Страница 16 из 18
Джон Э. Moрби («Династии мира», Краков, 1994) рождение средневековой Италии датирует 888 г., моментом коронации в Павии Беренгара I – маркграфа Фриули, ставшего королем Италии. «Однако уже годом позже, – комментирует это событие Юзеф Анджей Геровский, – в той же Павии корону получил Гвидо из Сполето, который в скором времени
велел римскому папе устроить церемонию в Риме и провозгласить его императором. Но власть Гвидо распространялась только на Центральную Италию, поскольку на севере смог удержать власть Беренгар. Лишь после смерти Гвидо и его сына [Ламберта. – Л. С.] Беренгар остался единственным королем Италии, но все равно не смог подчинить себе центральные провинции, даже Рим был ему неподвластен». Затем за титул сражались Людовик Провансальский и Рудольф Бургундский, заполучил его, в конце концов, Гуго Арльский, свергнутый в результате мятежа, предводитель которого Альберик объявил Рим республикой, как было в Античности (sic!). А что же происходило в Италии между примерно 500 и 888 гг.?
Сам Юзеф Анджей Геровский считает датой рождения Италии 800 г., когда «в день Рождества римский народ провозгласил Карла Великого императором, а Лев III [римский папа. – Л. С.] провел церемонию коронации, возложив на голову императора корону, а на плечи – плащ, после чего преклонил колени перед властителем». Церемония проходила согласно византийскому ритуалу и была чрезвычайно торжественной. Да что толку! Карл «не смог распространить власть на территории, принадлежавшие ранее государству лонгобардов. Даже из южных герцогств только Сполето признавало власть Карла, тогда как уже герцоги Беневенто считали себя продолжателями лонгобардской династии и лавировали между влиянием франков и Византии». Но даже если бы Карлу удалось подчинить себе всю Италию и заложить основу для возникновения итальянской нации, нам все равно пришлось бы задаться вопросом, а что же все-таки происходило в Италии между примерно 500 и 800 гг.?
Исторические события известны нам достаточно хорошо. О королевствах остготов, лангобардов и франков имеется больше письменных документов, чем о начале польской государственности. Мы в состоянии достаточно подробно воспроизвести ход борьбы за власть между Годебертом, сыном Ариберта, Гримоальдом и Гарибальдом (661–671) или Хильдебрандом, Рахисом и Астольфом (744–756). Но как их разместить на исторической карте? Была ли это еще Античность или уже Средневековье? В большей степени Средневековье или скорее Античность?
Все историки дружно разделяют мнение, что закат Римской империи в 476 г. живущие в то время люди совершенно не заметили. «Современники были даже не в курсе, что империя исчезла», – констатирует Поль Вейн. «Для тогдашнего общества это [свержение Ромула. – Л. С.] было ничего не значащим фактом», – вторит ему Фридрих Шлетте. Тогда повторим вопрос: в чем же смысл свержения Ромула и почему именно 476 год?
Стала ли отправка символов императорской власти в Константинополь таким уж значимым событием? С этим утверждением трудно согласиться, поскольку Византия являлась в тот период полноценным продолжением империи. Место нахождения императорских регалий изменилось, но они оставались в пределах той же империи и не покинули ее границ. Гиббон вообще видел вплоть до XV в. в Константинополе прямое продолжение Рима. Это, пожалуй, преувеличение. Но даже противник Гиббона Питер Хезер признавал: «Тем не менее, даже по моим критериям, собственно Римская империя просуществовала на Востоке свыше полутора сотен лет после свержения Ромула Августула». Таким образом, еще более ста пятидесяти лет императорские регалии оставались собственностью Рима. С другой стороны, не слишком ли большое значение им придается? Ведь в течение следующих веков без малого два десятка правителей объявляли себя продолжателями традиций Римской империи и наследниками ее власти, создавая при этом символы этой власти на свой вкус. У ланго-бардов это была «железная корона», тогда как Карл Великий позаботился о том, чтобы иметь корону из чистого золота, а плащ пурпурный – тютелька в тютельку как оригинал.
В свою очередь Вейн утверждает: «Когда в 476 г. от Рождества Христова Одоакр сверг последнего римского цезаря Ромула Августула, никто не осознал масштаба этого факта. Говорили, что последует “междуцарствие”, а затем будет избран новый император. Вот только этого так никогда не произошло. Потому-то мы теперь придаем такое большое значение дате, которая для людей той эпохи была несущественной». В этом утверждении слишком много казуистики. О каком избрании речь? Уже давным-давно императоров провозглашали легионеры. Войска под командованием Ореста объявили цезарем Ромула, войска Одоакра провозгласили королем собственного командира. Некоторая разница в титулах никого не волновала, что совершенно справедливо. А какое назначение должно было состояться, да так и не состоялось? Сенат уже целые столетия не играл никакой роли. Назначение стало зависеть от мнения легионеров, именно так и было с Одоакром и со многими после него.
