Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 26



Ну да! Дозовёшься тут людей! Только лягушки квакают… Никто тут тебя не спасёт, если сам не спасёшься, дорогой товарищ Завгородний! Надо, надо спасаться.

Шлёпаю я в грязи вокруг лодки, носом шмыгаю, что делать — ума не приложу. Пробовал воду из лодки вычерпывать. Да где же её вычерпаешь, если она снова через дырку набирается. Это всё равно что речку вычерпывать. А что, если дырку чем-то заткнуть? Идея! Нарвал я пучок травы какой-то, которая одна только на острове и росла, нащупал дырку, заткнул. Снова начал вычерпывать. О! Пошло дело! Хоть помаленьку, но пошло. Сантиметр за сантиметром борта лодки из-под воды вырастают. Уже и на берег тащить можно.

Кряхтя, потащил. Потащилась. Есть! Теперь надо наклонить лодку — воду вылить, которая уже не вычерпывается. А ну-ну! Ох и трудно. Красные круги перед глазами пошли. А ну ещё малость! А ну!.. Ф-фу! Наконец-то! Молодец, Павлуша! Хлопец ты будь здоров! Ого-го-го! Стоголосым эхом покатилась в плавнях радость моя безудержная… Затыкай теперь дырку получше, чтобы снова не случилась какая-нибудь пакость и — в путь!

Помахал я острову, которому так и суждено было остаться на веки вечные необитаемым, и поехал. До села добрался уже без происшествий. Только по дороге всё время на дырку поглядывал (не течёт ли) и несколько раз останавливался, чтобы потрогать и проверить. Немного воды, конечно, просачивалось, но это не страшно.

Приехал я и сразу взялся лодку починять. До обеда провозился, но все дырки заново законопатил и хорошенько просмолил.

Пока занят я был работой, то ещё ничего, а вот когда кончил, когда вышел я после обеда на улицу, когда глянул на тот высокий тополь за воротами, у которого мы каждое утро встречались с Кукурузо, чтоб не расставаться уже до самого вечера, то такая тоска меня охватила — хоть плачь. Такой пустой показалась мне улица, всё село, весь мир — как остров необитаемый. Есть люди и нет их, потому что нет среди них друга моего лучшего. Слоняюсь я по селу, места себе не нахожу. И каждый уголок, каждый кустик и деревце каждое о нём мне напоминают. Вот тут мы в цурки-палки всегда играли… В этих кустах прятались, когда щеглов ловили… На этом дереве соревнования верхолазов устраивали. Помнишь, как ещё тогда ветка подо мной обломилась и я вверх ногами на сучке повис, а потом упал прямо на голову и думал, что голова моя в плечи совсем влезла — дохнуть не мог. Ги-ги!.. А впрочем, ты не смеялся, ты мне искусственное дыхание делал. По системе Сильвестрова. Думаешь, я это забуду!..

И на великую китайскую стену я не могу смотреть. Там, за стеною, наш общий враг — Кныш, которого мне теперь придётся одному выслеживать и выводить на чистую воду. Эх, как тоскливо заниматься таким интересным делом одному!

А вон верба над речкой стоит. Найдётся ли теперь кто-нибудь из хлопцев, кто прыгнет с неё в воду так, как ты прыгал? Нет, не найдётся. Так и останется твой рекорд непревзойдённым навеки. Эх, друг мой, друг, сколько бы ещё ты мог установить таких рекордов!

До позднего вечера бродил я в одиночестве по памятным для меня местам.

Наконец лёг спать.

Я лежу, и не спится мне. Я думаю. За окном темно — хоть глаз выколи. На небе ни звёздочки — облачно.

Что делает там, на необитаемом острове, друг мой Кукурузо? Спит ли?.. Вокруг никого. Догорел костёр, и со всех сторон надвигаются чёрные причудливые страшные тени… А он один, не с кем словом перекинуться, только слушает, как стучит его сердце…



А что, если случилось с ним что-нибудь, беда какая-то, и кричит, и зовёт он на помощь, и никто-никто не слышит, только пучеглазые жабы равнодушно квакают в ответ, да утки в камышах крякают, да эхо стоголосое катится — катится плавнями и не докатывается до людей, теряется в густых камышах. Кто ж поможет ему, кто подаст помощь?!

Я лежу, напрягся весь, затаил дыхание. И вдруг послышалось мне, что где-то далеко-далеко пронеслось тонкое и тоскливое: «А-а-а-а-а!..» То ли еле слышный гудок паровоза на дальнем полустанке, то ли действительно голос — не разберёшь… Но я почему-то уверен, что друг в беде. И никто, никто не знает, где он. Кроме меня. И никто дороги туда не найдёт. Кроме меня. И никто не поможет ему. Кроме меня…

Нет, не могу я спокойно спать, когда друг в беде. Не могу.

— Мама, — говорю, — я пойду на двор спать. На сено. Душно очень.

