Страница 9 из 11
А в обеденное время следующего дня, после ночёвки у походных костров, патрули встречались у приметной гранитной скалы и – уже совместно – возвращались к руслу безымянного ручья, где их поджидал знакомый пятнистый автофургон.
Ночёвки у походных костров? В самом сердце дикой Сахары? То ещё мероприятие, спора нет. Насквозь загадочное, экзотичное, романтичное и наполненное – до самых краёв – философскими беседами-разговорами. А иногда и знаковое, в чём Артём Белов убедился лично.
Это произошло во время их третьего совместного патрулирования.
Дневной обход вверенной местности ничего не дал. В том смысле, что ничего мало-мальски подозрительного обнаружено и замечено не было. И они – к закату солнца, сделав по дороге пять-шесть кратких привалов в тени тёмно-красных скал, – успешно дошагали до Шестого рыжего бархана, где и решили остановиться на ночлег, благо, что дров здесь было в достатке. Во-первых, бескрайняя полоса сухого колючего кустарника. А, во-вторых, обгоревшие останки длинных щитовых бараков.
– В этом месте, Тёмный, когда-то давно располагались наши армейские склады, – объяснил Аль-Кашар на причудливой смеси французского, английского и арабского языков. – Прилетел большой-большой военный самолёт, сбросил пузатые чёрные бомбы, бараки сгорели. Дотла. Потом прилетел другой военный самолёт, ещё больше первого. Обрызгал всё вокруг очень ядовитой водой. Кусты, чертополох и верблюжьи колючки сразу же засохли. Все верблюды и козы сдохли. Берберы навсегда ушли из Чёрного ущелья. Навсегда.
– Самолёты были ливийские? – уточнил Артём. – Ну, те, которые сбрасывали «очень ядовитую воду»?
– Нет, французские, – нахмурился бербер. – Давно это было. Не будем больше говорить про французские самолёты…
– Не будем, – покладисто согласился Артём, а про себя подумал: – «Похоже, что прав был мудрый Виталий Палыч. Грязное это дело – большая политика…».
Они разожгли небольшой, но уютный и жаркий костерок (ночью в пустыне достаточно холодно, особенно на рассвете), поужинали нехитрой, но калорийной снедью из «ооновского» сухого пайка и вволю напились ароматного походного чая.
Костёр продолжал бодро и оптимистично потрескивать, а красно-розовое и неправдоподобно-большое солнце коснулось своим краем далёкой линии горизонта. Вокруг, если не считать, конечно, потрескиванья костерка, было тихо-тихо. То бишь, идеально тихо – ни тебе жужжанья приставучих насекомых, ни предзакатных вскриков-песенок птиц.
Неожиданно Аль-Кашар, хищно оскалившись, указал рукой на юго-запад и сообщил – с непонятными интонациями в голосе:
– Лобо идут. Крысоловы.
Артём навёл полевой бинокль в указанном направлении. По узкому распадку – руслу давным-давно пересохшего ручья – передвигалась (ползла, змеилась?) длинная цепочка, состоявшая из пятидесяти-шестидесяти поджарых животных.
«Одичавшие собаки? Или же волки?», – пробежали в голове пространные мысли. – «Больше всего они напоминают русских лисиц, только на очень длинных ногах. Ну, и шерсть не такая густая, да и хвост не такой пышный. А остроухие длинные мордочки, безусловно, лисьи…. Окрас? Сильно отдаёт рыжиной. Но это, скорее всего, задумчивые лучи заходящего солнца так подсвечивают – с элементами авторской фантазии. Возможно, что шкура лобо – при стандартном дневном освещении – будет выглядеть совсем по-другому. То бишь, скучно-серо-желтоватой…».
