Страница 7 из 20
На это врач сказал, что он отведет меня, и мы пошли рука об руку, следуя за тем мужчиной, который сперва так грубо обошелся со мной. Мы пересекли ухоженный двор и наконец достигли палат для душевнобольных. Там меня встретила медсестра в белом чепце.
— Эта девушка должна подождать здесь до отправления на пароме, — сказал врач и вознамерился оставить меня. Я просила его не уходить или взять меня с собой, но он заявил, что сначала ему нужно пообедать, а мне придется подождать его здесь. Когда я стала настаивать на том, чтобы сопровождать его, он сообщил, что ему нужно ассистировать на ампутации, и мне не положено там присутствовать. Очевидно, он верил в то, что говорит с сумасшедшей. В тот же миг совершенно безумный крик донесся с задней части двора. Несмотря на всю мою смелость, дрожь прошла по моему телу при мысли о том, что я буду заперта с по-настоящему безумным созданием. Доктор явно заметил мою тревогу и обратился к медсестре:
— Сколько шума от этих плотников!
Повернувшись ко мне, он объяснил, что там строится новое здание, и шум исходил от одного из рабочих, нанятых для этого. Я сказала, что не хочу оставаться тут без него, и он пообещал скоро вернуться, лишь чтобы меня успокоить. Он ушел, и наконец я могла сказать, что теперь я пациентка сумасшедшего дома.
Я вошла внутрь и обозрела окружающую обстановку. Длинный, лишенный коврового покрытия холл был отчищен до той особой белизны, каковая встречается лишь в общественных зданиях. В противоположной части холла виднелись большие железные двери, запертые на висячий замок. Предметы мебели ограничивались несколькими твердыми скамьями и ивовыми стульями. На другой половине холла располагались двери, ведущие, как я верно предполагала, в палаты. Справа от входной двери была небольшая сестринская комната, а напротив нее располагалась столовая. Медсестра в черном платье, белом чепце и переднике, держащая в руке связку ключей, следила за порядком здесь. Вскоре я узнала, что ее зовут мисс Болл.
Немолодая ирландка работала здесь одна за семерых. Позже я выяснила, что ее зовут Мэри, и я была рада узнать, что в этом месте есть столь добродушная женщина. Я не видала от нее ничего, кроме доброты и вежливости. Здесь было лишь три пациентки, как их называли. Я стала четвертой. Я подумала, что мне пора начать свою «работу», поскольку я все еще ожидала, что первый из встреченных мной докторов может признать во мне здоровую и отправить меня обратно «в большой мир». Так что я прошла в дальнюю часть комнаты, представилась одной из женщин и спросила, как ее зовут. Ее звали мисс Энн Невилл, и она заболела из-за перенапряжения после тяжелой работы. Она работала горничной, и когда ее здоровье ослабело, ее отправили в какой-то пансионат для женщин, чтобы она лечилась там. Но ее племянник, работавший официантом и уволившийся, не имел более возможности оплачивать ее проживание в пансионате, так что она была переведена в госпиталь Бельвю.
— У вас есть какие-то нарушения по части рассудка? — спросила я ее.
— Нет, — сказала она. — Доктора задавали мне много разных вопросов и совершенно запутали меня, но моя голова работает нормально.
— Знаете ли вы, что только душевнобольных помещают в эту палату?
— Да, знаю; но что я могу сделать? Доктора отказываются выслушать меня, а говорить что-то медсестрам тем более бесполезно.
Обрадовавшись по ряду причин, что мисс Невилл была столь же разумна, как я сама, я перевела свое внимание на другую пациентку. Я обнаружила, что она действительно нуждается в лечении и ведет себя довольно странно, хотя я видала не так уж мало женщин, принадлежащих к низшему классу, чье душевное здоровье не ставилось под сомнение, хотя они были ничуть не более сообразительны.
Третья пациентка, миссис Фокс, не была расположена к разговорам. Она была очень молчалива и, сказав мне лишь то, что ее случай безнадежен, отказалась говорить больше. Теперь я была более уверена в своем положении и решила, что никто из докторов не убедит меня в моей разумности, пока у меня есть надежда выполнить возложенную на меня миссию. Миниатюрная, хорошо сложенная медсестра вошла в палату и, надев свой чепец, сказала, что мисс Болл может идти обедать. Новая сестра, которую звали мисс Скотт, подошла ко мне и произнесла резко:
— Снимите шляпу.
