Страница 147 из 168
Разумеется, в одночасье появилось множество авторов, которые находили доказательства сталинским тезисам во всех областях общественной жизни — в политике и экономике, науке и технике, военном деле, литературе и искусстве, в деяниях прошлых эпох и в событиях современности. В частности, именно в конце 40-х годов стал популярным тезис, согласно которому «русские гении первыми открыли всё», тогда как коварные иностранцы постоянно воровали у них изобретения и славу.
В своей новейшей работе «Марксизм и вопросы языкознания» опубликованной в 1950 году, Сталин заявил, что русский язык «должен стать языком всего пролетариата». В такой многоязычной и многонациональной стране как Советский Союз, с его диктаторским репрессивным режимом, на практике это означало насильственное вытеснение национальных языков из всех сфер государственной и общественной жизни.
Конечной целью национальной политики компартии, по Сталину, являлось создание единой советской нации, на основе марксистско-ленинского мировоззрения, русского языка и «советской социалистической культуры». Нетрудно видеть, что и эта сталинская идея в неизменном виде сохранялась в СССР в качестве идеологического маяка вплоть до распада союзного государства.
После смерти Сталина в СССР с 1954 года постепенно началась реабилитация жертв политических репрессий. После XX съезда КПСС она приобрела массовый характер.
Однако тоталитарная политическая система подверглась не демонтажу, а только реформированию. Главным виновником политических репрессий компартия объявила Сталина, некоторых высших руководителей репрессивного аппарата СССР и союзных республик. При этом никто из его ближайших помощников (таких, как Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов, Андреев, Шкирятов) не был даже арестован. Вопреки фактам, руководство КПСС лицемерно заявляло, что в массовых репрессиях повинны исключительно органы государственной безопасности, якобы вышедшие из-под партийного контроля и «поставившие себя выше партии». Партийные деятели, поголовно участвовавшие в организации массовых репрессий, меньше всего хотели привлечь к ответственности самих себя и своих «товарищей по партии».
На низовом уровне такая политика нередко приводила к тому, что бывшие палачи и их жертвы, восстановленные в партии, состояли на учете в одних и тех же партийных организациях, сталкивались «лицом к лицу» на партийных и профсоюзных собраниях.
Кампания по реабилитации жертв политических репрессий затронула и БССР. Только за первые пять лет (1955–61 гг.) Верховный суд БССР реабилитировал около 40 тысяч жителей республики, а военный трибунал Белорусского военного округа — около 20 тысяч.
Однако, во-первых, это было очень мало по сравнению с общим числом людей, подвергшихся политическим репрессиям за период с 1921 по 1953 годы — максимум 10 % в отношении более чем 600 тысяч жертв.
Во-вторых, власти реабилитировали преимущественно партийных, советских, комсомольских и хозяйственных работников, начальствующий состав вооруженных сил и спецслужб, научно-техническую интеллигенцию. Случаи оправдания репрессированных деятелей культуры, искусства, религии составляли ничтожное меньшинство в общем массиве реабилитационных дел.
Например, в 1954–55 гг. «из-за отсутствия состава преступления» были реабилитированы всего лишь 15 литераторов, в 1956–57 гг. — ещё 25. Между тем, за 25 предыдущих лет были арестованы свыше 200 членов Союза писателей БССР. Дожили до освобождения немногие. Из лагерей и ссылок вернулись А. Александрович, Г. Берёзкин, С. Граховский, В. Дубовка, М. Лужанин, Я. Пуща, Я. Скрыган, С. Шушкевич, ещё несколько человек.
Постепенно из «закрытых» фондов возвращалась к читателям и «репрессированная» литература: книги, газеты, журналы. Писатель Борис Саченко вспоминал:
«Помню кабинет беларуской литературы в Государственной библиотеке имени Ленина, который просто был завален пожелтевшими номерами журналов «Маладняк», «Узвышша», «Полымя», а также книгами тех, кому возвращено было гражданство. С какой неутолимой жаждой набросились все, кто работал тогда в этом кабинете, на неожиданно подаренное щедрое богатство, которого не видели, даже некоторые не знали, что оно есть».
