Честь

Этот клуб предназначался исключительно для мужчин. Немногочисленные женщины, которых можно было здесь встретить, допускались по особой договоренности, потому находились на особом положении. Ни о каких посягательствах на этих женщин не могло быть и речи. Здесь существовал свод неписаных, но строгих правил, которым неукоснительно подчинялись клиенты всех национальностей. Индусы, пакистанцы, индонезийцы, иранцы, турки, греки, итальянцы… Все здесь объяснялись по-английски, но молились, изрыгали проклятия и о чем-то договаривались на своих родных языках. Среди клиентов заведение было известно под названием «Берлога». Оно принадлежало семейству немногословных китайцев. Жизнь нескольких поколений этого семейства прошла во Вьетнаме, но после войны китайцы были вынуждены оставить Вьетнам и обосновались в Лондоне. Рядом с ними Эдиму всегда было не по себе. В отличие от итальянцев китайцы не проявляли взаимовыручки. Не обладали они темпераментностью ирландцев. Их поведение было совершенно непредсказуемым и могло мгновенно измениться без каких-либо видимых на то причин.

В тот вечер Эдим сначала играл в блек-джек, потом провел несколько партий в кости и перешел к рулетке. Первый раз он поставил на черное. Старт оказался удачным. Потом он поставил сразу на несколько чисел. Снова выигрыш, но не слишком значительный. Он поставил на красное и выиграл три раза подряд, каждый раз увеличивая ставку за счет предыдущего выигрыша. То был один из тех волшебных моментов, когда он чувствовал рулетку. Как и у самого Эдима, память у рулеточного колеса была никудышная. Можно было ставить на то же самое снова и снова, и шансы на выигрыш оставались прежними. Капризы рулетки не поддавались логическим расчетам. И он играл без всяких расчетов, так, словно каждая ставка была первой и единственной.

Игроки, толпившиеся вокруг, делали восторженные жесты, похлопывали его по плечу и отпускали одобрительные реплики. Он чувствовал, что окружен всеобщим уважением, и это было удивительно приятное чувство. Им восхищались, ему завидовали. Очередной поворот рулетки вновь принес ему победу. Толпа вокруг стола росла, внимание становилось все более напряженным. Пятнадцать минут спустя он по-прежнему выигрывал. Крупье объявил перерыв.

Чувствуя, что ему необходимо глотнуть свежего воздуха, Эдим вышел на улицу. На кромке тротуара сидел высокий неуклюжий марокканец, работавший с ним на одной кондитерской фабрике.

– Ты везучий, – заметил марокканец.

– Судьба. Так, как сегодня, бывает далеко не всегда.

– Может быть, Аллах тебя испытывает, – изрек марокканец, сделал паузу и бросил на Эдима быстрый взгляд. – Знаешь, как говорят: «Наездник, который скачет на быстрой лошади, может упасть и сломать спину, но лошадь продолжит свой бег».

– Ну и какой в этом смысл?

– Без понятия. Мне просто нравится, как звучит эта пословица.

Оба расхохотались, и голоса их унеслись в ночное небо.

– Я знаю пословицу не хуже, – сказал Эдим. – Человек может убежать на край света, но не способен убежать от своего прошлого.

– Угу, – буркнул марокканец и уже собрался отхлебнуть из своего стакана, как вдруг заметил, что его собеседник стоит с пустыми руками.

– Я не пью, – чуть виновато пояснил Эдим.

Марокканец в ответ усмехнулся:

– Ох, посмотрите только на него! Намертво подсел на рулетку, но, когда дело доходит до выпивки, строит из себя правоверного мусульманина.

Эдима покоробило. Он не подсел на рулетку, тем более намертво. Он может отказаться от игры, как только захочет. Что касается причин воздержания от спиртного, то их он предпочитал не обсуждать, тем более с незнакомцами. Но сегодня он решил сделать исключение.

– Мой отец был запойным пьяницей, – негромко произнес он.

Когда он вернулся в подвальный клуб, погас свет. Перебой с электроэнергией. Третий за эту неделю. В те дни по утрам Лондон тонул в сером тумане, а по вечерам – в темноте. «Свечной магазин в Хакни наверняка огреб кучу денег», – подумал Эдим. Свечи стали такой же насущной необходимостью, как хлеб и молоко.

