Маркиз де Сад

Признаваясь в том, что он «рисует преступление адскими красками», де Сад вопреки элементарной логике отрицал авторство «Жюстины», забыв, что неповторимая манера письма выдавала его с головой. Быть может, если бы история пошла по другому пути, де Сад, несомненно, жаждавший литературной славы, когда-нибудь и признал бы авторство своих «аморальных» романов. Недаром же в заметках к роману «Дни в замке Флорбель» де Сад «воскресил» анонимного автора «Жюстины»: «Этому сочинению предпосылается специальный фронтиспис, краткое предуведомление издателя, содержащее похвалу автору и подлинное признание того, что сей автор является автором «Жюстины», а также предисловие автора, адресованное либертенам обоего пола и всех возрастов, послание, адресованное Господу, введение…»

Но смутная и противоречивая эпоха Директории, когда несмотря на гневную критику де Сад не раз и не два перерабатывал и выпускал и «Жюстину», и «Жюльетту», уходила в прошлое: 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 года) произошел государственный переворот. Новый режим, установившийся в стране, получил название Консульства. Первым консулом был провозглашен вернувшийся в Париж после Египетской кампании генерал Наполеон Бонапарт. С первых же шагов новая власть заявила себя как режим «умеренных»: «Ни красных колпаков, ни красных каблуков!», иначе говоря, ни якобинцев, ни роялистов, законность и порядок. Анархия, «молчание законов», свобода нравов, словом, все ценности, исповедуемые де Садом и вырвавшиеся на свободу во время Директории, стремительно уходили в прошлое.

Глава X.

ШАРАНТОН

Для де Сада, как и для его собратьев по «неприличному» перу, новый век начался с полицейской чистки книжных лавок от «аморальных сочинений», и прежде всего от «Жюстины» и «Жюльепы», «демонических творений преступного автора», которые с самого своего появления не переставали подвергаться критике. В статье, опубликованной в «Соигпег des spectacles» в мае 1800 года, сообщалось об одной из полицейских операций, в результате которой был «наложен арест на новое издание ужасного романа, известного под названием “Жюстина”». Автор статьи подчеркивал: «В этом издании было предпринято все, чтобы сделать книгу еще более опасной, нежели прежние ее издания, и особенно вредной для юношества, в руки которого случай или же преступные намерения могут ее привести. <…> Легко представить, каковы в книге сей гравюры. Число их составило почти третью часть от числа страниц самого романа». Подобные заметки свидетельствуют об успехе «адских» романов де Сада — ведь чтобы издать книгу, на одну треть заполненную гравюрами, требовался немалый труд и финансовые затраты.

Несмотря на аресты и уничтожение тиражей и гранок, интенсивно продолжавшиеся до 1802 года, а потом довольно вяло еще более десяти лет, издатели продолжали выпускать мгновенно расходившуюся продукцию, и сто одно клише иллюстраций благополучно кочевали из типографии в типографию, пока не истерлись от частого употребления.

Наступивший век очень хотел похоронить и де Сада, и его сочинения. Изысканное резонерство садических персонажей уже не привлекало читателя, отвыкшего от философических трактатов: революция воздвигла высокую стену между Просвещением и новыми временами. Рационализм уступил место чувствам и чувствительности, новые романтические герои не рассуждали, а переживали и мечтали, сверяли свои поступки не с разумом, а с сердцем. Умы постепенно завоевывало рожденное революцией понятие солидарности. Провозглашенный революцией идеал здоровой семьи и супружеской любви поднимал на щит институт брака, оскорбление которого стало рассматриваться как нарушение государственных интересов. Детей постепенно возвращали от кормилиц под материнское крыло. Ушел в прошлое абсолютизм, по модели которого де Сад конструировал свои сообщества либертенов, ушли галантные и одновременно фривольные беседы, щедро приправленные философией, служившие образцами философических бесед садических персонажей. Новый герой путешествовал по миру, восхищаясь старинными развалинами и красотами природы, в то время как либертены де Сада везде искали лишь уединения и плотско-философических услад.

