Юрий Долгорукий

Бегство оказалось очень тяжелым. Маневрируя и уклоняясь от боя, Юрий загнал свое войско в труднопроходимую топкую местность, не продумав как следует пути отступления. При переправе через Рут многие утонули — «бе бо грязок», уточняет летописец. «И бежащим им, овех избиша, а другыя изоимаша». Среди прочих еще в начале битвы был убит черниговский князь Владимир Давыдович. «Добрый и кроткий», по словам летописца, этот князь пополнил собой список русских князей, павших в ходе междоусобных братоубийственных войн. Его смерть тяжело подействовала на черниговских союзников Юрия и совершенно расстроила их военные порядки. «И ины многы избиша, — продолжает летописец, — и половечьские князе многы изоимаша, а другые избиша».

Так Юрий потерпел самое жестокое поражение за всю историю своего противостояния с Изяславом[83]. Вместе с сыновьями он бежал к Треполю, здесь в ладье переправился через Днепр и поспешил в Переяславль. Его союзники, Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович, бежали к Зарубу, а оттуда, переправившись через Днепр, — к устью Десны. «Святослав же Олгович бе тяжек телом, — рассказывает летописец, — и трудил ся бе бежа (то есть сильно устал. — А.К.)», а потому остался на Десне, отправив своего племянника к Чернигову. Но к тому времени Чернигов уже был занят враждебными им князьями, и Святославу Ольговичу не оставалось ничего другого, как спешно возвращаться в свой Новгород-Северский[84].

Потери были и в лагере Мстиславичей. Особенно тяжело пришлось израненному Изяславу. Чуть жив, он лежал на поле боя и тяжело стонал, когда его нашли киевляне. Лицо князя закрывал шлем с забралом, украшенный золотым изображением святого Пантелеймона — его небесного покровителя. Киевляне не узнали своего князя и приняли его за «ратного», то есть за врага. «Князь есмь», — простонал Изяслав. Но это еще больше раззадорило киевлян. Они решили, что перед ними вражеский князь — то ли сам Юрий Долгорукий, то ли кто-то из его сыновей или черниговских союзников. «Ты-то нам и надобен», — воскликнул один из киевских пешцев и, выхватив меч, с силой ударил им по шлему. «И тако вшибеся (расшибся. — А.К.) шелом до лба».

Бесконечная междоусобица, как это всегда бывает, озлобляла людей; ненависть накапливалась, с каждым новым сражением все больше и больше выплескивалась наружу. Это черта всех междоусобных и гражданских войн. Как правило, их отличает особая жестокость. Но привычка к пролитию крови — причем не чужака, а своего, сородича — никогда не бывает врожденной; она приходит со временем, становясь как бы второй натурой… Князь Изяслав Мстиславич едва не пал жертвой этой всеобщей озлобленности — будь удар киевского воина посильнее, он распрощался бы с жизнью. И лишь когда он снял шлем и назвал себя по имени («Яз Изяслав есмь, князь ваш»), киевляне признали его. Радость и восторг переполнили их. Весть о том, что князь нашелся и жив, разнеслась по полю побоища. Изяслава подхватили на руки «с радостью, яко царя и князя своего», и так восславили Бога, даровавшего им победу над ратными, возгласами: «Кирие елейсон!», что значит по-гречески: «Господи, помилуй!».

Победа была полной. Единственное, что омрачало ее, так это гибель князя Владимира Давыдовича. Хотя он и был противником Изяслава Мстиславича в этой войне, но все же приходился ему родичем, о чем князья никогда не забывали. Изяслав Мстиславич нашел в себе силы, чтобы подняться и, «оставя свою немочь», сесть на коня и подъехать к телу убитого. Над ним уже плакал брат черниговского князя, Изяслав Давыдович. Изяслав Мстиславич, как мог, утешил своего союзника и тезку: «Сего нама уже не кресити. Но се, брате, Бог и Святая Пречистая ворогы наша победи, а ти ныне бегають около… А ты, брате, сему уже не стой, но на-рядися, возма же своего брата, поеди же Чернигову». И в самом деле, нужно было подумать о том, чтобы сохранить Чернигов за Давыдовичем. В помощь князю был отряжен сын Ростислава Мстиславича Роман. Князья спешно отправились в путь со своей скорбной ношей, той же ночью переправились через Днепр у Вышгорода и въехали в Чернигов раньше, чем туда попытался вступить князь Святослав Всеволодович. Тело Владимира Давидовича было положено в соборе Святого Спаса, а его брат Изяслав занял черниговский стол.

Тем временем Изяслав Мстиславич, Вячеслав Владимирович и Ростислав Мстиславич также покинули поле боя у Рута. «Похваляче Бога и Его Пречистую Матерь и силу Животворящаго креста, с честью и похвалою великою», они вернулись в Киев, где были восторженно встречены толпами людей, вышедших далеко за городские ворота. Здесь были святители с крестами во главе с вернувшимся в Киев митрополитом Климентом Смолятичем, игумены киевских монастырей, священники и «многое множество» простого народа. «И пребыша у велице весельи и у велице любви».

