Страница 26 из 42
За день до Рождества их подопечные взбунтовались. Это была спланированная и методично приведенная в действие акция гражданского неповиновения.
– Где народ?
Этот вопрос Артем задает утром в холле гостиницы спустившемуся по лестнице Максу. В ответ Пуля долго и с чувством высказывается по поводу «блядских олигархов» так, что Илья смущенно хмыкает, а Маша демонстративно закатывает глаза.
– Ну, а по сути?
– Пьяные все в жопу!
– Уже?!
– Кто уже, а кто еще!
Артем озадаченно трет лоб.
– То есть, кататься они сегодня не будут?
– Да какое им кататься! Они на ногах-то не стоят! Алкаши чертовы! Вот я знал, – Макс раздраженным движением расстегивает куртку, – я знал, что этим все кончится!
– Значит, мы сегодня без клиентов? – задумчиво спрашивает Литвин.
– Да.
Артем смотрит в огромное панорамное окно в холле гостиницы, за которым медленно падают крупные хлопья снега. Следом за Артемом туда же обращаются взгляды всех остальных гидов.
– Господа, в таком случае – чего мы ждем? Предлагаю пойти и катнуть в полный рост. Порвать все, до чего доберемся!
– Золотые ваши слова, Юрий Венедиктович! – с чувством отвечает Артему Макс. – Действительно, чего мы ждем? А ну айда!
Закинув лыжи на плечи и подхватив сноуборды за крепления, компания белых гидов отправляется рвать пухляк.
Кататься в свое удовольствие, в компании равных себе, да и еще по ТАКОМУ снегу – Артем и не помнил даже, когда ему было так кайфово. Километр вертикального перепада «черной» Sache
[11] пролетается ими почти на одном дыхании. Красавица Маша не только не отстает от парней, но и иногда вырывается вперед, обдавая их шлейфом пушистого снега.
Вообще, компания у них гетеросексуальная. И дело не в украшающей ее своим присутствием Маше. А в том, что Артем и Мария – лыжники, а Макс и Илья – бордеры. И их дежурные препирательства во время подъема на фуникулере на тему, что лучше – лыжи или доска, есть приятный элемент этого замечательного во всех отношениях дня.
– Нет, бордеры все-таки кататься не умеют. Да, Маш? – Артем слегка толкает в бок сидящую рядом девушку.
– Точно, – с совершенно серьезным видом соглашается Мария. – Не умеют.
– Эй! – возмущается Макс. – Мы почти сразу после вас приехали.
– Ключевое слово – после!
– Да ладно! Я просто дропнул неудачно. Пару раз сделал «молоток».
– Классическое упражнение сноубордиста, – подначивает Литвин.
– А ты сам-то что не дропаешь?
– Не надо ля-ля! Я сиганул с одного камушка.
– Фигасе камушек! – вмешивается в спор Маша – Я видела. Красиво вылетел. И приземлил четко.
– Спасибо, Маш. Я же говорю, – подмигивает ей, – катать умеют только лыжники.
Они хлопают друг друга по ладоням в знак лыжной солидарности.
– А вот сейчас и проверим! В лесок, налево, ага?
– Не вопрос! Что, Макс, приглядел там елку своей мечты?
– Ну-ну… Хорошо смеется тот…
– … кто врезается в елку, – заканчивает за Макса Маня.
– Точно! – компания гидов дружно хохочет. Как все-таки хорошо быть предоставленными самим себе хотя бы на один день. И провести его с такими, как ты сам. С теми, с кем не нужно напрягаться, кто понимает тебя с полуслова и разделяет твои увлечения.
Кабинка фуникулера замедляется, открывается двери. Великолепная четверка выгружается, забирает свое снаряжение и отправляется инспектировать лесок налево. То, что для большинства смертельно страшная «черная» трасса, для них – источник кайфа. При этом они не рискуют. Просто они белые маги вне категорий, и на этих склонах всесильны.
Оторвались в тот день они так, что даже их тренированные «жамбоны»
[12] заныли и взмолились о пощаде. А расставаться не хотелось.
– Ребят, пойдем ко мне? Глинтвейном угощу.
– Куда к тебе? Ты в какой гостинице?
– Да я тут в шале обретаюсь, недалеко.
– О, шикарно устроился. Ну, мы сейчас барахло в гостинице скинем и придем. Вари глинтвейн!
