Маркиз де Сад

С помощью дальних родственников Жан Батист стал вхож в дом принца Конде, одного из первых лиц королевства, и постепенно сделался его фаворитом. Имея должность капитана драгунского полка, он сразу после женитьбы участвовал в кампании 1734—1735 годов в качестве адъютанта маршала де Виллара: с 1733 года Франция пребывала в состоянии войны за польское наследство. Получив от короля должность наместника провинций Брес, Бюже, Вальроме и Жекс, де Сад в 1739 году откупил ее за 135 тысяч ливров. (Для сравнения: пара сапог стоила примерно двенадцать ливров, а должность генерального откупщика немногим более миллиона ливров.) К этому времени граф уже изрядно растратил свое состояние, и цена для него была поистине умопомрачительна. Однако игра стоила свеч, ибо провинции выплачивали наместникам пожизненную ренту фактически «просто так», за то, что они изволили занять эту должность. Ни постоянного пребывания в «своей» провинции, ни разбора каких-либо дел от наместника не требовалось, и он мог, как и прежде, жить при дворе, растрачивая, как ему угодно, получаемые им деньги. Для графа де Сада сумма доходов от наместничества составляла немногим более десяти тысяч ливров в год, что при его годовом доходе в восемнадцать тысяч ливров и склонности к расточительству являлось неплохим подспорьем. С должностями наместников обычно расставались неохотно, тем более что король жаловал эти должности только лицам привилегированным.

Граф де Сад мог по праву считать себя избранником: щедро одариваемый женским вниманием, фаворит влиятельного клана Конде, успешно совмещавший военное поприще с дипломатическим, он быстро продвигался по карьерной лестнице. Всесильный министр Людовика XV кардинал Флери высоко ценил дипломатические таланты графа. В 1730 году Жана Батиста назначили послом Франции при русском дворе, но смерть Петра II и смена политического курса при Анне Иоанновне помешали его поездке в Россию. Де Сад получил конфиденциальное поручение в Лондон, с которым успешно справился. А через несколько месяцев после рождения сына он узнал о своем назначении полномочным послом при дворе курфюрста кёльнского, архиепископа Климента Августа. Германские князья не обладали ни обширными территориями, ни полной политической независимостью, поэтому назначение в одно из прирейнских княжеств считалось не слишком завидным, но тем не менее оно было сопряжено со всеми посольскими привилегиями и специальным бюджетом, что для де Сада было немаловажно. Французский двор выступал законодателем европейских мод, и правительство считало, что жизнь французских посольств должна быть обустроена со всей подобающей представляемой ими стране роскошью. А граф де Сад умел красиво тратить деньги. И когда Донасьену было семь месяцев, отец его отбыл в Кёльн. Возможно, если бы покровитель Жана Батиста был жив, он бы получил более завидную должность.

Ближайшие четыре года, пока сын рос во дворце Конде и вместе с принцем Луи Жозефом воспитывался под неусыпным оком гувернантки мадам де Руссийон, Жан Батист делал политику в Кёльне. Какое участие принимала мать в жизни подрастающего сына, сказать сложно. Проживая с ним под одной крышей, она вряд ли оставалась безучастной к ребенку. Но постоянные поездки в Кёльн к мужу, несомненно, утомляли ее, а тяжелый характер супруга и его нелюбовь к ней не прибавляли ей бодрости духа. К тому же в связи с назначением мужа у Мари-Элеонор возникли серьезные финансовые трудности, ибо, как легко было предположить, расходы Жана Батиста значительно превосходили суммы, выделяемые на содержание посольства. Но не мог же граф де Сад ударить в грязь лицом перед немецкими князьками! В своей заносчивости граф доходил до того, что обыгрывал курфюрста в карты, чего, как прекрасно знали все при дворе, тот не терпел совершенно.

Однако союз с Пфальцем и Саксонией, в котором были заинтересованы Испания и Франция, не позволял курфюрсту открыто выражать свое недовольство французским посланником. А графу де Саду тем временем удалось убедить кёльнский двор поддержать кандидатуру баварского курфюрста Карла Альберта из династии Витгельсбахов на избрание новым императором Священной Римской империи. И в 1742 году Климент Август лично возложил императорскую корону на голову Карла Альберта, взошедшего на престол под именем Карла VII. Но отношения между курфюрстом и де Садом испортились окончательно — то ли из-за женщин, то ли из-за слишком обширной переписки графа с лицами, неугодными курфюрсту. Последняя претензия сводилась к обвинению посланника в шпионаже. Граф слишком буквально понял наставления Франсуа де Кальера из тогдашнего «учебника для дипломатов»: «Посол должен одеваться с особой тщательностью и изысканностью. Но прежде всего ему нельзя забывать о пользе шпионажа… Не существует лучшего употребления денег… нежели на создание и поддержание секретной службы». В результате в конце 1743 года граф де Сад покинул кёльнский двор, получив положенное в таких случаях вознаграждение за службу и все необходимые документы. Но о титуле имперского князя, добиться которого ради престижа советовал ему в письме аббат де Сад, можно было забыть: ни благорасположения для получения титула, ни двадцати тысяч для приобретения ленты у него уже не было. Аббат очень сокрушался по поводу скромного финала дипломатической карьеры брата во владениях курфюрста: Жан Батист совсем не заботится о будущем сына, которому в урочное время надо будет подыскивать знатную невесту.

Тем временем в Париже скончалась вдова Конде, принцесса Каролина-Шарлотта. Товарищ детских игр Донасьена, принц Луи Жозеф, остался сиротой. Скорее всего, он каким-то образом поделился этим горем со своим юным товарищем. Как мог воспринять такое известие маленький Донасьен, чьи родители пребывали в добром здравии, однако все равно где-то там, далеко, «где не видно»? Не с самых ли ранних лет у де Сада сформировался страх перед одиночеством и одновременно неосознанная тяга к нему? На такие вопросы обычно дают ответы психоаналитики, но насколько глубоко можно проникнуть во внутренний мир человека, жившего более двух столетий назад, тем более если о периоде его раннего детства известно крайне мало и из источников исключительно косвенных? Во всяком случае, исследователи единодушно отмечают, что на малыша Донасьена большое влияние оказал брат покойного принца Конде, граф де Шаролэ, опекун Луи Жоэефа. Граф жил у себя, однако часто навещал племянника, а так как мальчики росли вместе, то граф, естественно, виделся и с юным де Садом. И вновь вопросы. Каким образом мог граф де Шаролэ повлиять на Донасьена, когда того уже в неполных пять лет разлучили с Луи Жозефом? Даже принимая во внимание, что принц был старше Донасьена на четыре года, вряд ли граф де Шаролэ посвящал мальчиков в свои похождения. Сыграла свою роль аура преступления, окутывавшая фигуру графа? Слухи, долетавшие до мальчиков от слуг?

Слухов и сплетен, равно как и мрачных, но достоверных историй о графе де Шаролэ ходило предостаточно. Граф был поистине образцовым либертеном, персонажем вполне «садическим». Он избивал своих любовниц, мог напоить водкой младенца, застрелил слугу, жена которого отвергла его любовные притязания, отправил на костер свою любовницу мадам де Сен-Сюльпис. В качестве классического примера аристократической жестокости во многих источниках рассказывается о любимом развлечении графа — отстреливать из мушкета кровельщиков, работавших на высоких парижских крышах. Попав в цель, стрелок бурно выражал свою радость. Желая избежать ответственности за убийство, он незамедлительно отправлялся к королю и просил его о помиловании, на которое, будучи принцем крови, вправе был рассчитывать. Говорят, однажды Людовик XV ответил ему так: «Сударь, вы имеете право на помилование, и я, разумеется, дарую его вам. Но я всегда готов даровать его тому, кто поступит с вами точно так же». Случай этот вполне можно назвать «садической философией в действии», ибо как будет неоднократно — в той или иной форме — повторено у де Сада: «Ради удовлетворения своей страсти я вправе убить его, но и он обладает точно таким же правом, как и я». Неужели этот принцип сформировался у де Сада на основе его совсем еще детских впечатлений?