Газета «Литература и искусство («ЛіМ») стала печатать отдельные произведения тех, кто был репрессирован, их воспоминания. Однако реабилитированным литераторам позволили говорить далеко не всю правду о пережитом.
Крайне редко снимались обвинения с пресловутых «националистов». Более того, реабилитируя их за отсутствием «состава преступления» (т. е. устраняя обвинения в шпионаже, вредительстве, терроризме) политические обвинения с «нацдемов» не снимали вплоть до конца 80-х годов.
Вот пример. В декабре 1967 года научный сотрудник Института истории партии при ЦК КПБ В. Якутов, а в марте 1968 года преподаватель Минского педагогического института А. Клочко обратились в ЦК КПБ с заявлениями о необходимости реабилитации Дм. Жилуновича (Тишки Гартного) в партийном порядке. Член парткомиссии при ЦК КПБ А. Рушкин, рассмотревший их заявления, с возмущением отметил:
«Однако и теперь находятся люди, даже члены партии, такие как т. т. Якутов и Клочко, которые, поднимая вопрос о реабилитации Жилуновича в партийном порядке, пытаются утверждать, что он не имел причастности к белорусскому национализму, тем самым ревизуют, берут под сомнение правильность линии нашей партии в борьбе со всякими антипартийными платформами, в том числе и с белорусскими националистами».
Он призвал руководство ЦК КПБ «осудить письменные заявления т. т. Якутова В. Д. и Клочко А. М.» Парткомиссия при ЦК КПБ признала «невозможным оставить в дальнейшем Якутова В. Д. на работе в Институте истории партии при ЦК КПБ».
Таким образом, партийное руководство республики снова подтвердило свою приверженность линии на подавление беларуского национального движения. Оно не собиралось отступать ни на шаг в этом вопросе. Что касается обвинений беларуских национальных деятелей в «предательстве народных интересов», заключавшемся, по мнению советских властей, в сотрудничестве с немецким оккупационным режимом, то эти обвинения не сняты с большинства репрессированных до сих пор.
После XX съезда КПСС (февраль 1956 г.) на первый план в национальной политике высшее руководство компартии выдвинуло задачу формирования «советского человека — строителя коммунизма». Но под этой новой вывеской скрывалась прежняя сталинская идея. Планировалось полностью вытеснить из сознания советских граждан «религиозные и националистические предрассудки», заменив их марксистско-ленинским мировоззрением; вместо национальных традиций и культур распространить повсюду единую «советскую пролетарскую культуру» (она же — «социалистическая»); от национальных языков повсеместно перейти к русскому языку.
Не случайно постановление июньского 1957 года Пленума ЦК КПСС «Об антипартийной группе Маленкова Г. М., Кагановича Л. М., Молотова В. М.» обвинило этих деятелей в том, что их группа «противодействовала твердому курсу партии, направленному на ускоренное развитие экономики и культуры в национальных республиках, что обеспечивает дальнейшее укрепление ленинской дружбы между всеми народами нашей страны».
Но «укреплять дружбу» между народами высшее партийное руководство планировало путём дальнейшего расширения сферы употребления русского языка, а «ускорять» развитие культуры — путём внедрения «советской культуры на базе передовой культуры русского народа».
Ещё в августе 1956 года участники межреспубликанской научно-практической конференции в Ташкенте отметили, что «русский язык стал для всех советских народов «вторым родным языком» и главным источником «обогащения лексики национальных языков». На праздновании 40-летия провозглашения БССР в Минске (январь 1959 года) генеральный секретарь партии Н. С. Хрущёв подчеркнул: «Чем быстрее все мы начнём разговаривать на русском языке, тем быстрее мы построим коммунизм».