Комедианты

– Позвольте преподнести вам подарок, – сказал министр, вручая статуэтку мистеру Смиту; тот смутился. – Образец гаитянского искусства.

– Я должен с ним расплатиться, – сказал мистер Смит.

– В этом нет никакой необходимости. О нем заботится правительство.

Министр повернул назад к машине, поддерживая мистера Смита под локоть, чтобы тот не оступился на разрытой площадке. Нищий раскачивался взад и вперед, издавая звуки, полные горечи и отчаяния. Слов нельзя было разобрать; кажется, у него была повреждена верхняя челюсть.

– Что он говорит? – спросил мистер Смит.

Министр сделал вид, что не слышит.

– Со временем, – сказал он, – мы здесь воздвигнем настоящий дворец искусств, где художники смогут жить, созерцая природу и черпая в ней вдохновение. Гаитянское искусство славится во всем мире. Многие американцы коллекционируют наши картины, кое-какие из них даже выставлены в Музее современного искусства в Нью-Йорке.

Мистер Смит сказал:

– Что бы вы ни говорили, я заплачу этому человеку.

Он стряхнул с себя руку министра социального благоденствия, побежал обратно к калеке, вытащил пачку долларовых бумажек и протянул ему. Калека смотрел на него со страхом и недоверием. Наш шофер двинулся было, чтобы вмешаться, но я преградил ему дорогу. Мистер Смит нагнулся к калеке и всунул деньги ему в руку. Нищий с огромным трудом закачался назад к арене. Может, у него там была какая-нибудь дыра, где он мог спрятать деньги…

Лицо шофера исказилось от бешенства – будто его ограбили. По-моему, он собирался вытащить револьвер (пальцы у него так и дернулись к поясу) и прикончить хотя бы одного художника, но мистер Смит возвращался, заслоняя ему мишень.

– Ну, вот, теперь он не прогадал, – с удовлетворением улыбнулся мистер Смит.

Мировой судья привстал около своей коробки, наблюдая за сделкой, – теперь, когда он поднялся на ноги, видно было, какой это гигант. Он прикрыл рукой глаза от яркого солнца. Мы заняли места в машине, и на мгновение воцарилось молчание. Потом министр спросил:

– Куда бы вы хотели поехать еще?

– Домой, – лаконично ответил мистер Смит.

– Я могу показать вам участок, который мы наметили для колледжа.

– На сегодня достаточно, – сказал мистер Смит. – Если вы не возражаете, я хотел бы поехать домой.

Я оглянулся. Мировой судья огромными прыжками мчался через спортивную площадку, а калека, отчаянно раскачиваясь, уходил от него к петушиной арене; он напомнил мне краба, удирающего в свою нору. Ему оставалось всего каких-нибудь двадцать шагов, но дело его было гиблое. Когда минуту спустя я оглянулся, Дювальевиль скрылся в облаке пыли, поднятом нашей машиной. Я ничего не сказал мистеру Смиту, он благодушно улыбался, совершив доброе дело; по-моему, он уже предвкушал, как расскажет эту историю миссис Смит – историю, которой она вместе с ним порадуется.

Когда проехали несколько миль, министр заметил:

– Туристский участок, конечно, находится и в ведении министра общественных работ; придется также посоветоваться с министром по делам туризма, но он мой личный друг. Если бы вы договорились со мной, я позаботился бы, чтобы и остальные были удовлетворены.

– В каком смысле «удовлетворены»? – спросил мистер Смит.

Не так уж он был прост: хотя его веру и не поколебали нищие на почтамте, город Дювальевиль, по-моему, раскрыл ему глаза.

– Вы же вряд ли пожелаете участвовать в бесконечных совещаниях, – продолжал министр, доставая коробку сигар из-за спинки сиденья. – А я изложу вашу точку зрения моим коллегам. Возьмите, профессор, парочку сигар.

– Благодарю вас, я не курю.

Водитель курил. Увидев эту сцену в зеркальце, он перегнулся назад и перехватил две сигары. Одну он закурил, другую сунул в карман рубашки.

– Мою точку зрения? – сказал мистер Смит. – Что ж, если угодно, я ее изложу. Я не думаю, что ваш Дювальевиль станет подлинным центром прогресса. Он слишком далеко расположен.

– Вы бы предпочли участок в столице?

– Я начинаю подумывать о пересмотре всего проекта вообще, – сказал мистер Смит так решительно, что даже министр смущенно замолчал.