Глинтвейн он сварить не успел. Пока вещи развесил для просушки, пока в душ сходил. Только кастрюлю с вином на огонь поставил – в дверь постучали.
– Добро пожаловать, гости дорогие!
– Ух ты… Классно у тебя тут.
– Да не у меня, – помогает Маше снять куртку. – Я тут так… на птичьих правах. Временно.
– Все равно здорово. Где глинтвейн?
– В процессе. Кто мне поможет фрукты покромсать?
– Маша! – Илья и Макс хором.
Маша не возражает.
Они химичат в кухонной зоне, ваяя глинтвейн по фирменному рецепту Алькиного отца, пока Макс и Илья терзают телевизор на предмет чего-то интересного.
Случайные касания рук, мимолетные взгляды. Машина одежда позволяет удостовериться в том, что не только лицом красна гарная камчатская дивчина. Все при ней – и спереди, и сзади. Коса расплетена, и водопад золотистых волос покрывает всю спину, почти касаясь крутого изгиба ниже спины. Хороша, ничего не скажешь.
Красноречивые взгляды из-под полуопущенных ресниц. Она чувствует его восхищение, да знает наверняка, как на нее реагируют мужчины. И ее ответные взгляды говорят о том, что для нее он тоже интересен. Появляется невидимая нить. И держит их на протяжении всего вечера. Пока они варят глинтвейн. Когда просматривают на ноутбуке отснятый фото- и видеоматериал с олигархами в главной роли – это тоже входит в их работу. Когда смотрят какую-то французскую комедию, пытаясь уловить смысл, не зная толком языка. Впрочем, им все равно весело.
Один раз перехватывает ее прямой взгляд. Она понимает. Он понимает. Что может случиться. А почему бы и нет, собственно? Маша как раз такая, какие ему всегда нравились. Такое тело… упругое, изгибистое, есть за что подержаться. И легко с ней, все понимает, смешливая. А как катить может… Ох, Маша, Маша…
– Темыч, у тебя зарядник для аккумулятора на «пальчики» есть? А то я сегодня провод перебить умудрился на своем. На одну ночь дай, а?
– Да, Макс, конечно. Сейчас принесу.
– Давай, спасибо. Да и пойдем мы, поздно уже. Эти деятели вроде просохли частично. Завтра авось хоть кто-то катать запросится. Я позвоню, если что.
Он поднимается на второй этаж, в спальню, зарядник у него там. Выдвигает ящик комода, а взгляд падает на фотографию, стоящую на комоде. Арлетт с отцом. Совсем молоденькая, еще студентка, смешная. Такая же тонкая, звонкая, как и сейчас, только волосы длинные. С отцом они очень похожи, просто одно лицо. Тот же резко очерченный нос, узкие губы и пронзительные зеленые глаза.
На время забыв, зачем поднялся сюда, он садится на кровать. Любимый Алькин комплект постельного белья. Кладет зарядник рядом, прячет лицо в ладони, тяжелый выдох в них же. Только вот от собственных мыслей так же легко не спрячешься.
Литвин, в какой момент времени ты стал таким подонком? Ты понимаешь, что собираешься сделать? Собираешься изменить одной женщине с другой.
Слово «измена» до сего момента отсутствовало в его лексиконе. В виду полной ненадобности. Ну а как это назвать иначе, господин психолог? Ведь собирается трахнуть одну женщину в доме, принадлежащем другой? На ее постели, там, где они с Арлетт любили друг друга. Можно, конечно, и на диване в гостиной. Хотя нет, там они тоже… И на ковре перед камином. И на кухонном столе, если уж вспоминать все. После чего у него была несколько дней стойкая нездорово-ржачная реакция на свист закипающего чайника. Черт, да о чем это он?!
В этом доме все принадлежит Арлетт. А он собирается… Всерьез собирается… Накатывает острое желание напиться. Не глинтвейна, а чего-нибудь покрепче. Достает из кармана телефон, и с зарядником в одной руке, и телефоном в другой спускается вниз.
[11] Sache – «черная» (по общепринятой в Европе система цветной системы классификации трас – для экспертов) трасса Тиня.
[12] Жамбон (фр. Jambon) – окорок. Слэнговое выражение, которым лыжебордеры именуют свои ножки. Так же часто используется устойчивое словосочетание «жамбоны как у слона». Что неизбежно при определенном уровне катания.