— Я не сниму ее, — ответила я. — Я жду парома, и я не хочу ее снимать.
— Ни на какой паром вы не пойдете. Вам пора бы уже уяснить, что вы в палате для сумасшедших.
Хоть я и знала это прекрасно, ее бесцеремонные слова потрясли меня.
— Я не хотела идти сюда. Я не больная и не сумасшедшая, и я не собираюсь здесь задерживаться, — сказала я.
— Вам придется задержаться здесь надолго, если вы не будете делать то, что велено. Так что вы снимите шляпу, или я применю силу, а если не сумею, мне стоит лишь дернуть звонок, чтобы вызвать помощника. Снимете шляпу?
— Нет, не сниму. Мне холодно, я хочу оставить ее надетой, и вы не заставите меня снять ее.
— Я все же дам вам еще пару минут, и если вы не снимете ее за это время, я применю силу и, предупреждаю, не буду особо осторожничать.
— Если вы снимите с меня шляпу, я сниму с вас чепец, не иначе.
Тут мисс Скотт позвали к двери, а я, испугавшись, что демонстрация упрямства может служить признаком разумности, сняла шляпу и перчатки и сидела тихонько, уставившись в пустоту, когда она вернулась. Я была голодна и с радостью увидела, что Мэри готовится к обеду. Подготовка была проста. Она пододвинула скамью к одной стороне голого стола и велела пациенткам собраться за ним, потом вынесла небольшие тарелки, на которых лежало по куску вареного мяса и по картошке. Еда не могла бы быть холоднее, чем была, даже если бы ее приготовили неделю назад, и не было никакой возможности посолить или поперчить ее. Я не пошла к столу, так что Мэри подошла к тому месту, где я сидела, и, передавая мне оловянную тарелку, спросила:
— Не завалялось ли у тебя мелочи, девочка?
— Что? — спросила я удивленно.
— Если завалялась мелочь, девочка, можешь отдать ее мне. Они все равно заберут ее у тебя, девочка, так что лучше бы я ее взяла.
Я понимала теперь, о чем она говорит, но мне не хотелось поощрять Мэри, так как это могло сказаться на ее обращении со мной, так что я сказала, что потеряла кошелек, что было недалеко от правды. Но, хотя я не дала ей денег, она не стала ничуть менее доброжелательной. Когда я отказалась от тарелки, в которой она принесла мне еду, она принесла мне другую, фарфоровую, а когда я не смогла съесть и кусочка предложенной пищи, она дала мне стакан молока и крекер.
Все окна в холле были открыты, и холодный воздух начал сказываться на моей южной крови. Когда стало почти нестерпимо зябко, я сказала об этом мисс Скотт и мисс Болл. Но они ответили отрывисто, что я нахожусь в бесплатном учреждении и нечего ожидать большего. Другие женщины тоже страдали от холода, а самим медсестрам приходилось носить толстую одежду, чтобы согреваться. Я спросила, могу ли я лечь в кровать, но они отказали мне. Наконец, мисс Скотт принесла старую серую шаль и, вытряхнув из нее моль, велела мне укутаться ею.
— Эта шаль не слишком хороша на вид, — сказала я.
— Что ж, кое-кому здесь жилось бы легче, не будь у него столько гордости, — заявила мисс Скотт. — В бесплатных учреждениях людям не стоит ждать милостей и ныть.
Я укутала плечи поеденной молью шалью, от которой пахло плесенью, и опустилась на плетеный стул, гадая, что будет дальше и не замерзну ли я насмерть. Мой нос был ледяным, так что я накрыла шалью голову и почти задремала, но тут шаль внезапно отдернули от моего лица, и я увидела незнакомого мужчину, стоящего передо мной рядом с мисс Скотт. Этот мужчина был доктором и сказал вместо приветствия:
— Я уже видел это лицо.
— Так вы знаете меня? — вопросила я с притворным рвением.
— Думаю, да. Откуда ты?
— Из дома.
— А где твой дом?
— Разве вы не знаете? На Кубе.
Он присел рядом со мной, пощупал мой пульс, изучил мой язык и наконец сказал: