Ашхабадский вор

– В этом телятнике поедем до Джимкоя? – высказал недовольство персонаж по прозвищу Гусь, действительно чем-то смахивающий на длинношеюю птицу. Он, завидев коробку с консервами, присел возле нее и принялся перебирать банки. Разглядывая этикетки, иногда присвистывал: – Гляди, сколько тут закуся!

– И чем тебе не нравится такая езда, а, Гусяра? – Ловкий отодвинул в сторону Кабанчика, который неловко подвинулся и чуть не загородил обзор на Карташа с Гриневским.

– Товарняк же! Может тут простоять незнамо сколько, потом у каждого куста будет останавливаться.

– А куда нам спешить? Без нас все равно не начнут. Часом раньше, часом позже…

– Ладно, ребята, давайте по-хорошему разберемся, – вступил в разговор Алексей. Он говорил, как и должен говорить на его месте рядовой сопроводитель вагонов: с напускной бравадой, за которой прячется страх, с явственно проступающей угодливостью. Короче, сделал вид, что заерзал перед силой.

Однако, произнося слова своего персонажа, Карташ вдруг с тоской понял, что просто откупиться от бакланов не получится. Понял, стоило ему заглянуть в глаза Ловкому. Баклан, которому подходит кличка Ловкий, не упустит свой звездный час – пускай ненадолго, пускай всего на тот же час почувствовать себя главным, вершителем судеб, иерархом маленького мира. А хуже нет случая, чем баклан, возомнивший себя паханом…

Тем не менее, зная все наперед, Алексей прилежно доигрывал роль:

– Вон там в углу, в холодке, водочка, хорошая, «Золото Шантары», две бутылки. Консервов возьмите, чтоб стол был какой надо. А у нас не положено находиться посторонним. Начальник станции с проверкой может прийти…

И вот под эту реплику на сцене появился… нет, не начальник станции, а последний участник водевиля – по кликухе Рябой. Ну, это уж полная деревня, весь набор в наличии: лопоухий, истыканный оспинами, с отвислой губой, щербатый. Разве что не хватает всяких «чаво» и «ентова».

И Алексей подобрался. «Вот теперь, начиная с этого момента, нужно быть постоянно наготове. Как только сложится подходящая ситуация – а она должна, обязана сложиться, ввиду перебора игроков на той стороне, – необходимо действовать. И надо как-то дать Таксисту понять, чтоб следил за мной и вступал в процесс, как только я выйду на авансцену».

Так подумал Карташ.

Но Гриневский смотрел не на Карташа. Гриневский решил играть по-своему.

– Ладно, босота, завязывай клоунаду, – сказал он и начал медленно подниматься. – Подурковали, и будя. Мы не фраера, а вы не в курсе. Мы не назвались, вина есть. Так что считаем, что у нас по нулям, и быром разбежались в стороны без предъяв. За нами серьезные люди, мы здесь по их делам.

– Смотри-ка, кто тут у нас! – с притворной радостью воскликнул Ловкий. – А как мы испугались-то! Они такие деловые, что нам тут прямо делать нечего!

– Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, – поддакнул Гусь.

– Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, – Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. – А вы, петушки поднарные…

– А ну сел на место, парашник! – внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.

– Как ты меня назвал? – Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.

Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.

– В следующий раз возьму выше, – пообещал Ловкий.

– Он всадит, – подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завелся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…

– Сядь, Гриня, слушайся его, может, все и обойдется, – все-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предает своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.

– Я понимаю, это ваша территория, проезд через нее платный, – он заговорил торопливо, проглатывая слова. – Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но все-таки. Я принесу?

– Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, – и на этот трюк не купился Ловкий. – Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бздливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится. Или ракетница.

Шаповал, переваливаясь с боку на бок, поплелся к нарам. И естественно быстро нашарил там лежащий в открытую пистолет системы «Глок».

– Гляди, братва, чего у них тут! – издали показал находку Шаповал.

– Может, они не врут, Крест, что в серьезном деле? – забеспокоился Гусь.

Вот и выяснилось, что Ловкого в его шайке кличут Крестом.

– А наплевать, – зато Ловкого-Креста ничто не могло обеспокоить. – Да не бэ, Гусяра, были б они в самом деле серьезные, нас предупредили бы заранее.

– И то верно, – Гусь сразу успокоился.

Шаповал-Кабанчик и не стал проводить углубленный обыск, тряхнул остальные шмотки, заглянул для порядка под поролоновый матрас и отошел. А вот если бы он поискал как следует, то не было б границ его удивлению, когда б у вагонных караульщиков обнаружился целый арсенал… Но лень и комплекция помешала Шаповалу заглянуть под ворох тряпья под нарами.

В этот момент вздрогнули сочленения и от головы к хвосту состава прокатилась волна лязга и грохота – вопреки ожиданиям, поезд простоял в городишке недолго. От неожиданного толчка деревенского вида хлопчик по кличке Рябой завалился на кучу угля, под которой терпеливо ждала своего часа платина. Остальные на ногах удержались.

– Теперь я вам распишу ситуацию, – Ловкий водил рукоятью «ТТ» по ладони. – Ваша жизнь – в вашем примерном поведении. Вы перед нами кругом виноваты.

Дела проворачиваете на нашей поляне без спросу. Разъезжаете тут со стволом. А кабы шмальнули кого? Мусора стали бы на нас мокруху вешать, да? Короче, за эти дела ответ держать надо. Наказание я назначаю такое… – провинциальный атаман выдержал прям-таки мхатовскую паузу и показал стволом пистолета на Машу. – Вот она. Она заплатит за вас. Бикса симпотная, холеная, нам годится. Сразу видать, студентка. Рябому так вообще царский подарок, он таких никогда и не пробовал. Ему только шмары давали, да и те соглашались лишь за бутылку, не за просто так. Правда, его номер будет четвертый, но и он не в обиде. Не в обиде, Рябой?

И Карташ понял, чего ждал Ловкий, почему тянул, почему ничего до этого момента не предпринимал. Карташ явственно увидел, как станут разворачиваться события дальше. Их, Гриневского и Карташа, будут убивать. Стоит поезду выбраться за пределы города, как их сбросят. Видимо, имеется по ходу движения подходящее местечко, где прыжок из поезда – а особенно совершенный не по своей воле – означает смерть. Например, мост через каменистую речушку, глубокий овраг… да какая разница, что там может быть! Да просто под колеса могут кинуть, главное – сделать все за городом, чтоб не скоро нашли. Свидетели этим ублюдкам не нужны. Да и с Машей, когда натешатся вволю, поступят точно так же. Пусть потом следствие станет гадать, чьи это трупы нарисовались, да как тела оказались здесь, катались ли ребятки на крышах в поисках экстремальных наслаждений, или это бичи, повздорившие на узкой площадке товарного вагона и поскидывавшие друг друга…

Значит, нельзя, ни в коем случае нельзя доводить дело до пересечения составом черты города…

– Рябой лыбится, значит, не в обиде, – продолжал заливаться соловьем Ловкий. – Свяжем вас, чтоб не пылили. Потом соскочим на своей станции, а девочка вас распутает. Если захочет. И по-другому у нас с вами никак не выйдет.