— Иди, — спросонья говорит мать. — Только одеяло возьми, укройся хорошенько.

Я беру одеяло и выхожу из хаты. И сразу вступаю в густую и даже как будто липкую темноту. Иду почти ощупью, как слепой. Чтоб невзначай не скрипнуть калиткой, прокрадываюсь в сад и уже там перелезаю через забор. Иду по селу, словно по лесу — темень и тишина. Лишь в одном месте мелькает огонёк. То на столбе у сельсовета горит фонарь. Ветер качает его, и круглое пятно света взад-вперёд скользит по земле, словно качели. А дальше снова темнота. Я дважды уже спотыкался и чуть не упал. Вот и речка. Тут немного светлее. Тускло блестит вода. Я сажусь в лодку, осторожно, чтобы не замочить, кладу на нос одеяло (чего я его взял — сам не знаю) и отправляюсь. Руки мои — будто не мои. Гребут механически — я их не чувствую. И всё тело — не моё: какое-то деревянное. Будто не в действительности всё происходит, а в бреду каком-то. Шелестят камыши — словно по коже моей шелестят.

Лишь бы не сбиться с пути, лишь бы не заблудиться!.. Первый плёс. Стружка. Второй плёс. Теперь направо… Вон тот гнилой островок, на котором я чуть не остался навсегда… Верно. Правильно я плыву. Из-за туч выглянул месяц, и не только в плавнях, а и в душе моей сразу стало светлее и веселее. Ещё немного, ещё… Уже близко. Вот ещё эта стружка, потом поворот и — будто из узенькой улочки выехал я на большущую площадь. Широкий ровный плёс отражал рогатый месяц и серебряные кудри залитых сиянием облаков, и показалась мне вдруг зелёная громада острова гигантской сказочной горой среди бескрайнего моря, и до горы той далеко-далеко, на горизонте она, а сам я маленький-маленький, как букашка. Казалось мне, что я даже дивные города на склонах горы с церквями, с дворцами, с высокими башнями (то причудливо переплелись ивовые ветви) и всадников даже вижу, которые мчатся по извилистым горным дорогам (не птица ли какая-то шевельнулась в зарослях?), и даже слышу цоканье копыт (то звенит у меня в ухе от тишины)…

Вот ведь порой причудится.

И тем неправдоподобнее и фантастичнее показалось мне то, что я вдруг увидел наяву. А увидел я огромную серую фигуру в лодке у самого берега — будто сказочный великан Гулливер вторгся в страну лилипутов. Я вздрогнул от неожиданности. Кто это? Кукурузо? Но у него же нет лодки? Рыбак какой-то? Но рыбаки никогда так далеко не заплывают в плавни, да ещё ночью. Рыба и у самого села прекрасно ловится…

Злодей? Пират?.. Сердце моё покатилось-покатилось куда-то вниз… Тем временем лодка исчезла за прибрежными камышами. Мне так хотелось повернуть и как можно скорее рвануть назад. Но я удержался от этого малодушного порыва. Ведь там, на острове, Кукурузо, мой друг, совсем один. Я же плыву к нему на помощь. И, может, как раз в эту минуту моя помощь ему нужнее всего. Ведь у меня лодка. И если незнакомец, которого я только что видел, действительно опасный злодей и хочет причинить моему другу зло, я спасу друга, мы удерём на лодке. Быстрее, быстрее! Я налёг на весло и направил лодку к берегу. Пристал, вылез и осторожно начал красться в глубь острова. Кукурузо, наверное, в шалаше — скорее всего, спит и ничего не подозревает, — не слышно ни звука. Звать его опасно — сразу привлечёшь внимание незнакомца.

Ох, как темно, какие заросли! Ничего не видать… Внезапно где-то там, за камышами, где был незнакомец, что-то бултыхнулось в воду. Сердце моё остановилось. Что это?.. Что?.. Ой! А что, если это… если это он уже утопил моего друга! Меня бросило в холодный пот. Прошла минута… вторая. Я стоял в совершенной темноте, вытянув вперёд руки (так как шёл), и не мог шевельнуться. И вдруг… вдруг на мои руки кто-то натолкнулся. Большущий, как медведь. Руки мои сами собой сжались, вцепились в его грудь. В следующее мгновение я почувствовал страшный удар по ногам и полетел на землю. Но почему-то не назад, а вперёд, на него. Должно быть, он подбил меня и бросил на себя (есть такой приём в борьбе самбо, мы с Кукурузо его знаем). Я вскрикнул и бешено замолотил руками и ногами, вырываясь. Царапнул по чему-то мягкому — кажется, по лицу, изо всех сил рванулся, вскочил на ноги и бросился бежать. Я мчался сквозь чащу, ломая ветки, спотыкаясь и наталкиваясь на деревья. Но я не чувствовал боли ни от царапин, ни от ударов. С разгона я вскочил в лодку и, схватив весло, стал отгребать от берега.