Страница 62 из 114
А дело нелегкое… Сторожевую башню над пропастью не каждый возьмется класть. Привязавшись к веревке, ее выкладывал Григор Хардзиани, совсем старик. Ему подавали цепочкой камни, а он их укладывал и цементировал. Камни носили снизу, от реки. Раз Григор полетел со стены, чудом остался жив. Думают строить еще две башни, одну вместо колокольни, другую для дежурного. Под сторожевую башню натаскали с реки и сложили круглые булыжники, которые служили когда-то оружием обороны. Чтоб все «как было».
А как было? В X веке как было? Кто это знает из сванов? Как ни прекрасен факт сам по себе, он таит серьезную опасность, вызывает чувство досады. Непрофессиональные реставраторы — смерть для произведения искусства, для памятника архитектуры. Ведь нет ни чертежей тех веков, ни фотографий, даже рисунка. Григор помнит, что ему рассказывал дед. Деду рассказывал его дед. Но эти предания не могут уходить в глубь десяти веков, а если кое-что и доходит оттуда до нас, то обязательно в искаженном виде. Не раз приходилось убеждаться в этом собственными глазами.
Помню, разговаривал с двумя сванами — учителями истории. Зашла речь о том, были ли в Верхней Сванетии татары (разговор шел о возникновении праздника «льва»). Были здесь татары или нет? «Это надо спросить у стариков», — говорит один. «Узнаем у такого-то, он очень старый», — решает другой. Спросили. Были татары, говорит старик. Значит, были. И никуда не денешься, бессмысленно спорить и ссылаться на литературные источники, доказывая, что татарское нашествие обошло страну и татары никогда не проникали в Верхнюю Сванетию.
Так и тут. Старики помнят, как выглядел монастырь Квирика и Юлиты 70–80 лет назад, пусть сто, пусть даже двести, но не тысячу! Таков парадокс — с одной стороны, радостно видеть, как люди, не дожидаясь решений ведающих памятниками старины организаций и ученых, сами берутся и восстанавливают памятник своей культуры; с другой стороны, этот памятник уже безнадежно загублен не поставленной на научную основу реставрацией.
Мы переступили порог церкви Квирика и Юлиты с душевным трепетом. Миша и я, оба неверующие люди, испытывали необыкновенное волнение, входя в ее низкую дверь. И, прикоснувшись к этой овеянной веками живой легенде, почувствовали радость и огромное удовлетворение. Уверен, большинство людей приходят сюда не из религиозных побуждений.
Узкий, не разойтись, коридорчик, уставленный дарами; простейший, полуцилиндром, свод церкви. Посередине огромный дубовый крест, обитый серебряными чеканными пластинками и с колпаком вроде шапки Мономаха. В перекладине креста вставлен легендарный камень сердолик. Едва сохранившиеся фрески художника Тевдоре (XI в.). Полутьма, пыль, паутина. По углам кучи принесенных в качестве пожертвования турьих рогов. В одном из углов священное одеяние из истлевшей парчи. Под кровлей лежит большой красный флаг с крестом на древке. Новый флаг, на праздники его выносят и ставят в специально сооруженное для него место. Старинные украшения, оружие, серебряный с чеканкой кувшин, кресты поменьше и древние чеканные иконы местной работы (XI–XIII вв.).
Чеканные иконы Лагурки посвящены в основном св. Квирику. Здесь около десяти икон с его изображением. Но есть и другие, например «Спас на троне» XI века. Этот сюжет тоже типично сванский, в Грузии того времени «Спас на троне» встречен всего один раз — заказ дочери царя Дмитрия, царицы Русуданы. Все, что относится к «золотому веку», сразу привлекает внимание своей скульптурностью, декоративностью, орнаментом.
Предалтарный крест так и стоит на своем месте, где был установлен тысячу лет назад. Чеканка на нем сохранилась неплохо, но, кажется, кое-где подновлена.
С обратной стороны креста, как раз напротив окна-щели, так что ее можно хорошо рассмотреть, живописная икона Ламарии. Она завешена. Икона поздняя. Самая интересная, по описаниям, икона церкви — Квирик с Юлитой в виде маленьких запеленатых фигурок. Та самая, которую получил в награду за свою работу косец Шалиани. Я ее не нашел. Возможно, ее уже и нет. Икона тысячелетняя и местная. Приходилось видеть ее фотографию. Расспрашивать нашего провожатого в тот момент было неловко. Да и вряд ли он сказал бы о ней что-нибудь. Об этой иконе ничего не понявшая графиня Уварова писала: «в высшей степени грубого дела и неумелой формовки». Немало загадок для искусствоведов хранила церковь. Была икона (тоже не видел), по стилю относящаяся к X–XI векам, на которой был изображен, судя по платью, европейский студент XIV–XV столетий. В камзоле, плащике и в шапочке, какие носили в ту эпоху.
