Страница 45 из 69
Никто не остановился у машины: они обтекли ее двумя потоками с обеих сторон. Раз мне показалось, что я слышу звук запускаемого мотора – Филипо, наверно, тоже приехал на машине, но из-за дождя я ее не заметил. Мне не надо было приходить на эти похороны, мне не надо было приезжать в эту страну, я здесь чужой. У моей матери был черный любовник, значит, она была причастна ко всему этому, но я уже много лет назад разучился быть причастным к чему бы то ни было. Когда-то, где-то я напрочь потерял способность сочувствовать чему бы то ни было. Раз я выглянул в окно, и мне почудилось, что Филипо меня манит. Это был обман зрения.
Жозеф так и не появился; я завел машину и поехал домой один. Было уже около четырех часов утра и слишком поздно ложиться спать; я еще не успел сомкнуть глаз, когда в шесть к веранде подъехали тонтон-макуты и крикнули, чтобы я спустился вниз.
Во главе компании был капитан Конкассер; он держал меня на веранде под дулом револьвера, пока его люди обыскивали кухню и помещения для прислуги. До меня доносился стук дверей, буфетных створок и звон разбитого стекла.
– Что вы ищете? – спросил я.
Он лежал в плетеном шезлонге, держа на коленях револьвер, направленный на меня и на жесткий стул, на котором я сидел. Солнце еще не взошло, но он все равно был в темных очках. Я не знал, достаточно ли он хорошо в них видит, чтобы попасть в цель, но предпочитал не рисковать. На мой вопрос он не ответил. Да и зачем он стал бы отвечать? Небо за его спиной заалело, а очертания пальм стали черными и четкими. Я сидел на жестком стуле, и москиты кусали мне ноги.
– Кого же вы ищете? Мы никого не прячем. Ваши подручные так шумят, что могут и мертвого разбудить. А у меня в гостинице постояльцы, – добавил я с законной гордостью.
Капитан Конкассер переместил револьвер – он вытянул ноги, может, его мучил ревматизм. Раньше дуло револьвера было направлено мне в живот, теперь – в грудь. Он зевнул, откинул голову назад, и я подумал, что он заснул, но сквозь темные очки глаз не было видно. Я сделал попытку подняться, и он тут же сказал:
– Asseyez-vous[79].
– У меня затекли ноги. Мне надо размяться. – Теперь револьвер был нацелен мне в лоб. Я спросил: – Что это вы с Джонсом затеяли?
Вопрос был риторический, и я удивился, когда он ответил:
– Что вам известно о полковнике Джонсе?
– Очень немного, – сказал я, отметив, что Джонс повысился в чине.
Из кухни донесся оглушительный грохот, и я подумал, уж не разбирают ли они плиту. Капитан Конкассер сказал:
– Здесь был Филипо.
Я промолчал, не зная, кого он имеет в виду – мертвого дядю или живого племянника.
– Прежде чем прийти сюда, он был у полковника Джонса. Зачем ему понадобился полковник Джонс?
– Откуда я знаю? Почему бы вам не спросить Джонса? Ведь он ваш друг.
– Мы пользуемся услугами белых, когда нет другого выхода. Но мы им не доверяем. Где Жозеф?
– Не знаю.
– Почему его нет?
– Не знаю.
– Вы куда-то ездили с ним вечером.
– Да.
– И вернулись один.
– Да.
– У вас было свидание с мятежниками.
– Вы говорите глупости. Просто глупости.
– Мне ничего не стоит вас застрелить. Это даже доставило бы мне удовольствие. Скажу, что вы оказывали сопротивление при аресте.
– Не сомневаюсь. У вас, должно быть, богатый опыт.
Я боялся, но еще больше я боялся показать ему свой страх – тут он совсем сорвался бы с цепи. Как злая собака, он был безопаснее, пока лаял.
– Зачем вам меня арестовывать? – спросил я. – Посольство немедленно этим заинтересуется.
– Сегодня в четыре часа утра было совершено нападение на полицейский участок. Один человек убит.
– Полицейский?
– Да.
– Отлично.
– Не прикидывайтесь, будто вы такой храбрец, – сказал он. – Вам очень страшно. Взгляните на свою руку. (Я вытер раза два вспотевшую ладонь о штаны пижамы.)
Я неестественно захохотал.
– Сегодня жарко. Совесть моя абсолютна чиста. В четыре часа я уже был в постели. А куда делись другие полицейские? Небось сбежали?
– Да. В свое время мы ими займемся. Они сбежали, бросив оружие. Это грубая ошибка.
