Вернадский

Оба остались верны своим убеждениям. Он с молодых лет считал, что человек должен быть развит гармонично. Все зависит от высоты развития личности. Уже в рассуждениях о самиз-датовской толстовской «Крейцеровой сонате» писал, что не смотрит на тело как зверя с дурными инстинктами. И как историк он знал, что христианство создало моногамный брак, в котором молодые люди должны сживаться, используя лучшие стороны духа, души и тела. Наука показывает, что извращение добрачных отношений и брака в ханжеской морали, в запретах дало огромное количество болезней — физических и психических. Он опередил в этих взглядах свое время, как и в науке, ровно на 100 лет.

Анна Дмитриевна тоже действовала в соответствии со своими убеждениями, что он всегда уважал. Но полагал, что она погубила свою жизнь.

К этой теме до конца дней жизни Вернадского они не возвращались[17].

Уже с начала лета Вернадский стал забрасывать академическое начальство требованиями возвращения в Москву, а пока жизнь проходила в том же порядке труда и отдыха.

Второго августа Анна Дмитриевна пишет Личкову: «Ведь Вам, верно, хочется знать, как он справляется со своим горем, со своим одиночеством? А также и с возрастом, который все же уносит силы, ослабляет память, уменьшает энергию в работе. Вот и хочется Вам написать обо всем этом.

По отношению к нам, его окружающим, Владимир Иванович очень трогателен и внимателен. Он так благодарит за каждую мелочь, с такой тревогой относится к нашим болезням и недомоганиям, входит во все, что прямо поражаешься его душевной мягкости, которая раньше, казалось, была глубоко спрятана и изливалась, может быть, только на Наталию Егоровну. И несмотря на то, что ему, конечно, очень без нее тоскливо, бывают минуты, когда он с сияющими глазами говорит о чем-нибудь.

От жизни он не отходит и чувствует себя еще вполне живым. Но в работе иногда память изменяет, и в собственном тексте он иногда запутывается, чему очень способствует то, что он ведь слушает, а сам не читает, и потому вставки, ход мысли, изложения он воспринимает в несколько ослабленном виде»5.

Дочери Вернадский писал, что теряет зрение и слух и молодой остается только голова. На что Нина Владимировна, как врач, утешала отца. Его близорукость не патология, а особое свойство «внутреннего зрения». Потери компенсируются особой способностью видеть потаенную суть вещей. Недаром иногда люди с плохим зрением так умеют уходить в себя, живут сокровенным размышлением.

В июле, перед отъездом он совершил еще один неординарный поступок: послал Сталину и в газету «Правда» статью «Несколько слов о ноосфере».

Возможно, импульс, вызвавший статью, — события вокруг его восьмидесятилетия. Написав в благодарственной телеграмме вождю о ноосфере, он решил кратко выразить ее суть для широкой публики, во-первых, а во-вторых, как бы поддержать по-своему соотечественников в тяжких испытаниях войны. Победа над фашизмом, которая неизбежна, должна привести, как он считал, к большей свободе, к большей жизненной сознательности. Человеческая история развития разума совпадает с геологической, не противоречит ей. И она требует, чтобы в оболочку разума входила свобода мысли — прежде всего научная и демократия, весьма несовершенное, но лучшее из всех возможных устройств государства.

Вот что он писал в сопровождении статьи: «Боровое, 27 июля 1943 года. Дорогой Иосиф Виссарионович! Посылаю Вам текст моей статьи, которую я послал в редакцию “Правды” одновременно с этим и которую было бы полезно поместить в газете ввиду того, что я указываю на природный стихийный процесс, который обеспечивает нашу коренную победу в этой мировой войне.

В телеграмме, которую я послал Вам, передав в пользу Красной Армии половину премии Вашего имени, мною полученной, я указываю на значение ноосферы. С глубоким уважением и преданностью

В. Вернадский.

Посылаю Вам статью, так как не знаю, будет ли она опубликована»6.

Конечно, ответа он не получил и в «Правде» статью не увидел.

В обратный путь тронулись 24 августа 1943 года. Ему, когда-то пешком исходившему всю страну, очень интересно увидеть ее теперь хотя бы из поезда. Он не отходит от окна.

Проехали великие степи, потом через Урал, который так хорошо знал. Отмечает новое: всюду двухколейную железнодорожную магистраль и обилие заводов. Но вот поезд пересек Волгу у Сызрани, и приблизилось особенно волнующее место: Вернадовка. Станция не изменилась за последние 30 лет. На месте сгоревшего в революцию (одновременно с его домом и библиотекой) вокзального здания построили такое же, все того же неопределенного рыжего цвета.