Сознаюсь, мне не под силу было разобраться в возникшем предо мною разнообразии и богатстве древнейшего искусства, и так пришлось взять на себя смелость довольно много рассуждать здесь о том, чего по-настоящему не знаешь. Сванские рукописи, иконы, фрески, миниатюры и другие памятники истории, культуры и искусства много раз изучались, о них написаны тома. Академик Марр считает крупнейшим специалистом в этом деле Е. С. Такайшвили. Я воспринимал виденное лишь как гость Сванетии, человек любящий и старающийся понять загадочную страну.
В виде особого доверия нам открыли сундук, стоящий слева в алтаре, и извлекли из него несколько особо ценных реликвий. Запомнилась размером с ладонь золотая пластина с миниатюрами, выполненными эмалью. На ней было изображено распятие с четырьмя фигурами по краям. Хранилась она завернутой в вату и несколько мягких оберток. Рукописных книг я не видел. Только печатные.
Сундук этот был знаком мне по Бартоломею. Полковник разочаровался, попав в 1853 году к святому Квирику. Ну как же! Вместо 166 икон в окладах и, главное, с надписями он нашел здесь всего 20 икон, большею частью без риз и надписей. Утешился он надписью, найденной на стенде церкви, и вот этим самым сундуком. Надпись, сделанную церковными древнегрузинскими письменами, он перевел так: «Когда землетрясение разрушило церковь сию, Святого Квирика, то я, Георгий, сын (или помощник) Антония, украсил ее вновь. Поминайте и нас, и Бог вас помилует».
Провожатые Бартоломея так долго препирались о том, кто более достоин прикоснуться к сундуку, что он потерял всякое терпение и накричал на них. «Тут лежали какие-то две вазы, похожие на японские, — пишет полковник Бартоломей, — множество стеклянной и фаянсовой посуды разных форм и веков, также медные блюдечки, разные кусочки цветного битого стекла, бусы, четки, горшочки, чашки, лоскутки шелковых и парчовых тканей. Сванеты смотрят на этот хлам как на сокровища неоцененные, и я не стал их разуверять. Я списал только греческие надписи с одного образа, хранящегося под шелковым чехлом с серебряными гремушками в том же сундуке. Образ этот действительно замечателен по древности, красоте византийской работы и богатству. Он весь в ризе из чистого золота, на нем изображено разноцветной финифтью распятие, сверху парят два ангела, и по сторонам стоят богоматерь и святой Иоанн. Над ними, тоже финифтью или чернью по золоту, надпись в одну строку; внизу же в три строки надпись.
Смысл этой искаженной надписи не может быть в точности определен.
Кругом, по золотому окладу, вставлены драгоценные камни и крупный жемчуг, также и антики, из коих самый значительный красный камень, кажется сердолик, с превосходным грудным изображением Христа. Обратная сторона иконы серебряная и представляет рельефом воскресение Христа, держащего в руке крест с надписью в одну строку. Величина образа семь вершков вышины и пять вершков ширины.»
Когда нам с Мишей открыли сундук и я увидел золотую икону, то подумал было, что это та самая. Но, вернувшись домой и перечитав это описание, понял — иконы мы с полковником видели разные. Интересно, где же теперь та золотая икона, что лежала в сундуке сто пятнадцать лет назад?
Наряду со старинными чеканными иконами тысячелетней давности мы увидели, как обычно, и неумело намалеванные иконы, литографии в безвкусных киотах и с бумажными цветами. Проход в церковь выглядел, как кладовая, чулан, где скопились ненужные хозяевам вещи. Тут десятками висели на цепочках грузинские ширпотребовские рога. Пришлось поставить шкаф, чтоб сложить туда часть даров. Среди них красовались те же подстаканники, портсигары, статуэтки, посуда… Все новенькое, блестящее и ничего не стоящее. Григо Хардзиани жаловался, что эти дары переполнили помещение, мешают проходить (я тоже задел за рога, и они посыпались, как горох, на пол), но ничего с ними сделать нельзя. Хорошо бы, говорит, продать эти вещи и пустить деньги на реставрацию, но по вековой традиции выносить отсюда ничего нельзя.