Страница 37 из 69
– Ваш приятель провел уже больше получаса с Тин-Тин, – сказала она. – Ему пора…
– Ему должно быть предоставлено столько времени, сколько понадобится, – заявил капитан. – Он – важное лицо. Очень важное лицо. – В уголках его рта собралась пузырьками слюна, совсем как у гадюки. Он дотронулся кончиками пальцев до револьвера. – Искусственный каток – это очень современно. – Его пальцы так и бегали между ромом и револьвером. Я обрадовался, когда они схватили стакан. – Ледяной каток – это шикарно. Это последний крик.
– Вы заплатили за полчаса, – повторила матушка Катрин.
– По моим часам – еще не время, – ответил капитан. – А что вы теряете? Других посетителей ведь нет.
– А мсье Браун?
– Не сегодня, – сказал я. – Я не решусь идти по стопам такого важного гостя.
– Чего же вы здесь торчите? – спросил капитан.
– Пить хочу. И потом – из любопытства. Мы ведь в Гаити теперь не так часто видим знатных иностранцев. Он дает деньги на ваш каток? – Капитан бросил взгляд на револьвер, но минутная вспышка, которая грозила опасностью, тут же прошла. Остались только ее приметы, как следы болезни: кровавая жилка на желтом белке глаза да съехавший набок полосатый галстук. – Вряд ли удобно, чтобы ваш знатный иностранец, вернувшись, обнаружил здесь труп белого. Это может испортить вам все дело.
– Что же, время терпит… – мрачно констатировал он, и вдруг лицо его разверзла улыбка, словно трещина в бетоне пресловутого катка. Улыбка любезная и даже заискивающая. Он вскочил; за моей спиной хлопнула дверь, я обернулся и увидел Тин-Тин, всю в белом, которая тоже улыбалась, скромно, как невеста у входа в храм. Но они с Конкассером улыбались не друг другу, а важному гостю, который вел ее под руку. Это был мистер Джонс.
– Джонс! – воскликнул я. Его лицо еще украшали боевые шрамы, но сейчас они были аккуратно заклеены липким пластырем.
– Кого я вижу! Браун! – сказал он и, подойдя, горячо пожал мне руку. – Приятно встретиться со старой гвардией, – сказал он, словно мы были ветеранами предпоследней войны и впервые с тех пор встретились на полковом сборе.
– Мы же виделись только вчера, – сказал я и заметил, что он несколько смущен.
Стоило Джонсу вывернуться из какого-нибудь неприятного положения, как он тут же об этом забывал. Он объяснил капитану Конкассеру:
– Мы с мистером Брауном вместе плыли на «Медее». А как поживает мистер Смит?
– Да так же, как вчера, когда он у вас был. Очень о вас беспокоится.
– Обо мне? Почему? – И сказал: – Извините. Я вас еще не представил моей юной подруге.
– Мы с Тин-Тин хорошо знакомы.
– Вот и чудесно, чудесно! Садитесь, дорогая, мы все вместе пропустим по маленькой. – Он пододвинул ей стул, а потом, взяв меня под руку, отвел чуть-чуть в сторонку и сказал, понизив голос: – Понимаете, вся та история – уже вчерашний день.
– Я рад, что вы так быстро выкарабкались.
Он туманно объяснил:
– Помогла моя записка. Я на это и рассчитывал. В общем, я не очень волновался. Обе стороны допустили ошибки. Но мне бы не хотелось, чтобы девочки это знали.
– Поверьте, они бы вам только посочувствовали. Но неужели он не знает?
– О да, но ему приказано держать язык за зубами. Завтра я бы непременно вам все рассказал, но сегодня мне просто позарез было нужно сюда… Значит, вы уже знакомы с Тин-Тин?
– Да.
– Прелестная девушка. Я рад, что ее выбрал. Капитан хотел, чтобы я взял ту, с цветком.
– Не думаю, чтобы вы заметили особую разницу. Матушка Катрин держит лакомый товар. А что у вас общего с ним?
– Мы тут вместе обстряпали одно дельце.
– Неужели искусственный каток?
– Нет. При чем тут каток?
– Будьте осторожны, Джонс. Это опасный субъект.
– Не беспокойтесь, – сказал Джонс. – Я не маленький.