Выходит, что по большому счету все дело в легенде, мифе, который Мирча Элиаде назвал éternel retour, то есть миф о вечном возвращении. Время идет по кругу и всегда возвращается в исходную точку. В Римской империи существовало поверье, что раз первый властитель Рима звался Ромул, то Ромулом будет и последний. Императоры старательно избегали называть своих сыновей, родных или приемных, этим именем, равно как и патриции. Сын Ореста мог его носить, поскольку a priori не имел ни малейшего шанса занять трон и навлечь тем самым на государство злой рок. В хаосе IV–VII вв. определить поворотный пункт в истории империи, где кончилась длительная агония и наступала смерть, и прежде, и теперь не представляется возможным по той простой причине, что одного-единственного конкретного пункта не существует. Но ведь детям надо же что-то сказать, отделить Античность от Средневековья. И здесь выручает легенда. Заметьте, Римская империя прекратила свое существование, а миф живет и здравствует. Теперь он касается римских пап. Тот, который примет имя Петр, тот и станет последним. Скажете, суеверие? А ведь ни один папа, равно как и антипапа, назваться этим именем не отважился.
Чингисхан и Тимур Хромой
Кир II Великий, создатель персидской империи Ахеменидов († 529 до н. э.), в своих завоеваниях дошел до берегов Сырдарьи, то есть почти 300 километров на северо-восток от Самарканда, где построил мощную по тем временам крепость Курешата (Кирополь). Эта же самая Сырдарья обозначила границу империи Александра Македонского, который через нее даже переправился в 328 г. до н. э., но слишком далеко не продвинулся и никаких земель там не завоевал. После его смерти возникло греко-бактрийское государство, северная граница которого проходила по этой реке. Правда, оно не просуществовало и двухсот лет, было атаковано и завоевано кочевыми индоиранскими племенами. Ненадолго и на маленьком участке преодолели Сырдарью в I в. н. э. воинственные кушаны, разбитые в IV в. гуннами, которым, однако, не удалось установить контроль над покоренными землями. На прежних границах кушанов остановилась арабская экспансия, равно как и позднее завоевания персидских Саманидов (IX–X вв.), которым обязаны началом своего процветания Самарканд и Бухара, а также тюркская династия Караханидов – первые, кто оставили серьезное описание этих земель. Надменному и предприимчивому шаху Хорезма Мухаммеду (начало XIII в.) тоже не удалось продвинуться далеко за Сырдарью. Получалось так, что Сырдарья долгие столетия была границей миров. О происходившем на юг от нее мы, опираясь на письменные источники, в общих чертах имеем представление. А вот что творилось севернее и восточнее этой реки – на восток от Урала и на север от Китая – оставалось тайной. В современных исторических атласах там находится огромная цветная клякса с ничего незначащим комментарием – евроазиатские кочевые народы степей и пустынь. На этой terra incognita, приблизительно там, где в реку Онон впадает Бальджа, в 350 километрах к востоку от современной столицы Монголии Улан-Батора и в 550 километрах к юго-востоку от берегов Байкала, около 1162 г. – в любом случае между 1155 и 1167 гг. – появился на свет мальчик Темуджин. Этимология этого имени восходит к профессии кузнеца, поэтому в Польше это был бы, скорее всего, пресловутый Ковальский, ничем не приметный житель никому неизвестной страны. Однако на этот раз судьба распорядилась иначе. О его детстве и юности известно немного, поскольку единственное рассказывающее об этом периоде его жизни «Сокровенное сказание монголов» не является источником, заслуживающим доверия, а уж судьбе молодого Темуджина посвящено настолько драматично-романтическое повествование, что его не постыдились бы голливудские сценаристы. Столь же туманна и запутана история его первых военных столкновений, заключенных и разорванных союзов и, наконец, завоеваний. Для нас они, впрочем, большого значения не имеют. Реальная история начинается примерно с 1200 г., когда мы видим Темуджина уже во главе многих преимущественно монгольских племен. Еще пара лет уйдет у него на укрепление своей позиции и разгром завистливых конкурентов. Наконец, в битве, произошедшей где-то в степи в 500 километрах к западу от места его рождения, Темуджин одолел своих самых опасных соперников – Джамуку и Таянга. Говорили, что у его людей (с учетом кузнечных ассоциаций):