Соборная площадь

Наконец купцы приподняли шляпы и умчались на двадцать четвертых «Волгах» в аэропорт. Набитые тугими пачками чеков кожаные портфели оттягивали руки. Ваучеристы мгновенно понизили цену до десяти штук. Кто-то умудрился сорвать пакет по пять тысяч, наиболее наглые старались уговорить клиентов продать за три. А некоторые вообще прекратили скупать. Сняли таблички и со стороны наблюдали за разыгравшимся спектаклем. На базаре творилось что-то невообразимое. Люди собирались толпами, поносили почем зря и правительство, и спекулянтов, и ваучеристов, и, заодно милицию, не могущую навести порядок. Где-то через час с заводов и фабрик хлынула первая волна озлобленных работяг. Появились наряды казаков в повседневной форме — зеленых гимнастерках, синих с красными лампасами шароварах, заправленных в хромовые с высокими голенищами сапоги, с обязательными, кручеными из кожаных ремней, нагайками. Фуражки с высокими тульями заломлены, чубы лихо взбунчены. Цыгане во главе с Данко первыми покинули территорию базара. После прошлогоднего инцидента, когда группа молодых цыган пыталась завладеть «бобиком», в котором ехали двое недавно вернувшихся из Приднестровья казаков, они на дух не переносили друг друга. Тогда прозвучали первые автоматные очереди в местном межнациональном конфликте, потому что казачки оказались вооруженными до зубов. Цыгане, говорили, тоже не были безоружными. Зная, что стойкие защитники границ и спокойствия Российской империи категорически против приватизации и, тем более, спекуляции ваучерами, ребята быстренько поснимали таблички. Но бравые ребята лишь поговорили с народом, пообещав навести порядок. Полномочий на разгон и арест ваучеристов им выдано не было.

— Что будем делать? — спросил я у Аркаши со Скрипкой. — Может, умотаем домой от греха подальше?

— Жулье тоже подтянулось, — зыркнул глазами по сторонам армянин. — Вы как хотите, а я до первого трамвая в сторону Театральной площади.

Сделав губы куриной гузкой, Аркаша теребил пальцами нижнюю из них. Затем раздумчиво протянул:

— Мы ж не цыгане и не армяне. А русских они не трогают.

— Вот жид, — возмутился Скрипка. — Уже примазался.

— А ты докажешь, что я жид? — спокойно возразил Аркаша. — Лицо у меня вполне русское. По матери я русский, в Израиле делать нечего, нищету плодить. А вот ты копия черномазый. Тебе бы я в первую очередь посоветовал унести ноги, иначе казаки могут немного пощипать перышки.

Чертыхнувшись, Скрипка перекинул через плечо грязную торбу с веревочными ручками.

— Хватит вам, я серьезно, — с укором посмотрел я на коллег. — Не отложить ли все дела до завтра?

— И надо бы, да рыба прет на нерест косяками. Заметь, бесценная рыба за бесценок. Если бы такое случилось в Америке, началась бы новая гражданская война.

— А по сколько скупать? Ни купцов, ни «грачей». Ни цены, ни хрена не знаем.

— По пять тысяч, думаю, нормально. А завтра, до обеда, постараться слиться. После двух, конечно, они пригодятся лишь для обклеивания стен в передней. Вместо шпалер.

Наседавшая на казачий патруль толпа требовала призвать нас к ответу. Чубатые парни не выдержали напора. Для порядка пройдясь вдоль коммерческих ларьков, в проходах между которыми мы стояли, слиняли в неизвестном направлении. Ваучеристы с опаской нацепили таблички. Люди тут же облепили каждого пчелиным роем, суя в лица измятые чеки. Некоторые пытались вырвать сумки с деньгами. Чтобы удобнее было отбиваться, ребята прижались спинами к железной обшивке ларьков. И все равно, в этот день многие недосчитались не одного десятка тысяч рублей. Да и кто бы разобрался в столпотворении, кому уже отстегнул бабки, а кто еще протягивал пустые руки. Проанализировав ситуацию, мы с Аркашей начали действовать как бы исподволь, за спиной коллег. Чтобы уменьшить натиск, таблички пока не цепляли. Оттеснив в сторону более нерешительных клиентов, быстренько рассчитывались с ними, и намечали новую жертву. Первый яростный напор ослаб. Кто-то из граждан уехал домой в надежде на завтрашний день, другие решили оставить ваучеры на память, чем отдавать за пять буханок хлеба, а третьи успели толкнуть. К вечеру по рынку бродили лишь разрозненные кучки, в основном, женщины, категорически не желавшие расставаться с чеками дешевле десяти тысяч рублей. Фортуна пошла им навстречу. По базару галопом заскакали Пиджак с братьями Достоевскими. К ним примкнул высокий кудрявый еврей Гриша, постоянно работавший на РОСИФ и другие местные чековые инвестиционные фонды. Остальные, видимо, застряли в Москве. Как умудрились крутые купцы обернуться туда и обратно за четыре часа — уму не постижимо, но факт был налицо. Ваучер мгновенно подскочил до прежнего уровня в двадцать тысяч рублей. У меня в сумке оказалось восемнадцать чеков, а у Аркаши в два раза больше. Одни цыгане сбросили ему сразу пятнадцать штук, как всегда, здорово потрепанных, замусоленных. На такие мелочи давно не обращали внимания ни купцы, ни, тем более, ваучеристы. Поначалу не обошлось без небольшого недоразумения. Вместо того, чтобы по базарному закону собирать чеки у нас, купцы принялись обслуживать население. Пока мы опомнились, большая часть клиентов отоварилась наличкой. К счастью для обеих сторон, до серьезных разборок дело не дошло. Навар за несколько часов интенсивного труда оказался таким, что своим весом придавил обиды и притязания, не дав им вырваться наружу. Конфликт, не разогревшись, закончился всего — навсего упреками. Тем более, налички хватило на всех.