– Милые и забавные собачки, – отведя бинокль от глаз, высказал своё мнение Артём. – Забавные такие. Наверное, полностью безобидные. Может быть…
– Ну, это как сказать, – закуривая крепкую французскую папиросу «Голтуз», в очередной раз завёл разговорную философскую шарманку Аль-Кашар. – У каждой медали, как известно, имеется две стороны. Как, впрочем, и у каждой серьёзной природной сущности. Вот, и с этими пустынными рыжими волками – та же история…. С одной стороны, лобо очень полезны. Они – лучшие ловцы крыс на этом призрачном и неверном Свете. Если, к примеру, в какой-либо части Сахары развелось избыточно много прожорливых крыс, то туда – без промедлений – доставляют молодых лобо. Иногда бедуины отправляются по пустыне (на верблюдах, естественно), за пятьсот-шестьсот километров, чтобы разжиться щенками пустынных волков. Крысы – это очень плохо для маленьких верблюжат и козлят, могут ночью загрызть до смерти. Если не всех, то многих. Лобо – безжалостно уничтожают подлых крыс, это очень и очень хорошо…. Но голодные лобо иногда по ночам – всей стаей – нападают на беспечных путников, заночевавших в пустыне. Они не брезгуют человечиной. И, что хуже всего, совершенно не боятся огня…
– Э-э! – забеспокоился Артём. – Значит, пустынные волки могут – сегодняшней ночью – наброситься на нас?
– Могут, – невозмутимо пуская в вечернее бездонное небо сизые табачные кольца, согласился бербер. – Но не нападут.
– Почему – не нападут?
– Потому, что я сейчас прогоню их. Есть один древний берберский секрет, доставшийся мне от прадеда. Лобо будут бежать отсюда прочь – всю ночь напролёт. Очень быстро бежать. Со всех своих мохнатых лап. До самого рассвета…
Аль-Кашар тщательно затушил папиросу о рифленую подошву своего тёмно-серого армейского ботинка с высокой шнуровкой, бросил окурок на ярко-малиновые угли, отошёл от костра на несколько шагов в сторону, задрал голову к небу, крепко зажмурил глаза и, поднеся к губам сложенные рупором ладони, завыл.
Поздний «сахарский» вечер тут же наполнился бесконечно-печальными и безгранично-тоскливыми звуками. Вой, подхваченный и многократно усиленный чутким эхом, плыл над бескрайней пустыней плотным и всепроникающим маревом. Плыл и плыл, постепенно охватывая-обволакивая собой всё вокруг.
Пустынные волки, словно бы получив некий тайный сигнал-команду, резко остановились и, напряжённо повернув свои ушастые головы в сторону Шестого рыжего бархана, застыли – абсолютно неподвижными изваяниями. Вскоре мелодия воя резко изменилась: к печали и тоске добавились нотки колючей тревоги, потом – отголоски вселенского неотвратимого ужаса…. Лобо, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, дружно и целенаправленно рванули прочь, постепенно превращаясь в крохотные тёмно-рыжие точки…
Когда Аль-Кашар плавно отвёл ладони ото рта, и вой постепенно затих вдали, Артём попросил:
– Научи меня, друг, пожалуйста, этому высокому искусству.
– Почему бы, собственно, и нет? – невозмутимо пожал узкими плечами бербер. – Научу, конечно, Тёмный. На этом странном и призрачном Свете любое умение может пригодиться. Неожиданно для всех. Даже и для самого умельца.
За последующие – за этим происшествием – три месяца им ещё не раз встречались на пути стаи рыжеватых лобо, и Артём, в конце концов, неплохо научился отпугивать этих коварных хищников. А самого Аль-Кашара – уже в самом конце их командировки – достал-таки безжалостный ливийский стрелок. Полчерепа снесло бедняге. Бывает…
Потом случайно выяснилось, что этот «берберский» вой пугает (до острых желудочных колик и внепланового испражнения), а также разгоняет в разные стороны не только пустынных шакалов, но и бродячих собак, и лесных волков, и африканских львов, и всех прочих хищников, да и диких свирепых туземцев-каннибалов, проживающих на далёком острове Новая Гвинея. Неоднократно Артёму Белову пригождалось это умение. Неоднократно и эффективно.
Впрочем, это уже совсем другая история…
Глава четвёртая
Амальгама
На пятые сутки пребывания наших героев в стационарном лагере «ооновского» корпуса случилось-произошло одно немаловажное событие-происшествие.
Дело было уже вечером, когда российские офицеры, успешно завершив все плановые служебные мероприятия, отправились на ужин в самое просторное сборно-щитовое строение лагеря (их «ужинная» смена была третьей, предпоследней).
В столовой, рассчитанной на одновременное пребывание ста пятидесяти активных едоков, было людно, бестолково и очень шумно – сплошной разговорный гвалт и весёлые смешки, щедро разбавленные бодрым звяканьем-перестуком алюминиевых ложек-вилок о поверхности мисок и тарелок.