Страница 2 из 12
Но вот в 1820 году за Екатерингоф берется генерал-губернатор Петербурга граф Михаил Милорадович. Человек необыкновенно деятельный, безрассудно смелый, герой войны 1812 года, он и погиб-то на Сенатской площади от выстрела декабриста Каховского, когда отважно выехал к бунтовщикам и призывал их вернуться в казармы. И во время страшного наводнения 1824 года он объезжал город на катере и руководил спасением людей. Хороший, наверно, был у Петербурга губернатор… когда-то. По замыслу Милорадовича традиционное первомайское гулянье в Екатерингофе должно было проходить с блеском и размахом, напоминая знаменитый Лоншан под Парижем. Он привлекает к перепланировке парка малоизвестного тогда архитектора Огюста Монферрана, и тот активно берется за дело. Парк делится на две половины – как бы «познавательную» и «развлекательную». В «познавательной» части приводится в порядок дворец, и в нем устраивается музей, посвященный памяти Петра и его эпохи. Во дворец назначают штат смотрителей (в том числе старого камер-лакея, помнящего еще императрицу Елизавету), перевозят личные вещи Петра, восстанавливают убранство залов. Расчищаются дорожки, углубляются пруды и подъездной канал, ведущий ко дворцу. Появляются новые мостики, в том числе – первый висячий пешеходный мостик в Петербурге (арх. В. Беретти, инж. П. Базен). На берегу Екатерингофки возводятся Павильон Львов и Ферма, ставшая летней резиденцией генерал-губернатора. Кстати, недалеко от дворца устроили «детский уголок» с каруселями и кегельбаном. Может быть, это была первая детская площадка в России.
Екатерингоф. Ферма и Львиный павильон. 1824 год
В другой части парка, за мощеным булыжником шоссе тоже появилось много интересного. «Воксал»[4] с танцевальным и концертным залом, Китайский павильон, «Русская изба», где подавали мед, квас и чай, карусели, катальные горы – множество затей для публики самых разных классов. Гулянье 1-го Мая считалось «народным», но охотно посещалось аристократической публикой и членами царской семьи. В «воксале» давались концерты, балы. Кстати, огромной популярностью среди екатерингофской публики одно время пользовалась женщина-скрипачка, которая еще и дирижировала оркестром. Кавалькады, маскарадные выезды, балы, цыгане – чего только не видел Екатерингоф.
Екатерингоф. «Воксал»
Вспомним сцену из очень известного романа. «Князь стремглав бросился к подъезду, где все рассаживались на четырех тройках с колокольчиками. Генерал успел догнать его еще на лестнице.
– Помилуй, князь, опомнись! – говорил он, хватая его за руку: – брось! Видишь, какая она! Как отец говорю…
Князь поглядел на него, но, не сказав ни слова, вырвался и побежал вниз.
У подъезда, от которого только-что откатили тройки, генерал разглядел, что князь схватил первого извозчика и крикнул ему: „В Екатерингоф, вслед за тройками“».[5]
Но во второй половине XIX века Екатерингоф приходит в упадок. Его окружают сплошным кольцом фабрики и заводы, река Таракановка отравляется сточными водами. Аристократическая публика покидает парк, монферрановские постройки одна за другой идут на слом. Единственным памятником блестящего века Екатерингофа остается колонна у Молвинского моста, там, где Лифляндская улица пересекает Таракановку. Эта колонна, так называемый «Молвинский столп», стояла когда-то на территории дачи сахарозаводчика Молво, но легенда гласит, что под ней был похоронен любимый конь Петра I, персидский скакун Лизетта. Несколько странно: женское имя для жеребца! По преданию, Лизетта находил (находила?) своего хозяина в любой битве, из глаз у него катились слезы, если Петр отменял поездку, и ему даже дозволялось присутствовать на пирах (естественно, когда они происходили на открытом воздухе). На самом деле чучело Лизетты после смерти поступило в Кунсткамеру, а сейчас хранится в Зоологическом музее.