В автобус мы с Аркашей впрыгнули около восьми часов вечера, когда рынок почти полностью опустел. Остались единицы — валютчики да совсем уж скаредные. Скрипка покинул рынок еще до бума…

— Теперь бы домой без приключений добраться, — вытирая платком потные лицо и шею, устало сказал Аркаша.

Я было по привычке смахнул заливавшие глаза соленые капли рукавом рубашки. Покосившись на коллегу, тоже вытащил из заднего кармана брюк носовой платок. Негоже потомку русских интеллигентов уподобляться холопу в присутствии какого-то еврея. Умеет же это чертово племя подчеркнуть наше российское бескультурье.

— Прорвемся, — бодро обнадежил я.

— Тебе легче, твой дом второй от освещенного проспекта. А мне по закоулкам добираться вглубь поселка. Кстати, не могли придумать название посолиднее. Северный поселок, Северный жилой массив, Западный. Мы, получается, северцы, северяне? В Америке Брайтон — Бич, Гарлем. И все ясно.

— Северосельмашевцы, — грубо пошутил я и добавил. — Проводить?

— Не надо. Надеюсь, последнюю лампочку на уличном фонаре еще не выкрутили. Хорошо, столбы бетонные, гладкие, по деревянному давно бы вскарабкались. В твоем подъезде свет горит?

— Почти каждую неделю приходится вкручивать новую. Забодали, крысятники. Раньше пацанва била, не так жалко.

— На утро как, настроился? Или держишь в заначке пару бутылок с любимым «Амаретто»?

— Абрикосовые косточки до сих пор в горле стоят, — чертыхнулся я. — А вот «Наполеончик», особенно из первых зарубежных поставок, вещь. Тепло по жилам похлеще чем от водки. И голова по утрам не болит.

— Ты это брось, водочка. Закончим, тогда на пару деньков можно будет и расслабиться. Не нажираться, а в меру, как белые люди.

— Э-э, дорогой, белыми людьми мы перестали ощущать себя еще с семнадцатого года. Пример, понимаешь ли, брать стало не с кого.

Мы расстались возле угла моего дома. Оглянувшись по сторонам, Аркаша заторопился в проход между старыми кирпичными коробками. Постояв немного для успокоения совести, я тоже завернул в проссатый кошками подъезд. Недавно лично вкрученная под лестничным пролетом лампочка исчезла. Интересно, как они до нее дотягиваются, неужели приносят с собой стул!

Особых новостей по телевизору не было. Обычные разборки между государственными мужами с выплеснутыми друг на друга ведрами помоев. Недавно приобретенный воронежский «ВЭЛЗ» показывал как японский «АКАY». Сказалось совместное производство. Хорошо хоть заграница помогает местным работягам — неумехам с руками в заднице подтянуться до определенного уровня профессионализма. Иначе как ботинки ростовской обувной фабрики с отлетающими на второй день подошвами, и месяца бы не продержался. Дальнейшая программа особого удовольствия не доставила, обычный американский боевик. Пересчитав деньги, я удовлетворенно хмыкнул. Навар приличный. С тоской посмотрел на журнальный столик, на котором когда-то красовался надежный магнитофон «Тошиба». Больше заниматься осмотром квартиры не стоило, иначе пришлось бы хвататься за голову как в том анекдоте, когда в роддом примчался супруг рожающей жены: «Родила — Кого? — Мальчика. — Какое счастье. А вес? — Четыре пятьсот. — Прекрасно. А рост? — Пятьдесят шесть сантиметров. — Богатырь, весь в меня. Я просто таю. — Простите, есть одно «но». — Какое? — Ребенок негритенок. — О е…» Поэтому я сложил часть денег в сумку, остальные припрятал в шифоньер и завалился спать. На часах было одиннадцать вечера. Перед тем, как погрузиться в глубокий сон усталого человека, подумал, что надо бы напомнить о себе дочери. В последние дни ни она, ни Людмила не звонили. Значит, пока у них все нормально, а это главное.