Мимо нас прошла матушка Катрин с подносом, заставленным бутылками рома и, видимо, последними запасами «Семерки». Джонс схватил с подноса стакан.
– Завтра они подыщут для меня какую-нибудь колымагу. Я к вам заеду, как только ее получу. – Он помахал Тин-Тин, а капитану крикнул: – Salut[61]. Мне здесь нравится, – добавил он. – По-моему, фортуна наконец мне улыбнулась.
Я вышел из зала с приторным вкусом от выпитой «Семерки» во рту. Проходя мимо, я потряс за плечо стража у двери – надо ведь хоть кому-то оказать добрую услугу! Я ощупью обошел вездеход и добрался до своей машины; вдруг я услышал за спиной шаги и отпрянул в сторону, подумав, что капитан все-таки решил постоять за честь своего катка. Но это была всего-навсего Тин-Тин.
– Я им сказала, что пошла faire pipi[62], – сообщила она.
– Как поживаешь, Тин-Тин?
– Очень хорошо, а вы?
– Ca marche[63].
– А вы не хотите немножко обождать в машине? Они скоро уедут. Англичанин уже tout-a-fait epuise[64].
– Не сомневаюсь, но я устал. Мне надо домой. Скажи, Тин-Тин, он тебя не обижал?
– О, нет. Он мне понравился. Очень понравился.
– А что тебе в нем так уж понравилось?
– Он меня насмешил, – сказала она.
Эту же фразу, к вящему моему огорчению, я услышал снова, но уже при других обстоятельствах. За мою беспорядочную жизнь я научился многим фокусам, но смешить я так и не умею.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Джонс исчез на какое-то время так же бесследно, как труп министра социального благоденствия. Никто так и не узнал, куда делся труп, хотя кандидат в президенты предпринял попытку это выяснить. Он проник в канцелярию нового министра, где его приняли деловито и вежливо. Пьер Малыш не пожалел сил, чтобы раструбить о нем как о «сопернике Трумэна», а новый министр краем уха слыхал о Трумэне.
Министр был маленький толстенький человечек; он неведомо почему щеголял значком американской студенческой корпорации, зубы у него были крупные, белые и редкие, словно надгробные плиты, заготовленные для куда более просторного кладбища. Через его письменный стол доносился странный запах, будто одну могилу забыли засыпать землей. Я сопровождал мистера Смита на случай, если понадобится переводчик, но новый министр свободно говорил по-английски, правда, с таким американским акцентом, что в какой-то мере оправдывал свой значок. (Потом я узнал, что министр некоторое время служил посыльным в американском посольстве. Его производство в министры было бы редким примером выдвижения из низов, если бы в промежутке он не подвизался у тонтон-макутов адъютантом по особым поручениям при полковнике Грасиа, известном под кличкой Толстяк Грасиа.)
Мистер Смит принес извинение в том, что его рекомендательное письмо адресовано доктору Филипо.
– Бедняга Филипо, – сказал министр, и я подумал, что мы услышим наконец официальную версию о его кончине.
– Что с ним случилось? – спросил мистер Смит с похвальной прямотой.
– Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Он был человек угрюмый, со странностями, и, должен вам сказать, профессор, с финансами у него не все в порядке. Было там одно дельце с водопроводной колонкой на улице Дезэ…
– Вы намекаете, что он покончил самоубийством?
Я недооценил мистера Смита. Ради высокой идеи он мог и схитрить, сейчас он решил не открывать своих карт.
– Может, и так. А может, он стал жертвой народного гнева. Мы, гаитяне, привыкли расправляться с тиранами по-своему.
– Разве доктор Филипо был тираном?
– Люди с улицы Дезэ не простили ему этого надувательства с водой.
– А теперь водопровод пустят? – спросил я.
– Это будет одним из моих первых мероприятий, – взмахом руки он обвел папки на полках у себя за спиной, – но, как видите, забот у меня немало.
Я заметил, что остальные скрепки на многих из его «забот» заржавели от длинной череды дождливых сезонов: видно, «заботам» этим еще долго суждено здесь лежать.
61
привет (фр.)
62
сделать пипи (фр.)
63
ничего (фр.)
64
совсем выбился из сил (фр.)