И все-таки мистер Смит медлил с отъездом. Может быть, когда он обсудил все события этих дней с миссис Смит, помощь, которую он оказал калеке, возродила в нем надежду – надежду, что он еще в состоянии помочь страждущему человечеству. Может быть, миссис Смит укрепила в нем веру и поборола его сомнения (она была более стойким бойцом, чем он). Мы провели больше часа в мрачном молчании, но, когда мы подъезжали к «Трианону», мистер Смит уже явно начал смягчать свои суровые оценки. Его угнетала мысль, что вдруг он был несправедлив. Он холодно, но вежливо попрощался с министром социального благоденствия, поблагодарив его «за очень интересную экскурсию», но, уже стоя на ступеньках веранды, покаялся:

– Я, кажется, слишком резко напустился на него за эту фразу «все были удовлетворены». Она вывела меня из себя, но ведь английский – не родной для него язык. Может, он не имел в виду…

– Он имел в виду именно то, что вы думаете, хоть и не хотел высказываться так откровенно.

– Должен признаться, что это строительство не произвело на меня благоприятного впечатления, но, знаете, даже Бразилиа… а у них там сколько хотите специалистов… ведь к чему-то стремиться – уже похвально, даже если терпишь неудачу.

– Боюсь, что они здесь еще не созрели для вегетарианства.

– Мне тоже это приходило в голову, но, может быть…

– Наверно, им сперва надо вволю наесться мяса.

Он взглянул на меня с укором.

– Мы обсудим все это с миссис Смит.

Потом он оставил меня одного, вернее, так я думал, пока, зайдя к себе в кабинет, не застал там британского поверенного в делах. Жозеф успел поднести ему своего знаменитого ромового пунша.

– Какой красивый цвет, – сказал поверенный, подняв на свет бокал.

– Тут гренадин.

– Я еду в отпуск, – сказал он, – на будущей неделе. Пришел попрощаться.

– Небось будете счастливы, что выбрались отсюда.

– Почему, здесь интересно, – сказал он, – очень интересно. Бывают места и похуже.

– Разве что Конго. Но там люди умирают быстрее.

– А я все же рад, – продолжал поверенный, – что не оставляю в тюрьме соотечественника. Заступничество мистера Смита увенчалось успехом.

– Не знаю, помог ли тут мистер Смит. У меня создалось впечатление, что Джонс выбрался бы сам, так или иначе.

– Хотел бы я знать, в чем его сила. Не стану от вас скрывать, что я наводил справки…

– Он, как и мистер Смит, привез рекомендательное письмо, и я подозреваю, что оно, как и у мистера Смита, было адресовано не тому, кому надо. Вот почему, мне кажется, его и арестовали, когда обнаружили у него в порту письмо. Я думаю, что письмо было к одному из армейских офицеров.

– Он явился ко мне позавчера вечером, – сказал поверенный. – Я его не ждал. Было очень поздно. Я уже собирался спать.

– Я не виделся с ним с того вечера, когда его освободили. По-моему, его друг, капитан Конкассер, считает, что я не заслуживаю доверия. Ведь я присутствовал при том, как Конкассер сорвал похороны Филипо.

– Джонс дал мне понять, что работает над каким-то правительственным проектом.

– Где он живет?

– Его поселили на Вилле Креоль. Вы знаете, что правительство ее конфисковало? Когда уехали американцы, там поселили польскую миссию. Пока что других постояльцев у них не было. А поляки тоже вскоре сбежали. Джонсу дали машину и шофера. Шофер, конечно, одновременно может быть и его тюремщиком. Это тонтон-макут. Вам известно, что это за проект, над которым работает Джонс?

– Понятия не имею. Ему надо быть поосторожнее. Барону Субботе пальца в рот не клади, всю руку откусит.

– Я сказал ему примерно то же самое. Но, по-моему, он и сам это понимает, он далеко не дурак.

– Вы знали, что он был в Леопольдвиле?

– Это выяснилось случайно. Он был там во времена Лумумбы. Я навел справки в Лондоне. Судя по всему, ему помог выбраться из Леопольдвиля наш консул. Это еще ничего не значит, многим помогали выбираться из Конго. Консул дал ему билет до Лондона, но он сошел в Брюсселе. Это, конечно, тоже еще не преступление… Мне кажется, он пришел ко мне проверить, предоставляет ли британское посольство право убежища. На случай осложнений. Пришлось сказать, что нет. Юридически у нас нет такого права.