Страница 20 из 114
Затем входишь в самый центр Ярославля, планировка и застройка которого принадлежат к числу лучших творений русского градостроительного искусства. Едва ли это бывало где-нибудь, чтобы одновременно по крайней мере пятьсот городов получили специально сделанный для каждого так называемый регулярный план строениям и улицам, как это случилось в екатерининские времена в России. Тридцать лет ушло на эту работу, что же до осуществления планов в натуре, то здесь потребовалось еще больше времени, в результате чего были не только перестроены наново губернские и уездные города империи, но и создана блестящая национальная школа градостроительства, значение которой велико и сегодня, сложился тот архитектурный стиль, который принято называть русским классицизмом. И когда мы перестраиваем и строим всю страну, нам особенно понятны размах и сдержанность старых русских зодчих, их проверяемое линейкой воображение. Я имею в виду не одних лишь архитекторов — никто ведь не скажет, что только писателям, для повышения их мастерства, нужна классическая литература!
Каменную книгу города читает весь народ, постоянно прибавляя новые страницы, и в этом последнем пленительная особенность архитектуры. Город не может быть музейным экспонатом, он развивается, как все живое; древнее существует здесь в настоящем, рядом с нами и для нас.
Прогуливаясь по центру Ярославля, я представлял себе, как выглядел он в ту пору, когда державные казенные здания, затейливо-сказочные церкви и широко разместившиеся дома больших бар, построенные в манере барокко или же во вкусе ампир, перемежались деревянной рухлядью обывательских домиков, когда вдоль узких тротуаров криво торчали тумбы, и лишь кое-где, по прихоти домовладельца, зеленело одинокое дерево. Земля площадей и улиц замощена была булыжником, и серые бугристые мостовые, пыльные или лоснящиеся от жидкой грязи, как бы ползли, заполняя перспективу. Конечно, и тогда был красив рисунок знаменитой Ильинской, теперь Советской площади, смело вычерченной в виде трапеции среди хаоса средневекового города. Красивы были линии улиц, начинавшиеся лучами от оставленной в центре площади Церкви, — до генеральной планировки она была окружена домами причта и складами построившей ее купеческой семьи. И так же, как сегодня, хороши были в отдельности спокойные массы зданий, их строгий декор.
Но вот мы прошли здесь только что с моим спутником, направляясь к набережной, и я еще раз увидел, что залитое асфальтом пространство, по краям испещренное тенью деревьев, равноправно входит в архитектурный ансамбль, связывает теснее желтую с белыми колоннами классику бывших присутственных мест с многоглавой древностью церкви Ильи-пророка. Как всегда, мне подумалось, что улицы, разбежавшиеся с площади, из-за асфальта стали будто прямее, отчего еще отчетливее выступил счастливый замысел планировщика, — он проложил их таким образом, что в одном конце каждой улицы рисуются шатры и маковки Ильинской церкви, тогда как в другом — какая-либо из крепостных башен. Новые дома, которые стоят между старинными на всех улицах центре, едва уловимыми чертами своей архитектуры и окраской вторят господствующему классицизму. Даже конструктивистская нагота одного из жилых корпусов, построенного, вероятно, в двадцатых годах, благодаря белым и желтым плоскостям фасада соотносится с торжественным портиком находящегося неподалеку екатерининского здания, занятого облисполкомом.
Все это, и еще деревья вдоль тротуаров и на бульваре, где дорожки покрыты впечатанным в землю мелко искрошенным кирпичом, и сам этот празднично пламенеющий среди газонов кирпич, испятнанный шевелящимися тенями листвы, и старинная ограда усадьбы наискосок от бульвара, арочное основание которой со вкусом и пониманием стиля покрашено мелом и красной охрой, — все это говорит о степени осведомленности и о художественном такте современных ярославцев.
Среди картинок, какие можно встретить, листая чудесную книгу, есть и забавные. С одной из них, например, глядит курносый, чуть вскинувший голову император Павел, приказавший разобрать сооруженный лет за десять до того величественный дворец здешнего наместника и употребить кирпич на постройку казарм. Такие картинки способны развлечь, но они же позволяют ощутить время, распознать горечь, какая часто присутствовала в художественном творчестве. И тем значительнее соседние изображения, где представлены зодчие, сменившие древних мастеров. Русские строители XVI и XVII веков работали почти так же, мне кажется, как скульптор лепит статую; они одержимы были веселой фантазией. А вот эти питомцы петровских преобразований, сдружившие с поэзией математику, запечатлели в камне мысль, ее ясные вершины. Мне привиделся здесь могучий Иван Старов, один из создателей русского архитектурного классицизма, строитель Таврического дворца, — существует предположение, что он имел касательство к плану регулирования застройки Ярославля, возможно, что и дворец наместника выстроен был по его эскизному проекту. Я увидел и самоучку из мещан Ростова Великого, талантливого Петра Панькова, в многочисленных постройках которого к столичной строгости прибавлена провинциальная мечтательность.
Однако не одни зодчие нарисованы на картинках.
Архитектура русского классицизма создавалась в радищевской и пушкинской России, в России декабристов, она принадлежит той удивительной поре, когда как бы вдруг начались у нас и революционная философия, и великая литература, и зодчество, театр, музыка… Не только губернскую мундирность заставляют вспомнить эти портики и фронтоны, но и вольнолюбивую просвещенность. Быть может, все дело в известной настроенности, и для иного слово «губерния», произнесенное с большой буквы, содержит лишь чиновность и сановитость, — но ведь была же аудитория у профессора ярославского Демидовского лицея Константина Ушинского, удаленного за политическую неблагонадежность!
Культура современного советского города счастливо соединилась в Ярославле с губернской культурой, что сообщило законченность архитектурным ансамблям, придало городскому пейзажу черты особливости.
Поэтому и видишь здесь рядом с предками своих современников.
И если бы потребовалось одним словом сказать о характерной черте современного ярославца, причем основанием для этого служила бы прогулка по городу, то я бы употребил выражение «интеллигентность».
В Ярославле, как и в других наших областных городах, старых и новых, существуют институты, музеи, библиотеки, книжное издательство, филармония, театр… Все это свидетельствует о том, что в городе живет много образованных людей. Но я даже не это имею в виду, а то понимание, с каким ярославцы застраивают и содержат свой город, — интеллигент, если взять прямой смысл этого слова, означает ведь «понимающий».
Вот уже три года выходят в Ярославле «Краеведческие записки», — в первом выпуске, к слову сказать, мне и повстречалась статья о предположительном участии Старова в регулировании застройки Ярославля. С недавнего времени здесь начали издаваться «Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области». Периодически выходит «Сборник студенческих научных работ», вышел в свет двухтомный труд «Природа и хозяйство Ярославской области». Эти скромные на вид издания хороши не одними лишь учеными сведениями, но и тем, что я назвал бы поэзией деятельной мысли.
Поэзией мысли одухотворен и здешний архитектурный пейзаж.
Об этом мы и рассуждаем с моим спутником. Мы остановились с ним у слияния Которосли с Волгой, на Стрелке, на месте основания города. Пахнет горячей водой от только что политого асфальта. Травянисто пахнут кусты и деревья, с листьев которых смыта пыль.
Впереди нас и по бокам, уходя далеко в стороны, чернеется над водой чугунная ограда с веночками из листьев лавра, вставленными в длинные вытянутые овалы, — та часть ограды, что вдоль Волги, была сделана в сороковых годах прошлого столетия, а та ее часть, что вдоль Которосли, точная копия старинной, была отлита в конце минувшей войны, когда граждане Ярославля, ожидая домой победителей, начали строить здесь набережную.