Татьянин дом

Тридцать лет служа на флоте, врачуя матросов и офицеров, Козлов мечтал о пенсии, о домике, доставшемся от родителей жены в Ступине, о яблоках из собственного сада и хрустящих огурчиках из парника. Но мечте не суждено было исполниться: во-первых, сельские занятия быстро Козлову надоели, а во-вторых, прожить на пенсию никак не получалось. И он пошел работать в больницу. Флотский опыт, которым он так гордился, привил ему командирский голос, манеру выражаться резко и грубо, но знаний медицинских не прибавил. И то, что в институте учил, забыл. На корабле чуть случай сложнее прыща или бородавки — списывай служивого в госпиталь, там разберутся. Козлов под пытками бы не признался в своем профессиональном бессилии. Больные, из-за которых он должен был, как студентишка, заглядывать в шпаргалки, вызывали у него ярую злость. Не сытый заслуженный отдых, а тяпку, грабли да врачебные ошибки приготовила ему жизнь в старости. Не почет и уважение патриарха, а небрежное отмахивание детей — слышали мы твои байки уже тысячу раз. Если бы можно было сдавать злость, как сдают кровь, то Козлов давно бы стал почетным донором.

Выйдя из приемного отделения, Татьяна и Борис топтались у машины. Они испытывали предательское облегчение — избавились от немощных стариков — и угрызения совести — в ненадежных руках оставили бедолаг.

— Едем, — решился Борис и открыл Татьяне переднюю дверь. — Куда теперь? К их дочери?

— Да, конечно, — быстро согласилась Татьяна. Новая забота оправдывала их бегство. "

Оба не помнили номер квартиры, в которой жила Люся, да и дом нашли с трудом. А потом опрашивали людей: не знаете ли Люсю, в девичестве Знахареву, у нее сын Димка, родители в Смятинове живут? Зачем нам? У ее родителей пожар случился, ужас, нет, дом не сгорел, только сараи и коровник, сами в больнице. Из-за чего пожар? Короткое замыкание, очевидно. Люсю не знаете? А кто может знать?

Язык, который до Киева доведет, привел их к Люсиным дверям через полчаса.

— Ой, Татьяна! — воскликнула Люся, открыв на звонок. Но радостно-изумленное выражение ее лица, круглощекого, как у матери, быстро сменилось тревогой. — Что-то случилось с моими?

— Да, Люся, — кивнула Татьяна.

Она рассказывала, стоя за порогом, — от волнения Люся не пригласила их в дом.

— Ой-ёй-ёй! — заголосила Люся. — Мамочка, папочка мои!

— Ма-а-ам! — послышалось за ее спиной. — Ты чего?

— Димка! В постель! — развернулась Люся. — Ой, проходите, что же мы в дверях. Димка! Бабушка с дедушкой погорели!

Борис и Татьяна вошли в тесную однокомнатную квартиру. Димка, пятилетний мальчишка, босой, в цветастой девчоночьей пижаме, с лицом и руками разукрашенными зелеными точками, скорее восхитился, чем перепугался:

— Совсем погорели? До скелетов?

— Я тебе дам до скелетов! — Люся отвесила ему оплеуху. — Марш в кровать!

Димка обиженно надул губы и забрался в постель, которая была разложена из кресла-кровати. Люся металась на небольшом, свободном от мебели клочке в центре комнаты.

— Что делать-то теперь? Димка вот — подхватил ветрянку, и температура еще держится тридцать восемь. А Валерка, муж, уехал. Только на новую работу, дальнобойщиком, устроился. Что ж ему теперь? Увольняться?

— Ну почему увольняться? — Татьяна сделала шаг вперед, остановила мечущуюся Люсю и успокаивающе погладила ее по плечу. — Не переживай, главное, что родители живы. Ты можешь их навестить через несколько часов?

Димка, до которого, очевидно, дошел смысл происшедшего, вдруг зашмыгал носом и заревел. Люся мгновенно подхватила плач сына. Слезы полились в четыре ручья, сопровождаемые стенаниями молодой женщины и фальцетными всхлипами мальчишки.

Татьяна утешала Люсю, Борис присел к Димке и гладил его по голове:

— Ну-ну, казак, чего разревелся? Все будет хорошо. Бабушка и дедушка поправятся. Ты знаешь, что у них там сейчас во дворе творится? Бегает толстая корова и оглушительно мычит.

— Зорька? — заинтересовался Димка и перестал плакать.

Люся отлипла от Таниного плеча и тоже прислушалась.

