бог, раз принял обязанность людского Судьи. Прежде всего Бог наказал меня.

Я впрягся в крутежку. Выкупив подешевле сотку, бежал сдавать рыночным менялам. За тысячу рублей удалось пристроить потертую Екатерину Вторую, такого же Павла Первого с крестом из букв «П» вместо двуглавого орла, несколько других монет. Раньше ценное, если попадалось, старался продать подороже, чтобы побольше наварить. И пропить. Екатерина оказалась треснутой посередине. Когда года четыре назад предложил нумизмату, тот постукал монетой о другую. Звук был деревянным, и я оставил в коллекции из таких же инвалидов. Теперь приправил начинающему богатенькому буратино за штуку. Про Павла Первого дремучему купцу кроме знаемой байки, что готов был променять Российскую империю на мундир низшего чина прусской армии, рассказал, что император был членом масонской ложи. Отсюда, мол, при нем исчезновение на монетах орла, а позднее, когда герб вернули на место — появление над объединяющей орлиные головы короной шестиконечной звезды Давида. И Александр Первый — победитель французов — пошел по стопам Павла, что привело к выступлению на Сенатскую площадь декабристов в 1825 году. По французскому образцу. Но Россия со времен татаро — монгольского ига спала беспробудным сном. Поцокав копытами, декабристы расползлись по необъятной стране. Большей частью осели в Сибири. Главарей повесили. Пробуждение империи намечалось не в Великую Октябрьскую революцию. Тогда она шевельнула бровями. А было впереди, терялось в глубине веков.

В начале декабря набежало еще на одну сотку. Но радость была преждевременной. На рынке вновь появился Баснописец с прикованным к руке знакомым пацаном. Обстановка вокруг была неспокойной. По городу мотались патрульные машины, бродили пешие патрули. По телевидению, в средствах информации ежедневно передавалось о чеченских, кавказских — ваххабитских — терактах. На вокзалах, в подъездах домов раздавались взрывы с человеческими жертвами. Проверки следовали за проверками. По вине Баснописца у меня не было документа, удостоверяющего личность. С утра до вечера я мотался по конторам со справками о восстановлении утраченных бумаг. Если бы не славянская наружность, не подходящий для совершения терактов возраст, не вылезать из ментовских телевизоров. Поэтому встретил я сотрудника уголовки взглядом седеющего зверя.

— Нестыковочка, писатель, — подходя, ухмыльнулся оперативник на кривых ногах, — Уворованное не находится.

— При чем здесь я? — сжал я кулаки в карманах. — Мало отстегнул?

— Не понял! — налился нездоровой краской Баснописец. — Кому ты отстегивал? За что, и сколько?

— Тебе. За дутое дело, — подался я вперед.

В голове возник образ казака в форме, который про кавказцев сказал, что их нужно убивать — доказывать бесполезно. Ситуация получалась похожей, теперь с русским мурлом. Несмотря на капитальный беспредел, правила должны соблюдаться, иначе наступит время людей с одним законом — кто сильнее. Отповедь была написана на моем лице. Баснописец лопался от внутреннего давления. Пацан рядом с ним стал похожим на кол с накинутыми курткой с шароварами, придавленный огромной кепкой. Я был уверен, что больше он не сказал ни слова. Мало было мордатому, решившему деньгами заменить физический недостаток.

— Железные решетки глодать будешь, — брызнул слюной Баснописец. — Бетон прогрызешь.

— За свои пятьсот баксов? Или подкинешь из запихнутых под плинтус в своей квартире? — ощерился и я. — У меня было время обдумать положение и поделиться информацией.

Баснописец подавился слюной. Рванув пацана за стальное кольцо, потащил вдоль прилавков по направлению к базарной ментовке со входом со стороны Буденновского проспекта. Но я был уже спокоен. Нужно как можно быстрее делать посеянные документы, чтобы дать надлежащий отпор охамевшему крысятнику. За рассуждениями застали забегавшие на рынок Сникерс, Папен, Хроник и Лесовик. Я рассказал о случае. К ребятам наведывался оперативник из областного управления с двумя большими звездочками на погонах. С Папеном, его сожительницей, иными, у него были свои дела. Подходили опера из других районов города. Валютчики отреагировали однозначно.

— Тебя обули как мальчика, — раздраженно брякнул Папен. — На пятьсот баксов… Озверели. Если знаешь, что берешь ворованное, попадаешься и возвращаешь его, ничего брать не должны. В знак благодарности за отмазку рублей двести — триста. При сложных делах больше сотни баксов сумма не поднималась. Теперь гулькины с баснописцами начнут трясти и нас. Сдавай, не думай ни о чем.

— Помнишь, как подставили начальника районной уголовки, когда работали на ваучерах? Зажравшегося грузина? — вмешался Сникерс. — Где этот мудила? Пробегает в засратых штанах, как положено беженцу из страны третьего мира. За пятьсот баксов я на тот свет отправлю, а ты кормишь козлов, которые к нам ни ногой, ни задницей. Приловили, отдал, что сохранил. Продал, иди в отмазку, или покупай такие же изделия. Усрались от радости, что нарвались на дурака.

— Сдавай, не забивай голову, — посоветовали менялы. — Иначе на всех перекинутся. Кому надо, мы скажем.

— Вообще, тебе кранты. Будут стараться закрыть, — повернул в другую сторону Сникерс. — Они не дураки. Докажут вымогательство, увольнением не отделаются. За них взялись..

— Документы пропали. Потребовали предъявить, — сказал я. — Когда ушли, паспорт, права, удостоверение инвалида, военный билет исчезли.

— Их работа, — констатировали Лесовик с Хроником. — Чтобы легче было придавить.