Страница 104 из 114
— Ребята, вы когда-нибудь ели сырой трепанг? — спросил я водолазов.
— Нет, сырой не ели, — сказал Юра Волков — студент Владивостокского университета. — Скоблянку в Золотом Роге ел — вкусно. А сырой — нет.
Остальные только пожали плечами.
— А ведь японские и корейские рыбаки едят его сырым. Это и еда и лекарство почти от всех болезней.
Я взял острый обломок мидии, разрезал тугое резиновое брюхо трепанга, выпотрошил его и промыл в море.
Водолазы следили за мной со скучающим любопытством.
На вкус трепанг походил на мягкий хрящик. И консистенция у него была примерно такая же. Жевать его было не очень легко, но вполне терпимо.
— Хотите? — спросил я Левина, съев большую часть.
— А ничего, знаете ли! — сообщил он, осторожно сжевав маленький кусочек. — Даже вкусно. Как огурец!
Особенно ценятся экземпляры со слабой пигментацией. До революции за белого или голубого трепанга, скупщик платил золотую пятерку. Это были большие деньги. Но тот же скупщик брал потом пять-десять тысяч рублей за унцию сухого веса. Так дорого ценился голубой, особо целебный, как полагали, трепанг. Да и обычный, темно-коричневый стоил порядочно. Его варили, потом тщательно сушили на солнце, посыпав пылью древесного угля. В таком виде он поступал на рынки Восточной и Юго-Восточной Азии. Да и сейчас в магазинах продают именно такой сушеный и черный от угля трепанг. Его надо долго вымачивать и несколько раз варить, сливая черную воду. Лишь после всех этих пертурбаций к нему возвращается мягкость и первоначальные размеры. Ведь сушеный трепанг в несколько раз меньше живого.
Не так уж много осталось этого трепанга в море. Его порядком выловили. Еще бы! Ни на одном продукте моря нельзя было так заработать, как на морском женьшене. Недаром сведения о трепанговых бухтах передавались от отца к сыну.
Каждый свято хранил секрет трепанговых полей. В интересной книжке О. Хлудовой «За голубым порогом» я нашел любопытную цитату из очерков о Японском море Буссе. Вот что там говорится:
«Чтобы судить о действительных размерах этого промысла, необходимо принять во внимание, что вдоль берега с севера залива Св. Ольги и Владивостока вниз до речки Тюмень-Ула занимаются ежегодно промыслом трепанга более тысячи шлюпок. Если допустить, что каждая шлюпка выловит в течение года не более пяти пудов, то получится весьма значительная цифра ценного для китайцев товара, добываемого у русских берегов. Фунт трепанга стоит на месте 50–60 копеек; таким образом, оказывается, что китайские промышленники совершенно безвозмездно увозят ежегодно на родину наших трепангов на сумму до ста тысяч рублей. В действительности эта цифра гораздо значительнее».
С тех пор минуло много лет. Теперь наши водолазы ловят трепангов не для перекупщиков, которые за колоссальные деньги сбывали его за границу. В любой столовке Владивостока скоблянка из трепангов — дежурное блюдо. Конечно, идет он и на экспорт. Но все дело в том, что и раньше и теперь люди были озабочены лишь тем, чтобы побольше добыть. Жили сегодняшним днем, не думая о восстановлении запасов.
И вот эта проблема, от которой все время отмахивались, встала, что называется, ребром. Спохватились, но, если и не поздно, то в самый критический момент. Тут-то и обнаружилось, что никто в мире даже не знает, с какой скоростью растет трепанг! Сколько лет надо, чтобы из икринки выросло животное кондиционных размеров!
А как без этого говорить о восстановлении запасов? Конечно, сейчас опыты в этом направлении ведутся, но размах их пока еще очень скромен. Вернее, нет никакого размаха. Только первые робкие шаги, нащупывание почвы.
Я видел аквариум во Владивостокском филиале Института океанологии, в котором рядом с жалким кустиком зостеры лежит на дне серо-бурый трепанг. Его поместили туда совсем крохотным. Теперь он подрос. Известна динамика этого роста. Вроде бы совершенно примитивное исследование, недостойное века радиационной химии и ультрацентрифуг, но тем не менее оно пролило хоть какой-то свет на совершенно неизученную область. Вот в каком запущенном состоянии находится наука о воспроизводстве этого вида морской фауны. Наука, которой, по существу, еще нет.