«Молвинский столп». Фотография В. Ходановича. 2013 год
Большой пруд в парке Екатерингоф. Фотография В. Ходановича. 2013 год
По другой легенде, именно на этой колонне Петр приказал выставить отрубленную голову Виллема Монса, любовника своей жены, и не однажды проезжал мимо в карете в сопровождении Екатерины, заставляя ее не отворачиваться от ужасного зрелища.
Окруженный фабриками и рабочими районами, Екатерингоф потерял былой блеск, парк зарастал, дворец разрушался. Район считался «неблагополучным», недаром именно здесь в 1891 году возле устья Екатерингофки состоялась первая маевка. О ней напоминает обелиск у проходной судостроительного завода «Северная верфь».
Судьба Екатерингофского дворца в советское время сложилась печально. Его передавали с баланса на баланс, он три раза горел и, в конце концов, был продан на слом или просто разобран местными жителями «на дрова». Пока еще можно определить, где он стоял, видны следы фундамента. Пруды и подъездной канал не расчищены, зарастают дорожки. В приличном состоянии поддерживается лишь часть парка за Лифляндской улицей.
В общем, всё так, как в стихотворении Александра Кушнера:
В одном из ужаснейших наших
Задымленных, темных садов,
Среди изувеченных, страшных,
Прекрасных древесных стволов.
У речки, лежащей неловко,
Как будто больной на боку,
С названьем Екатерингофка,
Что еле влезает в строку,
Вблизи комбината с прядильной
Текстильной душой нитяной
И транспортной улицы тыльной,
Трамвайной, сквозной, объездной,
Под тучей, а может быть, дымом,
В снегах, на исходе зимы,
О будущем, непредставимом
Свиданье условились мы.
Так помни, что ты обещала.
Вот только боюсь, что и там
Мы врозь проведем для начала
Полжизни с грехом пополам.
А ткацкая фабрика эта,
В три смены работая тут,
Совсем не оставит просвета
В сцеплении нитей и пут.[6]
Коломна, Покровка, Пушкин…
Название района «Коломна» кто-то выводит от немецкого слова «колония», кто-то – от выходцев из села Коломенского под Москвой. Есть и такое мнение: «виноват» в появлении слова «Коломна» первый архитектор Петербурга Доменико Трезини, называвший просеки для будущих улиц «колоннами», а далее народная этимология превратила их в «коломны».
Границы Коломны – Фонтанка, Крюков канал, Мойка и Большая Нева. Канал Грибоедова делит местность на Большую и Малую Коломну.
Долгое время Коломна оставалась местом тихим, провинциальным. Даже в конце XIX – начале XX веков, когда строительный бум добрался до нее и началось строительство доходных домов (один из них, № 105 по Садовой, выходящий и на Английский проспект, и на площадь Тургенева, построенный по проекту архитектора В. Розинского, до сих пор обращает на себя внимание эффектной башенкой и впечатляющими размерами), даже и тогда селились в Коломне люди небогатые – купцы средней руки, отставные чиновники, конторщики, повивальные бабки, театральные капельдинеры… Хорошо описал Коломну Николай Васильевич Гоголь: «Тут всё непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь всё тишина и отставка, всё, что осело от столичного движенья».[7]
В центре небольшой коломенской площади построена была в 1812 году церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Проект выполнил архитектор Иван Старов (это его последняя воплощенная в жизнь работа) и как-то сразу площадь стала называться Покровской или просто – Покровкой.
Совсем недалеко от Покровки – дом адмирала Клокачева (Фонтанка, 185), где в квартире родителей поселился в июне 1817 года после окончания Лицея Александр Сергеевич Пушкин. Было ему в ту пору восемнадцать лет, и можно представить себе – с каким восторгом молодой человек окунулся в водоворот развлечений, новых знакомств, приключений после восьми лет «монастырской» жизни. Тут и увлечение театром, и новые друзья, и влюбленность в прекрасную светскую женщину Авдотью Голицину, «ночную княгиню». И наряду с этим – кутежи, дуэли, дамы полусвета, всякие там Оленьки Массон и Лизаньки Штейн. Помните?