Окорок единодушия

— Не повторяй; я сама знаю ее наизусть.

— Ну, положим же, что она прочитана. Разумеется, глубокое молчание водворяется во время торжественного обряда. Мы встаем для получения награды. Музыка гремит, колокола опять звонят, крики бесчисленной толпы наполняют воздух. Тут выносится древнее кресло: мы садимся — я на правой руке, ты на левой…

— Нет, мой милый, неправда: ты на левой руке, а я на правой.

— Извините, мистрисс Неттельбед: я сам знаю лучше вашего, как следует сидеть.

— Знайте, сколько вам угодно, мистер Неттельбед, я не уступлю вам первого места.

— Хорошо, хорошо, мой друг, в этом нет важности, мы уладим как-нибудь. Мы садимся. Процессия двигается. Впереди Уилль Крен, первый стремянный сквайра, несет окорок. Он несет его на высоком шесте, чтоб видно было всему народу. За ним, наигрывая, идут музыканты; за ними идет сквайр Монкбери, пастор Бош, доктор Сайдботтом…

— Ах, как живо! Я точно теперь смотрю на толстого доктора Сайдботтома, как он переваливается с ноги на ногу и беспрестанно утирает свое круглое лицо, особенно, если день будет жаркий, и как он будет на меня посматривать!

— Все будут смотреть на тебя, Нелли; ты будешь «зрима всеми зрителями», как говорится в стихах. Но возвратимся к делу. За доктором Сайдботтомом шестеро здоровых людей несут нас; мы величественно сидим в великолепном кресле…

— А на которой же стороне я сижу?

— Ведь мы уж условились с тобою об этом, мой друг. Как восхитительно для нас будет возноситься над необозримою толпою и смотреть на нее! Все деревья, все плетни усеяны мальчишками; на рыдванах на телегах, везде стоят и смотрят на нас люди…

— Ах, какое прекрасное общество будет любоваться на меня из карет! До телег и до мальчишек на плетнях, и до всей этой сволочи мне нет дела; но приятно будет видеть тут знатных людей в каретах; особенно, если приедет сэр Джон Гробхэм, или сэр Джильберт де Монфише, или другие красивые молодые сквайры.

— Чтоб провалиться им всем! Но продолжаем нашу процессию. За нами идут присяжные: с моей стороны девушки, с твоей стороны молодые люди.

— Это не годится. Если молодые люди пойдут не сбоку, а позади меня, то мне их не будет видно. Они должны идти сбоку.

— Да что тебе в них?

— Как что? Я хочу, чтоб было по-моему; иначе я не хочу и вмешиваться в это дело.

— Ну, ну, хорошо! Не стану спорить с тобою из-за пустяков, лишь бы только достичь нам главной цели. Итак согласен: пусть молодые люди идут за тобою. Таким образом процессия обходит стены старого приорства, среди криков толпы; наконец несут нас домой и мы оканчиваем день пиром и весельем! Славный будет денёк, право, славный! Я уверен, ты всеми силами постараешься заслужить такую честь. Нам нужно соблюдать величайшую осторожность: не надобно и глядеть друг на друга косо, не то, чтоб ссориться, то есть при людях. А! вот едет почтовая телега. Надобно пойти принять гостей, если кто остановится здесь. Пожалуйста же, наблюдай за собою, то есть при людях.

III. Странный гость, появившийся у мистера Неттельбеда

Звонят бубенчики почтового экипажа. Как отрадно это звяканье жителям Донмо! Весь городок им занят, все болтуны и сплетницы сбегаются на площадь смотреть на огромную почтовую телегу, которая тихо катится, подпрыгивая по гололедице и замерзшим кочкам. Весело звенят бубенчики на сбруе вороных коней; дети кричат, собаки лают и кондуктор Бен похлопывает длинным бичом.

Наконец громадный экипаж останавливается у трактира. Бубенчики умолкают и в тот же миг Иона Неттельбед сходит с крыльца встречать гостей. Том должен помогать своему хозяину в приеме их; Керроти Дик держит лошадей, а кондуктор объявляет трактирщику, что привез ему старика-джентльмена, который ехал из Сеффрой-Вольдена. «На чемодане его выставлено: „мистер Плот“, потому надобно думать, что его фамилия — Плот, — примолвил Бен, — преудивительный старик он. А вот он и выходит из экипажа».

