Страница 2 из 11
– Я его остановила, – жалобно сказала она, протягивая двигатель подходившему Тимофееву. Губы ее дрожали. – Нечаянно…
– Да пустяки! – беспечно произнес тот. – Не сломала же…
Он взял ее ладони в свои, а затем легким щелчком снова запустил колесико. Но руки не убрал. Их взгляды встретились, и Тимофеев понял, что случилось чудо, даже чудеснее невозможного в принципе вечного двигателя. И девушка Света поняла приблизительно то же…
Между прочим, агрегат, забытый Тимофеевым при его первой и последней попытке добиться официального признания, все еще исправно трудится. Судя по всему, он-то будет работать вечно. А вот обладатель блокнотика с перечнем законов, ниспровергать которые нехорошо, полгода как на пенсии.
Закон бутерброда
– Землетрясение! – воскликнула Света, полыхая сапфировыми глазищами. – Разгул стихий! Что-то откуда-то льется и горит! Вот это жизнь…
И оно занялась делением кубика бутербродного масла, рассчитывая покрыть им три кусочка хлеба к чаю. Тимофеев преданно глядел на девушку, поедая рыбную котлету с гороховым гарниром. В глубине души он тихо радовался тому, что при ближайшем знакомстве в Свете не нашлось ничего от иных избалованных всеобщим вниманием университетских красавиц. Иногда все происходящее казалось Тимофееву сном: неожиданная встреча под моросящим дождиком, самая красивая и самая добрая девушка исторического факультета рядом, и даже эта студенческая столовая…
– И тут им на хвост рушится прожектор! – снова оживилась Света. – Все в дыму и пламени, но они все-таки взлетают!
– Это называется комбинированные съемки, – вставил Тимофеев.
– Вдобавок у них оказалась дыра в фюзеляже, и один летчик вылез наружу. Тут я вообще умерла! – Света попыталась продемонстрировать, что с ней было в тот волнующий момент, и уронила бутерброд.
На ее лице отразилась растерянность пополам с детской обидой, и Тимофеев уже в который раз содрогнулся от прилива нежности.
– Как же так?.. – сокрушенно произнесла девушка, осторожно поднимая двумя пальцами бутерброд. Он был серый от налипшего мусора. – Вот досада… Витя, я отдам тебе свой.
– Ни за что, – твердо сказал Тимофеев.
– Нет, нет, ты должен поправляться, – настаивала Света. – Посмотри на себя: худющий какой, а мужчинам следует хорошо и обильно питаться, потому что умственная деятельность требует больших затрат калорий.
– К женщинам это тоже относится, – парировал Тимофеев, и они обрушили друг на дружку водопады альтруизма.
– И почему они всегда падают маслом книзу? – спросила Света задумчиво, когда стороны пришли наконец к соглашению о равноправии.
Тимофеев философски поглядел на пыльный бутерброд, сиротливо притулившийся в углу стола.
– Закон бутерброда, – прокомментировал он. – Иначе говоря, закон подлости. Но этому явлению есть и физические объяснения, – тут он умолк, потому что не знал этих объяснений.
– Неужели трудно изобрести антизакон бутерброда? – пожала плечами Света. – То есть закон антибутерброда? В наш век технического прогресса – и не справиться с жалким кусочком хлеба с маслом?!
– Законы не изобретают, – благодушно сказал Тимофеев. – Их открывают. А прогресс нынче устремлен к звездам. Или в глубины океана – там интересно, дельфины всякие… Кому интересно заниматься бутербродами?
– Вот прекрасно! – удивились девушка. – Из-за какого-то дурацкого закона я всю жизнь обречена ронять бутерброды маслом вниз?!
Она замолчала и пристально глядела на Тимофеева. Тот выглядел весьма необычно. На его бледное лицо пала тень отрешенности. Можно было предположить, что Тимофеев вознамерился высверлить в злосчастном бутерброде дырку при посредстве своего пылающего взора. Или же захотел усилием воли приподнять его над салфеткой подобно йогу, для которого телекинез – пройденный этап на пути к совершенству. Света еще не знала, что именно так в мыслительном аппарата Тимофеева начинался необратимый процесс рождения сумасшедшей идеи, которую он немедленно бросится воплощать.
