Страница 3 из 12
– Кошмар.
– Кошмар, – согласился Денис.
– Там же никогда не дадут такой информации.
– Не дадут. Но у меня есть кое-кто, помогут. Значит, так и разделимся: я возьмусь за «мерседес», вы – за Ключевского. Отлично!!! Поезжайте завтра в Домодедово, найдите там вот этого человечка. – Денис достал из бумажника визитку. На визитной карточке было написано «Грачев Даниил Игоревич. Начальник таможенной смены аэропорта Домодедово». – Работая в сфере неофициального розыска, хорошо везде иметь друзей.
– Почему завтра?
– Потому что сегодня не его смена. Найдете Ключевского на видеосъемке – посмотрите, может, его кто-то запомнил из персонала или какая другая зацепка, ну сами разберетесь. И не забывайте несколько раз в день «Союз» проверять, может, Ключевский там все же объявится. Ну и морги и больницы само собой.
– А милицейские сводки за это время мы сможем получить? Это же самое элементарное, а вдруг мужика просто забрали за что-нибудь?!
– Уже. Не значится. Все, приехали, вылезайте.
– Это же, кажется, Сандуновские бани? Мыться будем? Такая традиция: перед каждым новым делом вы с друзьями идете в баню?
– Работать будем, – буркнул Денис. – Офис на другой стороне.
«Дорогой дядя Коля! Здравствуй, неблагодарный сукин сын. Надеюсь, ты читаешь эти строчки и кипишь от злости. А впрочем, зря надеюсь, тебя всегда непросто было вывести из себя. Но я же стараюсь, черт возьми. Ты не можешь этого не признать.
Сегодня мне приснилось, как мы ходили с тобой на футбол. Ты рад? Я проснулся весь в поту. Или это был хоккей? Один черт, я никогда не разделял твоих болельщицких пристрастий. Эти шайбы или мячи, трава, лед – один хрен, здоровенные лбы, почти раздетые или, наоборот, завернутые в свитера, нагоняли на меня непроходящий ужас. А рев, поднимающийся после забитого мяча (или шайбы?), закладывал мне уши. Я ненавидел футбол (да и хоккей) почти так же страстно, как ты его обожал.
Но мне все равно приходилось с тобой туда таскаться, поскольку ты считал, что такие зрелища укрепляют мой мужской дух. А дух укреплять было необходимо, поскольку тело грозило вырасти выше средних кондиций – и надо было ему соответствовать. Ведь все мужчины в нашей семье были под два метра, у тебя вот 197 см, а мой отец, по рассказам матери, да и судя по фотографиям, перемахнул этот рубеж. Но я дотянул всего лишь до 192 см, к твоему огромному разочарованию. Для баскетбола с волейболом это был уже вполне заурядный рост.
Правда, после того как окончательно выяснилось, что игровые виды не моя стихия, ты отдал меня в секцию вольной борьбы, помнишь? На втором занятии мне сломали ключицу. Но тебя это не остановило. Пришел черед плавания и легкой атлетики. Ну что ж. Воды я боюсь до сих пор. И кстати, уж не знаю почему, у меня хронический насморк. Что касается умения быстро бегать, то не слишком-то оно мне пригодилось в жизни, учитывая нынешние обстоятельства, верно?
А помнишь, как моя несчастная мать-библиотекарша просила тебя оставить мальчика в покое, а ты говорил, что книжки до добра не доведут и настоящего мужчину из него не сделают? Мать плакала и умоляла тебя вспомнить хотя бы о шахматах. Что ж, надо сказать честно, против шахмат ты ничего не имел, но только после тренировки по легкой атлетике (ты рассматривал меня в качестве прыгуна с шестом) и по плаванию (тут ты питал олимпийские надежды в стиле баттерфляй). Хорошо бы перепрофилировать парня на регби, мечтал ты, а я мечтал, чтобы ни одна твоя мечта не сбылась. Почти так и вышло.
Хотя опекал ты меня на совесть. Небось считал, что обязан именно так поступать по отношению к единственному сыну своего покойного брата. Ты же у нас человек долга. Если бы ты знал, как я тебя презирал всю жизнь за твое чувство долга и все твои прочие казенно-патриотические чувства. И за неспособность к простым, обыденным чувствам.
Потом еще были попытки сделать из меня гребца (академического), боксера (полутяжеловеса), что еще, все сразу ведь и не вспомнишь. Но как ты помнишь, к 16 годам ты окончательно во мне разуверился – и я наконец-то обрел долгожданную свободу. Наслаждался я ею недолго – всего два года, потом, тебе на радость, – служба во внутренних войсках, а к тому времени, когда я вернулся в Златогорск, ты сделал мне самый роскошный подарок (о таком я боялся даже мечтать): перебрался в Москву.