— Дик, Том, сюда! помогите джентльмену выйти из экипажа! — кричал Иона, пока пожилой господин, закутанный в широком синем плаще, с муфтою, с огромным шерстяным платком вокруг шеи, вылезал из телеги, и вылезал не без труда, потому что множество накутанной на нем одежды стесняло его движения. Наконец он благополучно утвердился на земле, и тогда трактирщик увидел, что правая нога у старика короче левой. Серые глаза его смотрели проницательно: выражение лица свидетельствовало о раздражительном характере; в речи также слышалась неуживчивость и нетерпеливость. Первым приказанием его было: дать закусить бедной солдатке и ее детям, сидевшим в телеге подле него. Он пошел в гостиницу только убедившись, что приказание его исполняется. Пока Том ходил за элем и холодною телятиною для спутницы хромого джентльмена, к трактирщику быстрыми шагами подошел молодой человек в охотничьем костюме, с ружьем и ягташем за плечами. Широкополая шляпа прикрывала густые черные его волосы. Сам он был выше среднего роста, очень строен, гибкого, но крепкого сложения, одним словом, казался охотником в полном смысле слова. На лице его была видна прямота, смелость, откровенность. За ним бежал отличный пудель.

— С наступающим праздником, мистер Неттельбед; желаю вам весело его встретить. К празднику делаются подарки; потому прошу принять в подарок вам эту пару диких уток и вашей супруге этого тетерева. — И, вынув из ягташа птиц, он подал их Ионе.

— Поздравляю и вас с наступающим праздником, Вудбайн, и благодарю за ваши подарки. Да! чуть не забыл: у меня лежит письмо к вам. Куда я девал его? Ах, да, оно заперто в столовом ящике. О, тонко же вы ведете свои интрижки, Вудбайн, тонко ведете любовные делишки, если письма вам посылаются через меня, а не прямо на дом. Сейчас вынесу вам письмо.

— Не беспокойтесь; мне нужно было только узнать, пришло ли письмо, потому что оно очень важно для меня, хоть и не в том смысле, как вы намекаете. Я схожу домой, оставлю там ружье и собаку, потом ворочусь за ним. Я нынче вечером назначил у вас свиданье мистеру Роперу, управляющему, по нашим общим делам. Если он придет раньше меня, попросите его обождать немного.

Охотник положил ружье на плечо и ушел.

Между тем ехавшие в телеге бедняки исправно позавтракали; старый джентльмен всунул гинею в руку солдатки, которая осыпала его благословениями. Кондуктор Бен выпил стакан элю, обещал купить в Чельмсворте ленту смазливой Пегги, которая кокетничала с ним. Бич снова захлопал, бубенчики зазвенели и тяжелый экипаж покатился далее.

Трактирщик ввел старика в комнаты и помог ему раздеться.

Керроти Дик втащил за ним чемодан и положил у стола. На чемодане было действительно написано крупными буквами: «Доктор Плот».

— Добро пожаловать, сэр; наша гостиница лучшая в Эссексе, — говорит Иона, продолжая хлопотать около джентльмена, — можно сказать, наша гостиница ни в чем не уступит ни Кельчестерскому «Петуху», ни Гэрвичской «Курице», ни Брентрийской «Бутылке». Смею вас уверить, нигде в целом графстве не найдете вы такого услужливого хозяина, такой приветливой хозяйки, такого отличного вина и такого прекрасного стола, как в «Золотом Окороке»…

Старик с нетерпением и досадою слушал его болтовню.

— Не бесите меня вашим вздором, хозяин. Лучше дайте мне рюмку наливки, да смотрите, хорошей, старой.

Озадаченный такою суровостью, Иона побежал исполнить приказание, а доктор Плот, прихрамывая, подошел к камину и молча грелся у огня, пока трактирщик возвратился с наливкою. Выпив рюмку, старик пробормотал, что наливка недурна.

— Недурна, сэр, очень недурна; мягка, как сливки; ей ровно пятьдесят лет. Да, сэр, она из старого запаса, еще из погреба сэра Вальтера Физвальтера, или, лучше сказать, его отца, потому что сам баронет был скряга — не тем будь помянут, и не купил бы такого хорошего винца.

— Гы! Дайте мне еще рюмку! Да, кажется, узнаю вкус.

— Стало быть, вы, сэр, были друг баронета?

— А вам что за дело? — сердито крикнул старик. — Как вы смеете делать мне допросы? Впрочем, скажу вам, что я был его другом; я был его медиком. Моя фамилия доктор Плот. Слышали — а?