Журналисты из газеты «Ami des lois» вновь вспомнили о небольшой заметке от 29 августа 1799 года: «Уверяют, что де Сад умер. Одно лишь имя этого отвратительного писателя исторгает трупное зловоние, убивающее добродетель и внушающее ужас: он автор “Жюстины, или Злоключений добродетели”. Самая порочная душа, самый испорченный ум, самое причудливое и непристойное воображение не могут изобрести ничего подобного, что столь оскорбляло бы разум, стыдливость и человечность». В 1799 году де Сад разослал в ряд газет гневное опровержение, теперь же, когда в номере от 30 августа 1800 года появилась перепечатка прошлогодней статьи, де Сад не ответил. Он не мог не чувствовать перемен в обществе, они носились в воздухе, возникали на каждом шагу. Нападки Вильтерка на «Преступления любви» как нельзя лучше вписывались в эти перемены: «газетный писака» разнес не только содержание, но и безупречный стиль автора: «…авторский стиль в них жалок, в них нет чувства меры, большинство фраз отличается дурным вкусом, не говоря уж о многочисленных несуразностях и банальных рассуждениях».

К счастью, для де Сада мнение верной Констанс было гораздо важнее клеветы какого-то «бумагомарателя». Донасьен Альфонс Франсуа даже занес высказывание Констанс по поводу «Преступлений любви» в свои записи: «Моя подруга говорила, что, в сущности, в театре иногда представляют вещи отвратительные, однако спектакль гораздо менее опасен, нежели рассудочное чтение описаний тех же самых ужасов; именно поэтому она полагала мою книгу опасной. Впрочем, она находила мой стиль простым, приятным и нисколько не вычурным». Необычайная привязанность де Сада к Констанс, возникшая с самого первого дня их знакомства, побудила его посвятить ей «Несчастья добродетели» и в предисловии воздать ей хвалу: «Да, Констанс, тебе я посвящаю мой труд, ведь ты остаешься украшением и честью женского пола, соединяя чувствительную душу с умом просвещенным и справедливым». Видела ли Чувствительная это посвящение? Де Сад не давал ей рукописей своих «безнравственных» сочинений, не держал дома отпечатанных с них книжек. Но, вытирая пыль со стола маркиза, она вполне могла прочесть лежавшие на нем листы. Наверняка эта удивительная женщина, добровольно взявшая на себя заботы о неуживчивом и не слишком состоятельном аристократе, знала, что он автор непристойных сочинений и имя его стало притчей во языцех. Но прочла ли она хотя бы один его «аморальный» роман?

В том же 1800 году в книжных лавках появился анонимный роман под названием «Золоэ и две ее приспешницы», в котором в слегка завуалированной форме подавалась сатира на Наполеона Бонапарта, его жену Жозефину и их окружение. Автора не нашли, но вспомнили о самом знаменитом «анониме» — гражданине маркизе де Саде. 6 марта 1801 года в контору издателя Николя Массе, куда де Сад пришел, прихватив с собой рукопись «Новой Жюстины», ворвалась полиция и устроила там настоящий разгром. Судя по обрывкам фраз, полиция получила приказ найти рукописи именно гражданина де Сада. Приказ был выполнен: помимо крамольных рассказов о двух непохожих сестрах были найдены еще несколько сочинений, принадлежавших тому же автору: «Французский Боккаччо», «Развлечения либертена, или Девятины Киферы», «Мои причуды, или Всего понемножку». В дальнейшем часть этих рукописей была затеряна, часть уничтожена полицией. Верный своей политике, де Сад гневно опровергал авторство «Жюстины», а когда ему указали на сходство почерка, заявил, что выступил в роли переписчика, чтобы заработать денег. Ответ не убедительный: аристократ, сочинитель — и вдруг берется из-за денег переписывать чужие труды? Тем более что к этому времени материальное положение де Сада было вполне удовлетворительным: они с Констанс жили в собственном доме в Сент-Уэне, небольшом городе близ Парижа. Дом, купленный де Садом на один из гонораров, был записан не на него, а на гражданку Мари-Констанс Кене — из соображений конспирации, чтобы Рене-Пелажи не проведала об увеличившихся доходах бывшего супруга и вечного должника.