Из кухни повалили тонтон-макуты. Странно было в предутренней мгле видеть столько людей в солнечных очках. Капитан Конкассер сделал одному из них знак, и тот двинул меня в челюсть и разбил губу.
– Сопротивление при аресте, – сказал капитан Конкассер. – Надо, чтобы на тебе были видны следы. Тогда, если мы захотим соблюсти вежливость, мы покажем твой труп поверенному в делах. Как там его зовут? У меня плохая память на имена.
Я чувствовал, что у меня сдают нервы. Даже человеку храброго десятка трудно быть смелым до завтрака, а я не смельчак. Я почувствовал, что не могу усидеть – меня так и тянуло броситься к ногам капитана Конкассера. Я знал, что такой поступок оказался бы роковым. Никто и не пожалеет пристрелить подобную мразь.
– Я скажу тебе, что случилось, – сказал капитан Конкассер. – Постового полицейского задушили. Наверно, он заснул на посту. Какой-то хромой взял его ружье, а метис револьвер, они ворвались туда, где спали другие полицейские…
– И дали им уйти?
– Моих людей они бы не пожалели. Полицейских иногда щадят.
– Мало ли в Порт-о-Пренсе хромых.
– Где же тогда Жозеф? Почему он не ночует дома? Филипо узнали, и его тоже нет дома. Когда ты, его в последний раз видел? Где?
Он подал знак тому же из своих подручных. На этот раз тонтон-макут с силой лягнул меня в голень, а другой в это время выхватил из-под меня стул, и я очутился там, где мне так не хотелось быть, – у ног капитана Конкассера. Туфли у него были жуткого рыжего цвета. Я знал, что мне надо встать, не то мне конец, однако нога очень болела, я не был уверен, что устою, и сидел как дурак на полу, словно это была веселая вечеринка. Все ждали, что я стану делать дальше. Может быть, когда я встану, они меня повалят снова? Я ведь не знал, как у них принято развлекаться. Я вспомнил сломанное бедро Жозефа. Безопаснее было оставаться на полу. Но я встал. Правую ногу пронзила острая боль. Я оперся на балюстраду. Капитан Конкассер не спеша передвинул нацеленный на меня револьвер. Он очень удобно устроился в моем шезлонге. У него и впрямь был такой вид, будто он здесь хозяин. А может, он как раз этого и добивался.
– О чем это мы говорили? – сказал я. – Ах, да… Ночью я ездил с Жозефом на моление. Там был и Филипо. Но мы с ним не разговаривали. Я ушел до того, как все кончилось.
– Почему?
– Мне стало противно.
– Тебе противна религия гаитянского народа?
– У каждого свой вкус.
Люди в темных очках обступили меня теснее. Очки были повернуты к капитану Конкассеру. Если бы только я мог увидеть глаза хоть одного из них, их выражение… Меня пугала эта безликость. Капитан Конкассер сказал:
– Ну и храбрец, страху полные штаны.
Я понял, что он говорит правду, когда почувствовал сырость и тепло. К моему унижению, с меня капало на пол. Он своего добился, и мне было бы лучше остаться сидеть на полу у его ног.
– Стукни-ка его еще разок, – сказал капитан Конкассер своему подручному.
– Degoutant[80], – произнес чей-то голос. – Tout-a-fait de-goutant[81].
Я был поражен не менее, чем они. Американский акцент, с которым были произнесены эти слова, прозвучал для меня как трубы и литавры «Боевого гимна республики» миссис Джулии Уорд Хоу[82]. В нем слышался свист сверкнувшей в воздухе стали, хруст раздавленных гроздьев гнева. Это остановило поднятый для удара кулак моего врага.
Миссис Смит появилась в противоположном конце веранды, за спиной капитана Конкассера, и тому поневоле пришлось переменить свою небрежную позу, чтобы посмотреть, кто там говорит. Дуло револьвера больше не глядело на меня, и я отошел подальше, чтобы меня не достал кулак. Миссис Смит была одета в длинную ночную рубашку, в стиле первых американских поселенцев, а в волосах у нее причудливо торчали металлические бигуди, что придавало ее фигуре кубистский вид. Она стояла непоколебимо в бледном свете зари и отчитывала их резкими фразами, взятыми из французского самоучителя.
79
сядьте (фр.)
80
отвратительно (фр.)
81
совершенно отвратительно (фр.)
82
гимн северян, написанный Д.У.Хоу (1819–1910) – американской поэтессой и общественной деятельницей