Страница 26 из 56
– Ага, – сказал Мазур, – а в кофеек ты мне, чего доброго, психотропа какого-нибудь засадил…
– А зачем?
– А так. Лубянской сути ради.
– Степаныч, – сказал Лукич негромко, убедительно, – пошутили и будет. Нужно обговорить серьезные дела.
– Ну, излагай…
– Есть люди, которые хотят тебя взять на работу… извини, неточно выразился. Собственно говоря, тебе предлагают просто-напросто подкалымить. Можно это и так назвать. Ты ведь успешно калымишь на ниве выбивания долгов? Есть некоторый опыт? Ну вот… Речь пойдет о том же самом, но гораздо более высокого класса. Гораздо. Ты себе и не представляешь, насколько более высокого. И, соответственно, вознаграждение будет на несколько ноликов больше, чем ты обычно имеешь с каждой своей калымной операции. На несколько ноликов. Ты меня понял?
– Чего ж тут не понять? – пожал плечами Мазур. – Кстати, «несколько» – это сколько? Три, четыре, пять?
– Парочка, скажем так.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– У тебя в школе с математикой хорошо было, Лукич? – спросил Мазур озабоченно. – Не знаю, отдаешь ты себе отчет или просто обсчитался, но если добавить пару ноликов к обычному моему разовому заработку, речь о нескольких миллионах баксов пойдет…
– Нормально у меня было с математикой. Вот именно, о миллионе-другом-третьем баксов.
– Интересно, за что же платят такие бабки?
– За хорошую работу.
– И кого же мне предстоит замочить?
– Степаныч… – поморщился Лукич, словно благонамеренная гимназистка, выслушавшая от поручика Ржевского парочку его любимых анекдотов. – Ну почему именно мочить?
– А за что еще в нашем грешном мире платят миллионы?
– Не обязательно за убийство. Всякая бывает работа…
– Знаешь, вынужден категорически отказаться, – сказал Мазур.
– Даже не узнав деталей?
– Вот именно. Как говорится, для Атоса это слишком много… Я уже давно не мальчик, Лукич, я старый человек, умудренный жизнью, проведенной в делах, которые человека впечатлительного способны лишить и веры в человечество. Так вот, мой жизненный опыт подсказывает: когда к человеку вроде меня обращается человек вроде тебя и от имени неких таинственных работодателей, не моргнув глазом, обещает гонорар в размере пары миллиончиков баксов, заранее можно сказать, что речь идет о чрезвычайно грязных делах. После которых частенько не только исполнителей, но и просто осведомленных убирают рядами и колоннами… Есть такие дела, сам знаешь. Покоя не будет всю оставшуюся жизнь… А я уже в том возрасте, когда покой ценишь выше любых денег. У меня семья к тому же…
– Не веришь, что у моих боссов есть такие деньги?
– Да что ты! – сказал Мазур искренне. – Верю, что есть. Верю, что заплатят. Я не о том, чудак-человек… Говорю тебе: иногда душевный покой важнее любых денег, и это как раз тот случай, у меня твердое впечатление… Так что прости великодушно, но не получится у нас делового разговора. Мои нынешние… побочные занятия миллионов не сулят, но обеспечивают стабильный заработок без особых последствий…
Лукич прищурился:
– А у тебя в последнее время никаких сложностей не было?
– Ни малейших, – безмятежно сказал Мазур. – Одни только мелкие пакости. – Он выделил голосом два последних слова. – Которые, несомненно, происходили не без твоего участия… Но это все, по большому счету, ерунда, Лукич. У меня куча возможностей и разнообразнейших связей, коими за последние годы оброс. Былые сослуживцы растут в званиях, жизнь их разбрасывает по самым разным креслам, кастовость сохраняется, как, например, у вас, лубянских… – Он взглянул собеседнику в глаза, остро, холодно: – А потому, если еще раз попробуешь пакостить, я и осерчать могу, сделаю пару ответных ходов, после которых, не исключаю, небо тебе с овчинку покажется… Так что лучше нам разбежаться по-хорошему.
– Не могу, родной, – со вздохом признался Лукич. – Мне дано поручение, и я его обязан выполнить. Ты человек военный, должен понимать и ситуацию, и мое положение, приказы не обсуждаются, они выполняются… Обязан я тебя принять на службу, и все тут, хоть лоб себе разбей…
– Твои проблемы, – сказал Мазур, медленно вставая.
– Господи ты боже мой! – с досадой сказал Лукич. – Ну что ты дуркуешь, Степаныч? Уж тебе-то, с твоим специфическим жизненным опытом, должно быть понятно: есть два способа добиваться своего. По-хорошему и по-плохому. Тебе обязательно нужно по-плохому?
