Страница 9 из 94
Танцы были центральным событием этих балов. Главным, первым танцем был менуэт, за ним следовали полонезы и контрдансы. Через некоторое время популярными стали кадриль, котильон и экосез. Они настраивали на легкий тон и веселую болтовню, избегавшую смертельно скучной глубины и эрудиции и основанную на обмене остроумными и непринужденными репликами. Хотя в такого рода разговорах между мужчинами и женщинами был некоторый шарм и даже свобода, им недоставало интеллектуальной строгости и образованности, к которым стремилась Дашкова. Очень скоро она сочла их чересчур утомительными. В пятнадцать лет Дашкова объявила, что никогда не будет пользоваться пудрой или румянами, находя отвратительной саму идею рисования ярко-красных кругов на щеках. Позже, яростно критикуя сочинение Кастерб, она возражала против описания ее как провокационно одетой светской красавицы[60]. Большинство очевидцев, среди них Марта Вильмот, также противоречат описанию Кастерб и пишут, что Дашкова была сама простота — без затей одетая женщина в век портновских излишеств, напрочь отвергающая любовь к одежде.
Вполне предсказуемо, что Дашкова быстро устала от бездумных развлечений и фривольностей при дворе. Романтические роли на маскарадах и костюмированных балах были, однако, исключением. Маскарады давали возможность, хотя бы на время, получать некоторую свободу и чувство обретенной силы. Особенно завораживающими были так называемые «метаморфозы», когда все гости должны были приходить в масках, мужчины одевались как женщины, а женщины — как мужчины. Женщинам позволялось, таким образом, играть новые роли, которые обычно были запрещены, и одеваться по-военному (en militaire) для смеха и увеселения других. Елизавета считала себя неотразимой в военной форме и часто планировала маскарады, в которых мужчины были очень комично одеты в платья. Хотя такие трансвеститские развлечения были чрезвычайно непопулярны среди ее гостей-мужчин, женщины, кажется, радовались им, как и Дашкова. Они продолжались и позже, уже в царствование Екатерины, получавшей большое удовольствие от подобных «метаморфоз». Даже самые могущественные мужи екатерининского двора, хотя над ними часто потешались, принуждены были принимать участие в праздниках переодевания. Во время рождественского веселья 1765 года двери внутренних покоев императрицы открылись и оттуда появились семь «дам»: это были наиболее влиятельные сторонники Екатерины — Г. Г. Орлов, А. С. Строганов, Н. А. Головин, П. Б. Пассек, Л. А. Нарышкин, М. Е. Баскаков, А. М. Белозерский, причем особенно хорош был последний в платье гувернантки.
Сама Екатерина II охотно переодевалась в мужское платье. «Мужская одежда идет ей больше всего, — писал британский посланник лорд Бэкингемшир, — она всегда надевает ее, когда ездит верхом»[61]. В распоряжении по организации придворного бала-маскарада Екатерина пишет: «Будет четыре лавки одежды и масок на одной стороне для мужчин и то же самое на другой стороне для женщин. Французские комедианты будут играть торговцев и торговок и продавать женские платья мужчинам и мужскую одежду женщинам. На лавках с мужской одеждой будет написано: Магазин одежды для женщин и лавке с женской будет надпись: Магазин одежды для мужчин»[62].
В другом случае переоделись только некоторые из гостей, и Екатерина вспоминает, как, одетая в форму офицера и скрытая маской, она страстно флиртовала с княгиней Долгоруковой: «Я надела офицерскую форму и сверху розовое домино и, войдя в зал, встала в круг, где продолжали танцевать… Княгиня, проходя, взглянула на меня. Я поднялась и последовала за ней, мы вернулись в круг танцующих, и я заняла место рядом с ней.
Она обернулась и, увидев меня там, спросила: „Маска, потанцуем?“ Я сказала „да“. Она решила, что мы должны потанцевать, и, пока мы кружились, я сжала ее руку… После танца я склонилась и поцеловала ее руку. Она вспыхнула и сразу же оставила меня»[63].
Дух переодеваний и маскарада распространялся и за пределы дворца. И Елизавета, и Екатерина захватили трон силой оружия, одетые как офицеры, а не как великие княгини. Они были прекрасными наездницами и обе не любили дамское седло. В великолепных мужских костюмах они часто ездили верхом, искусно управляя норовистыми лошадями. Екатерине нравилось ездить по-мужски на своем любимом жеребце Бриллианте, но Елизавета категорически запрещала ей делать это, утверждая, что после того, как та «стала женщиной», подобная практика может привести к выкидышам. Екатерина была вынуждена заказать специальное седло, чтобы наслаждаться своей страстью, и, несмотря на запрет императрицы, выскальзывала из дворца, одетая как мужчина. Дома тринадцатилетняя Дашкова, возможно, слышала сплетни о французском посланнике шевалье д’Эон де Бомоне, который был удивительным образом похож на некую Лию де Бомон (или даже встречала его). Сходство привело двор к заключению, что это одно и то же лицо, поскольку однажды шевалье был якобы замечен на пути во Францию одетый женщиной. Шевалье часто проводил время в компании Михаила Воронцова, который развлекал других историями об этой загадочной женщине-мужчине.