В Посьете, на рыбокомбинате, в лаборатории ТИНРО бьется над этой проблемой молодая энтузиастка Нина Мокрецова. Она взялась за очень важную проблему искусственного оплодотворения трепанга. Взялась горячо, жадно, но без большого опыта за плечами и без больших знаний. Да и оборудование у нее не чета тому, которое есть даже в прибрежном павильончике Нейфаха. Но все это дело, конечно, наживное. Было бы желание, было бы понимание, что бережное отношение к океану — может быть единственная возможность победить голод на земле. Как символы отчаянной этой борьбы висят на стенах лаборатории японские поплавки с черными иероглифами молитвы.
Раз уж речь зашла о павильончике Великого истребителя, придется поподробнее рассказать, чем он там занимается. Это действительно нужно сделать, потому что, во-первых, надо, наконец, покончить с ежами, а во-вторых, без этого трудно рассказывать о работе Нины. Ведь ежи и трепанг — родственники, об этом уже говорилось.
Итак, синий павильончик, стоящий тоже, как и домик водолазов, на самом берегу. У окон, которые смотрят на бухту, длинный лабораторный стол. Там стоят микроскопы, баки, чашки Петри и прочее стекло. У противоположной стены стол поменьше. К нему привинчены ручные центрифуги (они могут дать до 2500 об/сек), рядом компрессоры для подачи воздуха и тоже всевозможное стекло. Под столом знаменитое эмалированное ведро с ежами. Два таких же зеленых ведра Нейфах вез из Москвы, хотя их можно в любых количествах закупить во Владивостоке. Но дело не в этом.
Меж столов узкая полоса дощатого пола. На ней Александр Александрович спал три ночи, пока не построил себе палатку рядом с павильоном. Сложное оборудование: ультрацентрифуги, термостаты (тоже ультра), спектрографы и гейгеры — находится за сопкой, в лабораторном корпусе.
В павильоне, кроме профессора, молодой человек и две девушки — помощники и лаборанты. Работа буквально кипит, несмотря на старания Нейфаха придать ей еще более высокий темп. Но возвратимся к остановленному в начале повествования кадру, когда Нейфах взрезает хирургическими ножницами скелет ежа.
Он делает это, чтобы добыть икру. Под микроскопом взрезанные ежи-самки отделяются от ежей-самцов. Потом выбираются лучшие производители. Созревшая икра помещается в центрифугу, где она отделяется от прочей ненужной для эксперимента ткани. Так же поступают и со сперматозоидами. Потом в чашке Петри, на которую нацелен тубус микроскопа, совершается таинство оплодотворения. Зачем? Об этом уже шла речь. Здесь мы не будем больше говорить о теоретических вопросах генетики. Поговорим о самом оплодотворении.
Прежде всего вероятность оплодотворения. Очевидно, она наиболее высока, когда на одну икринку приходится один сперматозоид. Если сперматозоидов мало, часть икры остается неоплодотворенной, много — наблюдается полиспермия, когда два или несколько сперматозоидов одновременно атакуют одну икринку.
Итак, икра помещается в чашку Петри, куда непрерывно поступает из компрессора воздух, чтобы она не загнила. В микроскоп икра похожа ка прозрачную сеть из круглых ячеек. Икринки ежей довольно велики, порядка 100 микрон. Но вот в поле зрения появляется огромная труба с черными полосами, оттеняющими сверкающий канал. Это пипетка со сперматозоидами. И тут с прозрачными икринками начинают происходить загадочные превращения. Прямо на глазах, в какие-то секунды у них образуются крохотные выступы, которые быстро разглаживаются, после чего вокруг икринки появляется нечто вроде нимба. Это защитная оболочка. Она оберегает оплодотворенную икринку от второго сперматозоида. Но если сперматозоидов много, то второй претендент может успеть прорваться к оплодотворенной, но еще не облачившейся в защитный нимб икринке. Это и будет полиспермия.
Для природы достаточно, чтобы оплодотворились, развились, и, превратившись во взрослых ежей, дали потомство всего две икринки. Нейфаху, чтобы добиться в исследовательской работе хорошей статистики, нужно, чтобы оплодотворилось как можно больше икры. По счастью, это же нужно и тем, кто работает над воспроизводством морской фауны. Чем выше процент оплодотворения, тем, естественно, быстрее восполняется убыль выловленных животных.