Янычар

– Слышу, – спокойно сказал Егорыч. – Все понятно. Сделаем. Они мне ни родственники, ни друзья.

– Вот и славно. – Янычар отпустил Петруху и пошел к выходу. – Мальчишек я к вам пришлю.

– Слышь, Янычар, – окликнул его Петруха. – Ты мне про собак Амундсена рассказывал…

– Ну?..

– А я все больше другую историю вспоминаю. Про козла, который овец на бойню водил. Сам возвращался, а овец – под нож. На мясо и овчину.

– Тебя что-то не устраивает в этом? Не хочешь быть козлом? К овцам потянуло?

– Да нет, все устраивает, мать его так… – Петруха взмахнул ножом и со скрежетом прочертил глубокую царапину на дверце шкафа. – Взялся выживать – выживай…

Это он правильно сказал. Очень правильно и емко. Взялся выживать – выживай. И все остальное сразу становится малозначащим и простым. Комбат, умерший возле Кремля, фээсбэшники, расстрелянные на Лубянке, три десятка солдат, обманутые и, по сути, уже мертвые, но еще на что-то надеющиеся. Все это ради одного – Янычар решил прожить как можно дольше.

И цена здесь роли не играет.

Ливень не собирался стихать. Сплошная стена из воды стояла сразу за козырьком подъезда. По улице текла река, ручьи стекали по броне БМП на ступеньки крыльца, превращаясь в небольшие водопады.

Время от времени вдалеке гремел гром.

Пока Янычар разговаривал с Петрухой, сержант успел распределить людей по сменам, организовать из мебели подобие баррикады в дверном проеме и отдал приказ накрыть на полу обед на всех. Сергей и Рустам, которые, как обычно, старались держаться вместе, сидели с краю импровизированного застолья, Янычар присел возле них на корточки и тихо, чтобы не привлекать внимание, приказал подняться на третий этаж к Петрухе. Ваши порции вам оставят, сказал Янычар, потом поедите.

Парни взглянули печально на еду и выпивку, разложенную на сорванных шторах из квартиры, и ушли.

Янычару подвинули его порцию, но он отказался.

На замызганном полу, засланном бархатной шторой, были расставлены хрустальные бокалы, фарфоровые тарелки и блюда. Солдаты успели прошвырнуться по квартирам. Теперь люди сидели вокруг на подушках и свернутых одеялах.

– За удачу! – сказал сержант, поднимая стакан.

Пыль с лица сержант смыл, пыль и кровь, а шрам остался. На него дождь не подействовал, удивился Янычар.

– Чтобы все завтра проснулись, – тихо сказал солдат на другом конце стола.

На него зашикали.

– Не порти настроение! – крикнул кто-то.

– А чего его портить? – вмешался пожилой, лет пятидесяти мужик, которого все называли Дедом. – Настроение хорошим должно быть. Ясно? Потому что… Потому что мы выиграли в лотерею. Я всю жизнь мечтал выиграть, еще при социализме вечно лотерейные билетики покупал, только больше рубля никогда не выиграл… И только вот сейчас понял – мой выигрыш меня дожидался…

– Ага, это нужно было, чтобы весь мир этой самой накрылся, чтобы ты выиграл… – проворчал контрактник.

– Конечно! И мир не накрылся, не думай! – Дед поднял палец и потряс им в воздухе. – Нас выбрали. Каждого из нас – выбрали. Каждому его долю назначили.

– Подохнуть или мутантом стать?

– А и так. И что? Заладили – террористы, евреи, лаборатория секретная… Да какая к чертям разница, откуда эта зараза появилась? Важно – для чего она к нам пришла, что мы понять должны… Я вот понял…

– Что понял? Что мы теперь будем вымирать по одному, если уж скопом вместе с большинством не подохли? Так это и так понятно…

– Понятно? – поинтересовался вкрадчивым голосом Дед. – А почему кто-то умер сразу, а кто-то выжил? За какие заслуги?