Последний раз мы виделись два года назад, на похоронах матери, ты прилетал продемонстрировать родственные чувства, а я тогда еще служил в армии, получил отпуск.
И вот я жил себе спокойно, ходил на службу и в самом страшном сне не мог подумать, что захочу тебя видеть, но что же мне теперь делать?! К кому мне обратиться?! И как подумаю о своей семье... Подставили меня! Козла отпущения сделали! Не убивал я, слышишь, не убивал!
Ради бога, ради моего отца, да, вот именно ради него, ради того, кого уже давно нет на свете и кому ты до сих пор должен... сил же никаких нет терпеть, милый дядечка, забери меня отсюда!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Твой несчастный племянник Игорь».
23 августа. Денис Грязнов
В такую жару хорошо было пить охлажденный красный чай – каркаде. С лимончиком. И думать о пустяках. И слушать ненавязчивую музыку. Скажем, Филиппа Гласса или там Сьюзен Вегу, а можно и... ладно. Думать совсем уж о пустяках, правда, не получалось, поскольку приходилось размышлять, как бы поизящней закосить от вызова в суд. На прошлой неделе случилась накладочка. Выслеживая молодую супругу одного думского деятеля по его ревнивому заказу, Денисов сотрудник слегка превысил полномочия, ну и... неважно. Короче, теперь надо было в суд. Вернее, не надо бы. А вот еще такая незатейливая мыслишка пришла: а что бы завести себе собаку! Теперь вот и консультант подходящий под рукой. Большую собаку, конечно, не стоит, одного мяса на прокорм – это ж с ума сойти, а вот что-нибудь поизящней, скажем, таксу охотничью...
И тут же, после легонького стука в кабинет, вошел Яковлев, легок на помине. Вслед за ним – Артуз, лег на пороге.
– Узнали в аэропорту что-нибудь? – справился Денис.
– Не был я там еще, – глядя куда-то в сторону, ответил Яковлев и вдруг ни к селу ни к городу: – Денис, у вас есть хороший юрист?
– Все мы тут юристы в каком-то смысле, – лениво протянул Денис. – Хотите чаю со льдом?
Яковлев отрицательно покачал головой:
– Я ищу адвоката по уголовным делам.
– Смотря для кого.
– Для меня.
– Что-то случилось, Николай Иванович? – встревожился Грязнов-младший. – Вы же только начали работать, собственно, и не начали еще, когда успели влипнуть?!
– Не я сам, – тяжело вздохнул Яковлев. – Хотя уж лучше бы я. Племянник отличился.
– Что же он натворил?
– Шлепнул одного чиновника.
– В смысле... убил? – приподнял брови Денис. – Вот же ж черт... Искренне вам сочувствую, Николай Иванович. Да, дела. Ну, в общем, есть знакомый адвокат, Юра Гордеев. Он дока в своем ремесле, в Генпрокуратуре когда-то работал. Поможет. Но только, конечно, если там вообще что-то можно сделать... А что за чиновник был? Это здесь, в Москве, случилось? Авария, наверно, да? Или сбил пешехода? Расскажите, как произошло. Я тут недавно сам об одну «Волгу» приложился, – пожаловался Денис. – Ну да неважно.
– В Златогорске это было, – покачал головой Яковлев. – Только племянник мой пешком шел. А вот тот второй – да, как раз в машине ехал.
– Не понял, – наморщил лоб Денис. – Если убитый ехал в машине, а ваш племянник шел пешком, как же тогда...
– А он его застрелил из автомата, – хладнокровно пояснил Яковлев. – Это был полномочный представитель президента в Сибирском федеральном округе.
Денис слегка стукнулся зубами о кружку. Аккуратно поставил ее на стол, но все равно немного расплескал прохладный красный чай. И вдруг вспомнил странный взгляд своего дяди, который он истолковал неверно. Вот в чем дело. Не неудавшейся карьере Яковлева сочувствовал Вячеслав Иванович – уж для него-то это никогда критерием не было, даром что генерал-майор, – а вот этой истории с племянником, то-то и на него, на Дениса, с некоторой гордостью посматривал. Так что же, дядя Слава, когда Яковлева с псом подсовывал, уже знал, что тот с такой просьбочкой обратится? И ничего не сказал?! Да нет, не может быть, не в его стиле. И потом... Стоп! Да ведь это давно же было, припомнил Денис, да и, кажется, именно Яковлев там фигурировал, младший сержант, что ли – шумная же история, во всех газетах, по ящику... месяца два прошло, не меньше, скорее больше. Так почему же он только сейчас спохватился?