– Я спасу тебя, – отчетливо промолвил Тимофеев. – Закон подлости будет забыт людьми.
После этих загадочных слов он поднялся и неверной походкой направился к выходу. Света не понимала ровным счетом ничего, но женская интуиция безошибочно подсказала ей, что в подобном состоянии Тимофеев мог запросто попасть под грузовик и даже не заметить этого.
– Витя, я с тобой! – воскликнула девушка, устремляясь вдогонку.
Ночью Тимофеев не спал. Он бешено курил, мусоря пеплом и гася сигареты о стену, бросался на диван и пялился в пятнистый потолок, бормоча почерпнутые из «Вестника древней истории» ругательства, затем рушился с дивана прямо на пол, где был предусмотрительно раскатан рулон машинограмм из университетского вычислительного центра, и покрывал чистые участки бумаги лихорадочными записями и рисунками, понять которые смог бы только он сам да еще, пожалуй, великий Леонардо. Уже светало, когда обессилевший гений-самоучка накинулся на шкаф с личными вещами, извлек оттуда бесценную фотокамеру «Практика» и дрожащими руками выдрал из нее кассету с цветной обратимой пленкой. Запахло перегретым паяльником, кипящей канифолью и техническим переворотом. Движения Тимофеева приобрели уверенность и хирургическую точность. Он прицеливался и всаживал в разверстое чрево камеры дефицитные микромодули и фоторезисторы, не жалея ничего из самых сокровенных своих запасов. Иногда он устало прикрывал глаза, и ему являлся знакомый светлый образ, чтобы послать силы и вдохновение. Инженерная интуиция взмахивала белыми крыльями, и раскаленное жало паяльника вонзалось в баночку с серебряным припоем.
Занялось утро. Тимофеев умиротворенно обозрел поле битвы. От фотокамеры осталась одна лишь изысканная внешность. По сути же своей это был уникальный, никем прежде не создававшийся прибор, которому не существовало еще должного критерия оценки. Он был сделан кустарно и, быть может, не слишком изящно – из того, что оказалось под рукой у создателя, и сейчас Тимофеев чувствовал себя древнерусским плотником, который топором, без единого гвоздя, срубил ядерный реактор.
– Назову тебя «гравиполяризатор», – по-отечески ласково прошептал он.
Прибор не возражал.
Затем Тимофеев повалился на диван и проспал десять часов кряду, включая утренние лекции в университете, обед и свидание с девушкой Светой.
Было пасмурно, над городом плыла серая пелена дождя, когда Тимофеев с камерой наперевес ворвался в общежитие, где обитали студенты-историки. Все сметая на своем пути, он устремился в читальную комнату, на пороге которой и встретила его привлеченная шумом в коридоре Света.
– Между прочим, на свидание обычно опаздывают девушки, – ледяным голосом сказала она.
– Да, но я сделал гравиполяризатор, – произнес Тимофеев, преданно глядя на Свету, и протянул ей камеру.
Любопытство без труда одержало верх над гордостью, и Света заинтересованно спросила:
– А что он умеет?
– Чудеса! – без ложной скромности объявил Тимофеев. – Как известно, все материальные тела притягиваются друг к другу. Бутерброд, к примеру, притягивается к центру Земли и, встречая на своем пути к нему пол, становиться пыльным и несъедобным. Но если изменить знак у сил взаимодействия, то тела станут взаимно отталкиваться, и бутерброд ни за что не полетит на пол!
– И эта штука способна изменить знак? – восторженно спросила Света.
– Да! Понимаешь, поле тяготения состоит из маленьких штучек, и чтобы поляризовать их как заблагорассудится, надо на каждой из них нарисовать маленький крестик или стереть его, если он там уже есть. Это первый в мире гравиполяризатор. Где бы раздобыть бутерброд с маслом?..
– Найдем, – уверенно сказала Света и направилась в сторону своей комнаты, неся прибор на вытянутых руках.
Тимофеев чувствовал себя на вершине блаженства. Он еще раз доказал, что для подлинного народного умельца нет неосуществимого. Особенно если его рукой движут настоящие, большие чувства… Он шел рядом со Светой, приноравливаясь к ее осторожной поступи, хотя ничего ему так не хотелось, как взлететь или по меньшей мере побежать. Он буквально лучился от счастья.