Ростислав вскоре отправился в свой Смоленск, а Изяслав и Вячеслав начали готовиться к походу на Переяславль. Изяслав Мстиславич понимал, что именно сейчас Юрий слаб, как никогда, и не хотел упускать возможность добить его, лишить всякой возможности продолжать военные действия на юге и навсегда отбросить в Суздальское «залесье».

Завершая рассказ о событиях конца весны — начала лета 1151 года, нельзя не сказать о князе Владимирке Галицком. Он уже выступил в поход и находился у Бужска, когда получил известие об очередном поражении своего союзника и свата. Раздосадованный Владимирко, «со тщанием оборотяся», стал возвращаться к Галичу. В это время ему стало известно о том, что венгерское войско вместе с князем Мстиславом Изяславичем идет на соединение с Изяславом. Мстислав тоже знал о победе своего отца и потому двигался спокойно, не торопясь, О близости галицкого войска и о враждебных намерениях Владимирка он пока что не подозревал.

Мстислав расположился с венграми у городка Сапогыня, на реке Стырь, в Волынской земле. Здесь с ним вступил в переговоры князь Владимир Андреевич. Он успел побывать в Галиче у Владимирка Володаревича, а теперь занимал княжеский стол в Дорогобуже. Любимый племянник Юрия Долгорукого, Владимир попеременно поддерживал то своего дядю, то Изяслава Мстиславича с братьями — в зависимости от того, кто на данный момент был сильнее. Он и сейчас занял выжидательную позицию — что называется, «и нашим, и вашим». Князь отправил Мстиславу и венграм «питье много», а заодно предупредил их о приближении галицкого князя. Все это выглядело так, будто Владимир Андреевич оказывает почести венгерским воинам и старшему сыну киевского князя, однако трудно удержаться от предположения, что одновременно дорогобужский князь вступил в тайные переговоры с Владимирком Галицким и подпаивал венгерское войско с его ведома.

Венгры упились до полного бесчувствия. Когда Мстислав Изяславич, который тоже пировал с ними, объявил, что Владимирко близок и «идет… по нас», венгры спьяну лишь «величахуся», похваляясь, что «оже на ны придет, а мы ся с ним бьем». Мстислав все же нашел в себе силы расставить «сторожу» перед тем, как улечься спать. Но когда среди ночи посланные прибежали с известием о приближении галицкой рати, разбудить перепившихся венгров оказалось невозможно: «угре же лежахуть пьяни, яко мертви».

Владимирко со своим полком ударил на рассвете. Это была даже не битва, а резня. Большинство пришедших из Венгерской земли воинов были перебиты: «и мало их изоимаша, вси избиша». Мстиславу же с русской дружиной удалось уйти в Луцк.

Истребление венгерского войска не принесло князю Владимирку Галицкому ощутимой выгоды. Он выместил на венграх свою злобу и раздражение, однако еще больше рассорился с королем Гезой. И если раньше король воевал с галицким князем прежде всего для того, чтобы помочь своему союзнику Изяславу, то теперь он должен был отомстить Владимирку за гибель собственного войска.

ЗАРЕВО НАД ГОРОДЦОМ

Пауза в военных действиях оказалась очень непродолжительной — всего несколько недель. За это время Юрий ничего не смог сделать. Положение его оставалось отчаянным. Он потерял почти всех своих союзников, а его собственная дружина значительно поредела после побоища на Руте: «Не имеяше ни откуль помочи, — пишет о нем летописец, — а дружина его бяшеть оно избита, оно изоимана». Половцы же ушли в свои степи, и им также требовалось время, чтобы зализать раны.

83

Точная дата битвы на Руте неизвестна. Она случилась в субботу, во второй половине мая или июне. По расчетам Н.Г. Бережкова, с наибольшей вероятностью это могло быть 26 мая (Бережков. с. 153—154). М.С. Грушевский называет пятницу (этим днем недели битва датирована в Лаврентьеве кой и Воскресенской летописях) 6 июля или во вся ком случае первую половину июля (Iсторiя Украïни-Руси. Т. 2. с. 171, прим. 1).

84

По рассказу В. Н. Татищева, упомянутый выше тысяцкий князя Владимира Давидовича Азарий Чудин, «видя князя своего Владимира убита и уведав, что Святослав с бою ушел, взяв несколько своих воинов, погнал за ним, хотя кровь господина своего отмстить; и гнав до Днепра, не постиг, зане Святослав, не ожидая своих, ушел. Азарий, видя дву главных Святославлих советников, оных побил и головы их к Святославу послал, тем свою обиду отметя, а Святославу большую досаду учиня, сам возвратился к Киеву» (Татищев. Т. 3. с. 33.). Источник и этого рассказа также неизвестен.