В конце концов, неприятие Дашковой развлечений и веселости двора привело к колкостям и насмешкам над ней друзей и родственников[64]. Гордая и независимая, она пыталась как можно лучше скрывать свои чувства одиночества и неудовлетворенности. Она продолжала свои занятия, и книги стали ее главным интересом. Благодаря своей эрудиции она сошлась с Иваном Шуваловым, «ревнителем муз» и любовником императрицы Елизаветы. Франкофил и покровитель литературы, искусств и наук в России, он вместе с М. В. Ломоносовым основал в 1755 году Московский университет и стал его первым куратором. Он также создал в Петербурге Российскую академию художеств, которую возглавлял до 1763 года. Его дом находился рядом, на углу Невского проспекта и Большой Садовой, и в течение нескольких лет Дашкова принимала участие в его литературном кружке — месте сбора наиболее влиятельных русских писателей XVIII века. Там, в ярко освещенной угловой комнате, интеллектуальная элита Петербурга собиралась по вечерам, чтобы обсуждать искусство, литературу и философию. Многие годы собрания у Шувалова посещали Ломоносов и Сумароков, известные своими шумными и горячими спорами; бывал здесь и вечно хмельной Костров, переводчик Гомера. Среди участников были Державин и денди Богданович, который всегда был одет по последней французской моде и отказывался обсуждать свои сочинения, предпочитая свежие сплетни. Шувалов сидел в большом кресле, окруженный книгами и друзьями, говоря обычно по-русски, но выделяя важные пункты французскими словами и фразами. Он был очарован Дашковой, энергичной и эрудированной молодой женщиной, поощрял ее и добывал для нее все последние зарубежные издания.
Библиотека Дашковой вскоре выросла до 900 томов, а позже будет оцениваться в 4500 книг. Она станет одной из главных книжных коллекций того времени в России[65]. Дашкова писала: «Никогда самые изящные драгоценности не доставляли мне такого удовольствия, как книги; на покупку их я тратила почти все свои карманные деньги» (16–17/40). Она приобрела «Большой исторический словарь» Луи Морери[66] и «Энциклопедию» Дидро и д’Аламбера[67], которая вышла в семнадцати томах (с одиннадцатью томами иллюстраций) между 1751 и 1772 годами. Эти тома представляли собой величайшие литературные памятники Европы XVIII века. Статьи в «Энциклопедии» познакомили Дашкову с сочинениями Дидро и других философов (philosophes), например, Кондильяка, Монтескье и Гельвеция. «Энциклопедия» была тем более привлекательна для молодой Дашковой, что она была запрещена королевским режимом Франции в конце 1750-х годов и осуждена папой. Кроме описания новейших научных открытий, особенно в естественных науках, философы пропагандировали основанные на идеях Просвещения реформы в торговле, государственном управлении и других областях. Они познакомили свою заочную русскую ученицу с понятием прогресса, основанного на натуральной философии, с объективным изучением природы и физического мира до развития современной науки. В своих идеях они стремились обеспечить социальную справедливость через просвещение людей, развитие их рациональных способностей и установление честных и справедливых законов и методов управления. Впечатлительная Дашкова начала пересматривать свою элитарную роскошную жизнь, когда встретилась с духом оппозиции неравенству, нарушению закона, нетерпимости и религиозным авторитетам.
60
Корнилович-Зубашева О. Княгиня Е. Р. Дашкова за чтением Кастера. С. 358.
61
Alexander J. Т. Catherine the Great: Life and Legend. P. 65.
62
Catherine II. The Memoirs of Catherine the Great / Ed. by D. Maroger. P. 369.
63
Catherine II. The Memoirs of Catherine the Great / Ed. by D. Maroger. P. 358; Пыляев М. И. Старый Петербург. С. 203–204.
64
Малиновский А. Ф. Жизнеописание княгини Е. Р. Дашковой; Долговое. Р. Княгиня Е. Р. Дашкова. С. 169. Жена Малиновского Анна Исленьева была воспитанницей Дашковой, и он часто основывает свой биографический набросок на ее наблюдениях и разговорах с Дашковой. Видимо, из-за того, что это продукт устной истории, он содержит много неточностей. А. Ф. Малиновский был, возможно, автором некролога Дашковой в «Вестнике Европы» (1810. № 2. С. 149–151). См. также неопубликованную рукопись Я. К. Грота «Княгиня Дашкова» (СПФА РАН. Ф. 137. Оп… 1. Д. 13. Л. 1–10).
65
См.: Воронцов-Дашков А. И. Московская библиотека княгини Е. Р. Дашковой. С. 134–139.
66
Moréri L. Le grand dictio
67
L’Encyclopédie ou Dictio