Напрягая зрение, Эдим прошел по тускло освещенному коридору и открыл дверь в заднюю комнату. За столом, скудно освещенным парафиновой лампой, сидели трое китайцев – скупых на слово людей с непроницаемыми лицами. Эдим понимал, что самое разумное сейчас уйти. Надо удовлетвориться тем, что он уже выиграл. Он взял свою куртку, дал крупье на чай и уже двинулся к выходу, но внезапно застыл на месте.

Позднее, когда Эдим вспоминал этот момент, а вспоминал он его очень часто, ему всякий раз приходил на ум стоп-кран в поезде. Он никогда не трогал этот кран, но знал: если повернуть его, поезд резко остановится. В тот вечер словно чья-то невидимая рука повернула стоп-кран, укрепленный у него на спине.

В комнату вошла молодая женщина. Словно видение, она выпорхнула из мрака. В тусклом свете лампы ее золотистые волосы, завивавшиеся чуть ниже маленьких и изящных ушей, испускали удивительное сияние. Кожаная мини-юбка, белая шелковая блузка без рукавов, на ногах остроносые туфельки на высоченных каблуках. Выражение лица в форме сердечка красноречиво говорило о том, что ей вовсе не доставляет удовольствия находиться здесь и она предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте. Она села рядом с одним из китайцев – этот лысый жирный тип держался как босс и, возможно, был им – и что-то прошептала ему на ухо. Китаец слегка улыбнулся и погладил ее по бедру. Внутри у Эдима что-то оборвалось.

– О, вы еще здесь? Хотите поставить еще разок, дружище?

Китаец задал вопрос, не поднимая головы и ни на кого конкретно не глядя. Но Эдим, так же как и все, кто был в комнате, знал: вопрос обращен к нему. Он ощущал устремленные на него взгляды всех присутствовавших. Но только ее глаза, два синих сапфира, прожигали его насквозь. Никогда раньше он не видел таких огромных блестящих синих глаз. Если бы его жена встретилась с этой женщиной, она наверняка испугалась бы сглаза. Пимби незыблемо верила: если взгляд подобных глаз остановится на тебе хотя бы на мгновение, надо со всех ног мчаться домой и сжечь на плите щепотку соли.

Щеки Эдима вспыхнули. В одно невероятно затянувшееся мгновение он осознал, что, продолжив игру, совершит ошибку, и, возможно, самую серьезную в его жизни. Но сознавать – это одно, а подчиняться велениям рассудка – совершенно другое. Он кивнул:

– Да, я буду играть.

Он снова выиграл, но на этот раз все было иначе. Энергетическое поле изменилось. Теперь он и рулетка были двумя не связанными между собой существами, от их недавнего единения не осталось и следа. Но Эдим словно прирос к месту. Замерев, он наблюдал, как богиня, сидевшая напротив, смотрит на колесо рулетки.

Зажглось электричество. Эдим решил, что это добрый знак, и продолжил игру. Он выигрывал раз за разом. Ставки росли. Это был риск. Безумный риск. Китайцы пытались сохранять невозмутимость, но сквозь их непроницаемые маски начала проглядывать тревога. В толпе вокруг стола Эдим увидел марокканца, брови его были озабоченно нахмурены. Поймав взгляд Эдима, марокканец покачал головой и прошептал одними губами:

– Завязывай, приятель!

Но Эдим уже не мог остановиться. Она смотрела на него с другого конца стола, ее губы, сочные и манящие, походили на вишни. Он чувствовал, что у него есть шанс, путь даже один из тысячи, благодаря своим победам в игре завоевать ее сердце. Кто-то окликнул женщину, и Эдим узнал ее имя: Роксана.

Еще одна ставка. Эдим поставил все свои фишки на номер четырнадцать. Шарик вновь понесся навстречу движению колеса. Так и в его жизни: привязанность к семье и тяга к свободе увлекают его в противоположных направлениях. Зрители одновременно испустили вздох, как будто морские волны достигли берега и зашуршали по песку. На этот раз шарик, прежде чем упасть в выемку, несколько раз подскочил. Колесо совершило еще один полный круг. В ее глазах светилось любопытство, изумление и еще какое-то чувство, как он надеялся, близкое к восхищению. Ему не надо было смотреть на стол, чтобы удостовериться в очередной победе.