Исповедь пофигиста

— Че? — спрашиваю по-русски.

И поднимаю голову, а прямо на нее кусок летит, килограмма на три-четыре! Я еще успел подумать: «Может, мимо?»…

А он как даст мне по башке. Джамали аж присел от страху: я у него по-черному работаю, ко мне и «скорую» хрен вызовешь.

— Тты-ы-ы… живой? — заикается.

А я никак не соображу, живой я или нет. Но говорю:

— Да.

Так, на всякий случай.

— Голову… поднять можешь?

— Нет.

— Почему?

— Болит.

Он подошел, за волосы ее поднял. Да не с земли.

— На! Сам поверни.

Я раз-раз, сам повернул ее двумя руками. Джамали в восторге:

— Ну у тебя и башка, как башня танка!

Короче, прибиваем мы рейки. Тут все на миллиметрах держится, надо все так измерить, чтоб потом сошлось. А Джамали захотелось их прибивать. Хозяин хочет прибивать рейки — какое мое собачье дело? У Джамали видок: очки под носом, весь рот в гвоздях, сам в каких-то причиндалах перекупленных, с молотком. Приставит гвоздь и раз себя молотком по пальцу!

— Шайтан, — говорит, — дождь, ничего не видно. И молоток кривой. Кто погнул мой молоток? Юсуп, Юсуп!

И по-арабски:

— Ты, кыр, драба тыр молоток?

Юсуп в ответ:

— Нет! Тар бор ты мал, шайсе!

— Саш, — спрашиваю Юсупа, — что ты ему сказал?

— А пошел он со своим молотком! Да сбар да!

— А теперь что?

— Чтоб он свалился со своей лестницы.

А Джамали:

— Все, Юсуп, стой! Стой! Я нашел свой молоток.

Прямой, блин, крутой, за восемьдесят марок, не то что мой — всего за пятьдесят. Так я своим за два раза любой гвоздь загонял по шляпку, за двенадцать раз забивал стопятидесятимиллиметровый алюминиевый. Со всего размаха от плеча. А Юсуп за двадцать семь. Меня батя с шести лет учил гвозди забивать, когда он еще плотником в детсаду был. Тонкая работа!

Он мне давал доску и коробку гвоздей, и я набивал себе руку. Сколько пальцев прибил к доске! А как пилил! Батя привязывал мне руку к брусу, чтоб я ее не подставил под пилу, и я пилил целый день. За день перепиливал вот такой брус. Два гвоздя всадишь для ориентира и между ними пилишь.

У Джамали через два дня все пальцы были перебиты. Обе руки он подвесил на два ремня и ходил, как контуженый.

А зачем ему это? Он кто? Араб, у него двадцать концернов по всему миру, кроме России. Выпускает запчасти для «мерса». Он мне все свои гроссбухи показал, даже детские. После того, как меня пенопластом… Здоровый такой и абсолютно тупой. Пилу берет не рукой, а ногой, пальцами ее зажимает и пилит. Другую ногу! Он не знает, что такое шпатель, а к пиле становится раком и всего боится.

Когда Джамали дрался с Эриком, я убегал. Джамали должен был за десять окон сорок восемь тыщ, а заплатил всего двадцать. Эрик сказал, что не будет их ставить, пока Джамали не перечислит все. Джамали схватил топор, Эрик полез на крышу, я за угол. Полиция сказала, что это их цивильное дело, пока все живы, конечно. Джамали ругался на всех языках, проводил полицию — и снова за топор. Полиции это надоело.

— Если, — шипят, — еще раз вызовете, заберем всех вместе с женами. А где свидетели?

А меня уже рядом нет, я цемент разгружаю, сто мешков. Придурок! Больше некому: Юсуп сбежал, Эрик обиделся.

Как крыша поехала? Так я знал, что она поедет. Или полетит. Крыша — это вещь, она даже не зависит от фундамента — только от ветра. Такие балки — по сто кило каждая! Они должны попадать в паз миллиметр в миллиметр, плотно. Мы с батей делали из бревен сруб — все сходилось. А здесь готовые балки и не сходятся, то есть в начале сходятся, а в конце можно ладонь засунуть… А надо наоборот.

Для этого Джамали нас баловал водочкой, пиво каждую субботу ставил, мангал с шашлычком, чтоб все сходилось. Я водку не пил, я просил колу, но крыша ехала у всех, и у дома тоже.

Зимой я работал уже с поляком Войциком. Джамали устал за нами следить — холодно, он человек южный. Он дает работу и уходит. Я приношу целый рюкзак газет, и мы весь день палим костер. Костер из березы, ровной и сухой, для пола. Каждая доска в кулечке. Мы ее распаковывали и в костер, чтоб согреться. Ее все равно до хрена, а нас только двое. Если померзнем, кто дом достроит? Согрелись, не согрелись, а два кубометра уже сгорело. Дотла!

Джамали бегает, ищет, найти не может — только пепел. Но он почему-то ему ничего не напоминает. Пока он искал пол, мы полкрыши спалили. Там доски пропитываются какой-то дрянью, чтоб не горели. Когда горел бассейн «Хуфеланд», они только трещали: больше дыма, чем огня, а у нас пылали как миленькие. Мы их распиливали и раскалывали на мелкие щепки.

Сидим, курим, греемся — до обеда, до ужина. Мы вкалываем. Чтоб жена Джамали видела, что мы вкалываем. А Джамали говорим: то забацали и то забацали. Вот, я, например, испачкался. Видите? А Джамали охает, норовит почистить.

Да, мы работали символически, а он платил символически. Значит, надо наехать. Не, не до смерти. Так мы взяли и стенку раком поставили. Она должна упираться в другую стенку, а уперлась в ступеньки. Джамали подымается по лестнице и упирается в стенку.

— Что такое? — удивляется.

— Джамали! Сзади кирпичи какие-то очень длинные.

— Вы что наделали? Где вы стенку поставили? Где чертеж? Вот же где должна быть стенка!

Он даже обрадовался. Наверное, сперва испугался, что это не со стенкой, а с ним плохо. Я говорю:

— Да? Блин, наверное, я не по тому чертежу ставил.

Он:

— Мама родная! Сколько кирпичей извели!

Я говорю:

— Джамали, это ваша вина.

— Что такое? Что такое? Это я стенку ставил?

— Нет. Но вы за нее нам не все заплатили. Это первое. А второе — у Войцика тоже есть выгодное предложение: он хочет крышу спилить. Очень хочет!

— Зачем?

— Ну, он тоже недоволен зарплатой.

Джамали:

— Где мои цетели, где мои цетели (записки)? Это ты писал? Так, считаем! Вот… час на обед долой!..

— Какой обед? Мы работаем без обеда.

Войцик:

— Да! Я уже язву получил, я скоро умру.

Джамали:

— Ладно! В понедельник — без обеда. Но во вторник — с обедом! В пятницу вы три часа проговорили…

— Джамали, так нечестно! О чем мы разговаривали? О работе. Как лучше сделать пуц.

— Я знаю! Вы по-русски все время шушукались. Пальцем махали, говорили, какой я дурак. Да?

А мы с Войциком на свои темы болтаем: о машинах, о том, о сем, тычем пальцем, руками размахиваем. Свободная же страна! Вот, мол, завтра надо поехать (я показываю на стену) и найти авто на продажу. А Войцик в ответ: надо сначала посмотреть в газете (и показывает на цемент). Я говорю: нет, Войцик, в газете мы ни хрена не найдем (показываю на Джамали). А Джамали все это тогда нравилось!

— О! Умные головы! Молодцы!

Войцик же мастер по пуцу. Пуцманн! Он себе цену знает. И Джамали ему цену знает. Войцик предлагает:

— Я сделаю пуц.

— Сколько ты за это хочешь? Я плачу за квадрат две марки.

— За две марки поцелуй себя в задницу, а за двадцать марок я тебе сделаю отличный пуц.

Войцик посчитал школьной линейкой квадратные метры, получилось восемьсот. Джамали перемерял той же линейкой, вышло двести пятьдесят. Джамали вычеркнул окна и двери, унитаз и дырки в полу, а это все считается. У Войцика считается. А сколько нужно промучиться под подоконниками!

Войцик разошелся:

— Я вам покажу, как делают пуц за две марки!

— Договорились! Приеду вечером — посмотрю.

Войцик делает пуц. У него своя идея, у пуца своя. Пуц нужно положить так, чтоб между ним и железной латой газета не пролезла. А Войцик придумал какую-то хреновину: прижимает к стене две рейки, закидает их бетоном, дожмет латой, ставит третью рейку. Подсохло, он их вытаскивает и дальше, а потом подчищает шпателем с водичкой. Филигранная работа! До восьми вечера.

Приходит Джамали:

— Где мой пуц?

Войцик:

— Вот!

А там, короче, полтора на полтора, за весь день. Джамали, как увидел, у него стекла очков развернулись и потрескались.