– А у тебя получится? – с усмешечкой спросил Мазур, поднимаясь с кресла.
– Попытка – не пытка… Сядь. В жизни не поверю, что ты собрался развернуться и уйти, не выслушав, что у меня на тебя запасено. Должен ведь уже понимать, что мы под тебя копаем…
Мазур сел, взял нетронутую чашечку кофе и без улыбки сказал:
– Ну, разве что интереса ради…
Оживившись, Лукич тронул клавишу:
– Света, Надежду Петровну попроси зайти…
Не успел Мазур сделать пару глотков, как дверь отворилась. Вошла дама средних лет, напоминавшая по одежде и некоторой вальяжности то ли чиновницу средней руки из районной управы, то ли мелкую бизнесменшу.
– Здравствуйте, Кирилл Степанович, – поздоровалась она совершенно непринужденно, прошла к столу и села рядом с Мазуром.
Только теперь Мазур ее узнал. Консьержка из того дома, где обитал покойный Удав. Она самая.
– Надежда Петровна, – вкрадчиво сказал Лукич, – не припомните ли, где в последний раз видели вот этого господина?
– Ну как же, Василий Лукич, – сказала она с чистой, ясной улыбкой передовика производства и ударника коммунистического труда, – именно этот господин поднимался в квартиру Вовочки Каразина, и с ним был еще один – молодой человек самого уголовного обличья. А третий сторожил меня в вестибюле, чтобы я не сделала, надо полагать, чего-то, идущего вразрез с их планами. Вова Каразин пришел домой живехонек и здоровехонек, буквально через минуту эти двое поднялись к нему, потом ушли, все трое, я встревожилась, поднялась наверх, а бедный мальчик… – она весьма натурально всхлипнула, – а бедный мальчик сидел с дыркой во лбу, и вокруг были разбросаны, вот срамота, фотографии голой бабы… Я, конечно, как законопослушная гражданка, тут же вызвала милицию, дала подробные, развернутые показания, описала эту троицу, рассказала, как они караулили Каразина, как совали мне под нос книжечки МУРа… Стыдно вам должно быть, Кирилл Сепанович. За что ж вы мальчишечку убили? Мальчик, конечно, был не самый примерный, но все ж – живая душа, грех теперь на вашей совести… Глаза б мои на вас не смотрели…
Она встала и, укоризненно качая головой, покинула кабинет.
– Никакого блефа, – сказал Лукич. – Она ментам и в самом деле очень подробно все расписала. И не подкопаешься, она там уже неделю служит, в привратницах, самым законным образом, и репутация у нее безукоризненная, и биография незапятнанная. И фотографиями твоей женушки в самом откровенном виде комната была опять усыпана… И нашли менты в квартире покойного Вовочки пару женских безделушек с неустановленными отпечатками пальцев – но тебе-то я могу сказать по секрету, что пальчики на них – твоей жены…
– Падлы, – сказал Мазур. – Вы у меня и в квартире шарили?
– Ну разумеется, – с ангельской улыбкой кивнул Лукич. – Набрали кучу полезных безделушек – таких, что никто их долго не хватится, а вот отпечатки на них заведомо имеются. У тебя ж квартира – что проходной двор, ни сигнализации, ни собачки полутора метров в холке. А впрочем, и с сигнализацией бы справились, не ты один обучен всяким фокусам и премудростям… Соображаешь, куда сворачивает ситуация? Да нет, не соображаешь пока…
Он полез в стол, достал несколько фотографий и толкнул Мазуру через стол. Мазур всмотрелся. Почувствовал, как каменеет кожа на скулах.
На инсценировку это никак не походило – Патрикеич, несомненно получивший в висок каким-то тяжелым предметом, выглядел, как натуральный мертвец. Мазур бывал у него дома, узнал и кусочек ковра, и попавшую в кадр ножку стола.
– Вот такие дела… – скорбно вздохнул Лукич. – Сегодня, часиков в восемь утра угрохала какая-то сволочь твоего адвоката. И снова ситуация далека от простоты. У него в квартире – опять-таки вещички твоей супруги, тот же комплект фотографий обнаружился в ящике стола при самом поверхностном обыске, и на парочке даже почерком твоей супруги обозначена всякая романтическая блажь – мол, в память о незабвенных минутах… Толком не помню, не я занимался этим участком работ. Знаю лишь: там примерно то самое, что может нацарапать скучающая дамочка… Улавливаешь ситуацию, Степаныч? Твои рэкетирские забавы – сами по себе. О них – отдельный разговор и отдельная папочка.