Тут слушателям крыть было нечем. Все и вправду выглядело очень странным. С другой стороны – ну повезло. Реально повезло, как никогда…

– Вы меня послушайте, – не унимался Дед. – Каждому свое на роду написано… Ясно вам? Кто с ходу подох, кто в урода превратился, а кому и выигрыш выпал. Нужно только принять его. Понять и принять. Я когда в госпитале лежал – я старшим прапорщиком на пенсию ушел, в военном госпитале как пенсионер лечился… Так вот, когда я лежал в госпитале там в отдельной палате женщина была. Жена майора одного, особиста. То ли Петров его фамилия, то ли Орлов… Не важно. Вот. Помирала его жена. Я в четырехместной палате лежал, а майорская жена – в одноместной. Понятно, что особист договорился… но не в этом дело. В тот самый день, когда все началось, он в госпиталь приехал. Вот почти минута в минуту подгадал, я в коридор выглянул, а он с автоматом по коридору бежит… Вот. Он, видите ли, решил, что ему закон не писан… что он сам все решит… Там в палате у его жены дочка дежурила, вот майор и решил, что мучиться им не нужно. Знал, видать, сука кагэбэшная, что эпидемия начнется. Их, видать, предупредили… Суки… Вот он приехал и жену с дочкой гранатами подорвал. И себя, и их… Чтобы, значит, не мучились… – Дед засмеялся. – Думал, что знает лучше всех, даже лучше, чем на небе знают… Я заглянул в палату – в клочья все трое. Я автомат и магазины подобрал, спасибо майору, если бы не он – без оружия я бы не выбрался. Но ведь если бы он не убил своих, а дал каждому свою долю принять… так, может, и не умерли бы его дочка и его жена? Если достойны? Достойные выживают. А грешники… Те, кто не сильно согрешил, те сразу умирают, а те, что очень уж сильно, – становятся мутантами…

– А что ж люди до сих пор либо умирают, либо мутируют? – спросил кто-то из солдат.

– А потому, что Господь человеков не просто так спас. Он их на самое лезвие поставил. Вот окажешься достойным – останешься живым и человеком. А чуть согрешил, пусть даже в мыслях, – тут тебе и наказание, быстрое и неотвратимое… – Дед щелкнул пальцами. – Понятно?

Солдаты молчали, пытаясь осмыслить услышанное.

Даже Янычар на мгновение задумался, потом покачал головой. Врет Дед. Как сивый мерин врет! Если бы кто-то там, наверху, решил грешников наказать, то Янычар до этого дома даже не добрался бы. Он убивает и врет, врет и убивает…

– Кто-нибудь из вас ребенка больного или мутировавшего видел? – спросил Дед. – Ну, чтобы не мутанты его сожрали, а чтобы он пеной исходил или в толпе за людьми бегал? Бабы на нас бросались, старики тоже, а детей я не видел… Кто-то из вас, может?..

Детей среди мутантов Янычар тоже не видел. Может, просто не обратил внимания, может, их уничтожили в первую очередь, сожрали те, кто мутировал, они ведь жрут друг друга, а дети слабее всех, а значит, доступная добыча…

– А еще животные, – сказал срочник. – Их тоже зараза не тронула. Мне танкисты рассказывали, что вломились случайно в зоопарк, так все люди либо вымерли, либо бегают, зубами щелкают, а звери… Звери нет, живые и здоровые. Их танкисты из клеток выпустили – чего зря подыхать.

– Дети и звери, – сказал Дед. – Греха на них нет. Вот и живы остались. А нам выбор сделать нужно. Устоим мы на лезвии ножа или нет…

Кто-то тронул Янычара за плечо, он оглянулся – Петруха. Присел, вытирает руки какой-то тяпкой. Тщательно вытирает, с трудом, словно во что-то липкое они испачканы.

– Сделали, – тихо сказал Петруха. – И тюки оттащили, и канистры, и наше имущество из танка забрали, пока вы тут проповеди слушаете. Дед – чокнутый. Если бы грешников только наказывали, то его бы… Он ведь, тварь, свободно может за кусок сухаря человека убить… Мне, говорит, можно. Мне все отпущено… Сука.

– Что пацаны? – так же тихо спросил Янычар.

– А все пацаны… – сказал Петруха. – Я так думаю, что им и больно-то толком не было. Я постарался для них. Мне за это грех какой-нибудь спишут, как полагаешь?

– Не спишут.

– Вот и я так думаю. Значит…

Договорить Петруха не успел. Только собирался сказать, что и Янычару, видимо, на амнистию рассчитывать не приходится, как тут ударил пулемет с БМП. Запоздало ударил. Проморгали часовые мутантов. Расслабились и увидели набегающую толпу только тогда, когда первые уроды оказались в двух-трех метрах от БМП.

Пулемет ударил, открыла огонь пушка, но хрипящая и завывающая волна захлестнула боевые машины и хлынула по ступенькам к открытым дверям дома. Прежде чем солдаты, находящиеся в доме, открыли огонь, хлипкая баррикада рухнула, и сквозь дверной проем впрыгнули несколько мутантов.