Однако как внешне изменилась та страна, по которой теперь проезжал! Как бесконечно далекими кажутся ему те времена, когда ездил сюда на земские собрания, когда Адя устраивал здесь столовые, спасая людей от голода. Может быть, впервые за тысячелетие время ускорилось и перемены в ноосфере идут великими темпами?

Уже в Казахстане новшества бросались в глаза. Вся Азия — уже не кочевая, а оседлая, охваченная русской культурой страна. В каждой республике возникли свои академии наук, о чем они с Ольденбургом когда-то и не мечтали. Введено всеобщее начальное обучение. Возникло множество институтов, музеев, консерваторий, театров, стадионов. Даже эвакуация сюда ленинградской и московской интеллигенции сыграла большую положительную роль.

По приезде в Москву суммировал свои дорожные впечатления в письме Георгию. Писал об огромном сдвиге в просвещении на той огромной территории, которой тот как историк занимался — в Евразии. Доступно не только среднее, но и высшее образование. Правда, количество школ — еще не их качество. В дневнике за 19 марта 1944 года отчеканил: «Огромный шаг назад в нашей высшей школе по сравнению с блестящим подъемом [времен] моей молодости. Высшая школа в упадке, напоминающем время Николая I»7.

Зато плоды земской работы в начальной школе пошли впрок. Фундамент заложен безвестными и безымянными русскими интеллигентами: учителями, врачами, агрономами, учеными. Новые правители вынуждены развивать окраины. Культура ускоряется и углубляется благодаря подвижнической работе отдельных личностей.

Россия выполнила свою великую миссию. Она завершила Великие географические открытия. Идя встречь солнцу, как писал когда-то Георгий, принесла знания в Среднюю Азию, в Сибирь, на Дальний Восток. Научная сеть покрыла теперь земной шар целиком, приближая неведомое будущее.

Переезд помог ему охватить, представить эти великие процессы, в которых так бурно участвовал и он сам, и его друзья.

В другом письме сыну по приезде в Москву писал: «Я сейчас пересматриваю свою жизнь и подбираю материал для той книги, которую могу еще дать: “Пережитое и передуманное”. <…> Сколько я видел выдающихся людей!

И как ученому мне пришлось пережить переворот в жизни человечества, который может быть сравнен с тем, что было дано в эпоху Древней Греции, близко к началу нашей эры, и к эпохе Ньютона.

Думаю, что мы подошли даже к большему.

В то же самое время это связалось в жизни человечества и нашей планеты с ноосферой.

Это, вероятно, небывалый по мощности и глубине планетный процесс»8.

Путешествие заняло неделю. 30 августа прибыли в Москву. Без Наталии Егоровны он поднялся в пустой дом.

За два года квартира обветшала, требовался ремонт, и, пока его делали, Вернадский уехал в Узкое и начал разбираться с делами.

В Москву постепенно возвращались академические учреждения и библиотеки. В сентябре приехала лаборатория, которая все разрасталась и насчитывала уже 40 сотрудников. В Старомонетном переулке стало совсем тесно. Но строительство здания для задуманного института началось только после войны.

Не всех досчитался он среди сотрудников. Осенью 1941 года ушел в московское ополчение и не вернулся Леонид Кулик, хранитель метеоритной коллекции Академии наук. На фронте и Кирилл Флоренский. О войне он узнал в экспедиции далеко от Москвы. Вернувшись, лабораторию уже не застал. Некоторое время Флоренский работал в группе оборонного значения у Ферсмана, где нашел рецепт дешевых маскировочных красок. Но весной 1942 года был призван, несмотря на близорукость. С этого времени он находился на фронте в артиллерийской разведке.

17

А. Д. Шаховская до конца своих дней, а умерла она в 1959 году в возрасте семидесяти лет, сохраняла верность В. И. Вернадскому. Он писал «Химическое строение биосферы Земли» в Боровом вдали от библиотек, поэтому огромная работа над ссылками, справочным аппаратом, сверка фактических данных легли на нее. Она успела подготовить книгу к печати, и та вышла в 1965 году, явившись памятником и ей. Кроме этого, она подготовила к сдаче в архив Академии наук колоссальный личный архив ученого. По ее инициативе был создан замечательный Кабинет-музей В. И. Вернадского в институте его имени, она стала его первым хранителем. Здесь в конце 1950-х — начале 1960-х годов собирался узкий круг последователей и почитателей Вернадского, начались исследование и обработка его наследия. Своей подвижнической деятельностью Анна Дмитриевна передала свою любовь к Вернадскому другим, прежде всего Валентине Сергеевне Неаполитанской.