Страница 3 из 3
— Чему?
Лесничий исподлобья взглянул на журналиста и спросил хрипло:
— А вы не отвиливайте. Честно спрашиваю: ничего там не видели? Ничего-ничего?
— Какая же охота в такую темь? — уклончиво ответил журналист.
Обсуждать пережитое в лесу ему совсем не хотелось. Теперь он не сомневался, что лесничий знал о существовании лешего, знал, что именно журналист видел и от чего бежал. Но москвичу хотелось остаться одному со своими мыслями и догадками, выстроить их, отобрать и найти наконец разумное объяснение.
Не с лесничим он должен был обсуждать случившееся, а с нацелившем его на эту прогулку по лесу секретарем редакции. К нему он и поспешил, переночевав у гостеприимного хозяина леса.
— Значит, видели, — обрадовался секретарь.
— Видел.
— И что же скажете?
— Многое. Только вы лучше спрашивайте, мне легче отвечать, чем рассказывать. Да и рассказывать нечего. Видел все, что видят другие.
— Кроме лесничего, — сказал секретарь. — Другие видят, а он нет. Часами сидит у топи и — ничего.
— И это объяснимо, — заметил журналист. — Впрочем, начнем сначала. Вы, кажется, спрашивали, почему у разных народов одинаковые поверья?
— Допустим. А почему?
— Потому что люди везде одинаковые.
— При чем тут люди?
— Миллионы людей на земле рождались, жили, творили и уничтожали, любили и ненавидели. Потом умирали, а информация о них живет и поныне. Она растворима в пространстве, как планктон в океане, как циклопы в баночке у рыбовода-любителя. Мозг человека излучает энергию, и она не исчезает. На каком же уровне она существует? Может быть, на уровне поля? Тогда можно предположить, что существуют рецепторы, способные при повышенной чувствительности и особо важном значении происходящего ощутить это поле. Тогда в мозгу возникают психические процессы и происходит восприятие информации, некогда оставленной лесничим.
— При особо важном значении происходящего?
— Видимо, так. Ведь я, сам того не сознавая, хотел увидеть лешего, искал его появления, ждал, не верил, посмеивался, но искал. А пройди я равнодушно мимо, что б я увидел? Обманчивую гладь трясины да замшелые валуны.
— Но почему ничего не видит лесничий? Его же не упрекнешь в равнодушии.
— Должно быть, человек не может воспринять блуждающую информацию о самом себе. Ни в одной сказке, ни в одном поверье не говорится о том, что герой узнал сам себя в образе лешего или водяного.
— Но почему леший и водяные появляются в глухих местах вроде Черной топи?
— Возможно, там выше уровень информации да и окружающая среда влияет на чувствительность.
— Я в этих вопросах плаваю, но, кажется, где-то читал, что информация обратно пропорциональна энтропии. А уровень энтропии везде одинаков.
Журналист задумался.
— Я тоже не специалист-физик. Но тоже что-то и где-то читал. Ведь помимо теории информации существует и теория вероятности. Она предполагает наличие флуктуации — минимально вероятных отклонений от наиболее вероятного состояния. Да и вообще, что мы знаем о нестабильной блуждающей информации, не заключенной в казематы книгохранилищ, музеев и фильмотек? Одни считают ее сгустком энергетических полей, другие предполагают, что шаровая молния — это плазма, несущая информацию. Все это даже не гипотезы, а эмбрионы гипотез, догадки, предположения. Но разве не из предположений возникают теории?
— Похоже, что так, — вздохнул секретарь, — я ведь и сам предполагал нечто подобное. Только вы сформулировали это понятнее и точнее.
— Физтех помог, — сказал он, — три года отбарабанил, прежде чем перейти в МГУ. В нашей профессии нынче без точных наук не обойтись.
А минуту спустя они уже яростно спорили о преимуществах гуманитарного и технического образования.