— Зорька, — подтвердил Борис. — Хотела, между прочим, меня на рога поднять. Я так испугался! Схватил дрын, замахнулся на нее, а тут поскользнулся и — хлоп на спину. — Борис вскинул руки и изобразил падение. — Лежу, глаза закрыл. Все, думаю, сейчас она меня съест.

— Она людей не ест! — Димка усмехнулся глупости взрослого дяденьки. — Зорька воще не бодливая.

— Это ты знаешь, а мне-то невдомек было. Я ногами в воздухе подрыгал — ничего. Глаза открываю, а Зорька в стороне травку щиплет. То есть не травку, — поправился Борис, — а что-то там лижет на земле.

— Люся, Анна Тимофеевна бабу Стешу попросила о Зорьке побеспокоиться, — сказала Татьяна.

Это сообщение вызвало у Люси новый приступ метаний. Борис смотрел на нее и узнавал свое давешнее состояние — в момент волнения хочется куда-то бежать и быстро-быстро что-то делать. Люсе бежать было некуда, она курсировала, заламывая руки, от серванта до дивана и обратно, говорила без пауз:

— Стешка с мамой в контрах, на ножах, она думает, что мама ее корову сглазила, а мама не сглазливая вовсе, просто она пошутила. Стешка и бабу Клавдию подстрекает. У них страсти как в мексиканском кино. Еще и папу стараются припахать, а мама не дает, у них сыновья взрослые, но пьяницы, приезжают только гудеть в деревне, а папа почему должен на всех работать? Они завидуют, что мама в молодости в Ступино уехала и на фабрике работала, а они такие героини, что весь век в деревне, а теперь дачники не хотят Стешино козлиное молоко покупать, а у мамы покупают от Зорьки. Ой, а мама свою корову так любит, так лелеет, и теленочек скоро будет. Где ж я сена возьму? У Валерки зарплата только через десять дней, уехал, бессовестный, а я тут не знаю, что делать.

— Люся! — Борис слегка повысил голос. — Успокойтесь и сядьте!

— А? Да? — Люся замерла и плюхнулась на диван.

— Давайте разбирать проблемы по мере их срочности, — сказал Борис.

— Давайте, — кивнула Люся. — А вы кто?

— Меня зовут Борис Владимирович. Я приятель Татьяны Петровны. Приехал к ней в гости, — Борис удержался от усмешки, — и стал невольным свидетелем происшедшего.

— Борис спас ваш дом, — вставила Татьяна.

— Ой, правда? — Люся сделала попытку вскочить, но Борис жестом приказал ей оставаться на месте.

— Итак, — продолжил он, — у вас есть возможность вечером навестить родителей в больнице?

— Соседку попрошу за Димкой присмотреть, она в пять часов со смены приходит, — принялась рассуждать вслух Люся, но Борис ее перебил:

— Значит, проведаете их.

— Если нужны какие-то лекарства, — сказала Татьяна, — позвони мне, я номер сотового оставлю, или моим детям в Москву.

— Далее что? — спросил Борис.

— Надо дверь в дом заколотить, — подсказала Татьяна.

— Это несложно, — махнул рукой Борис. Люся наблюдала за их диалогом, поворачивая голову то к одному, то к другому.

— Насколько я понимаю, — говорил Борис, — главная проблема заключается в корове.

— И особенно в корме для нее, — согласилась Татьяна. — Вряд ли кто-то из ближайших деревень запасает сена больше, чем нужно для его коровы. И ни одной фермы в округе я не знаю.

— Может быть, с учетом форсмажорных обстоятельств корову… — Борис запнулся, не зная, как поделикатнее предложить отправить корову на мясокомбинат.

Татьяна его поняла, и они вопросительно посмотрели на Люсю.

— Чего? — встрепенулась под их взглядами недогадливая Люся.

— Сама подумай, — сказала Татьяна. — Анне Тимофеевне после болезни будет тяжело с коровой, да и у Федора Федоровича руки сильно пострадали.

— Зорьку! На живодерню! — заверещал сообразительный Димка.

Он снова заревел. Мать его в этот раз не поддержала.

— Заткнись! — прикрикнула она на сына и отрицательно покачала головой. — Если мама узнает, что мы ее корову на мясо пустили, да еще, она телиться скоро должна… Не, я не могу. — В Люсином голосе послышались требовательно-обиженные нотки, словно взявшие на себя ответственность за происшедшее Татьяна и Борис плохо несут службу.