Страница 9 из 32
Вацлав отмерил сто шагов направо, а Франтишек как главный ловчий свернул налево.
Минут через пять с его стороны раздался выстрел и крик: «Пиль, Льготка, пиль!» Это безошибочно доказывало, что заряд не пропал даром. После этого Франтишек стрелял ещё три раза. По голубоватым струйкам дыма Еник определил, что дядя добрался до середины лощины.
Мальчик так пристально следил за дымком от выстрелов Франтишека, что не замечал ничего вокруг. Вдруг что-то зашуршало у него под ногами, и не успел он опомниться, как мимо проскочил заяц, затем другой, третий; они пронеслись совсем близко, чуть не задев Еника.
А он оторопело смотрел, как мимо, задрав свои белые пушистые хвостики, мчатся испуганные длинноухие зверьки, и даже не вспомнил о ружье. Прогремела двустволка Вацлава, и до Еника донёсся возглас:
— Сюда, ко мне, я подстрелил страуса, сейчас он скроется в кустах!
— Стой, не двигайся! — отозвался из лощины голос дяди. — Я сейчас подойду с собаками!
Еник зорко осмотрелся. Неужели ему так ничего и не попадётся? Правда, здесь были зайцы, но они промчались как оглашенные, вовсе не собираясь ждать, пока он выстрелит.
А в лощине то и дело гремит двустволка Франтишека да слышится его отчётливое: «Пиль!»
Еник вдруг обиделся. Понятно! Себе дядя выбрал место получше, а его, Еника, нарочно поставил в стороне, чтобы он даже не смог выстрелить. К горлу подступил комок, Еник едва не расплакался. Обращаются с ним, точно с маленьким: вот, мол, тебе ружьецо, забавляйся, малыш, забавляйся!
Фрр… Фрр… Три… четыре… пять птиц, похожих на фазанов, летят прямо на Еника. Он быстро вскидывает ружьё, стреляет не целясь: «Пиф-паф!» Но птицы летят дальше и беспрепятственно скрываются в густых ветвях.
Дрожа от возбуждения, Еник выбрасывает пустые гильзы и перезаряжает ружьё. Опять что-то промелькнуло совсем близёхонько, но слишком быстро, а за спиной взлетело что-то большое, больше петуха: огромная сказочная птица. Но птица сворачивает направо и теряется из виду… Прозвучал выстрел Вацлава, заливаются лаем псы…
Енику до смерти хочется уйти со своего места, но он боится гнева Франтишека. Его волнение растёт с каждой минутой. То и дело вспархивает дичь, но, прежде чем Еник успевает прицелиться, она прячется в кустах, в траве, в чаще леса. Еник взводит курок и даёт себе слово: во что бы то ни стало выстрелить, как только что-нибудь шевельнётся. Он выстрелил дважды, но так и не отважился проверить, удачно ли.
— Еник, осторожнее! Мы с Вацлавом идём к тебе, не стреляй! — прокричал из лощины дядя, и тотчас один за другим прогремели два выстрела.
Еник был рад возвращению друзей, но, услыхав возглас «не стреляй», с досадой перебросил ружьё через плечо и, насупясь, стал прислушиваться к топоту сапог, треску сучьев и пыхтению тяжело нагружённых охотников, к шумному дыханию Льготки, бежавшей впереди.
Охотники возвращались весёлые и возбуждённые: Франтишек — высоко подняв ружьё, Вацлав — нагружённый добычей. Еник с любопытством и с некоторой завистью рассматривал, что он несёт. В левой руке Вацлав держал двух зайцев, в правой — «страуса». «Страус» оказался просто-напросто диким индюком. Впрочем, он был так велик, что Вацлав вполне мог принять его и за страуса. Удивительнее всего было то, что Вацлав Веверка, бравший ружьё в руки только в тире на ярмарках, вообще отважился выстрелить.
Вацлав уже предвкушал, как он расскажет Енику о своих подвигах и об охотничьем искусстве, но Франтишек велел ему отправляться за остальной дичью, которую в джунглях без надзора оставлять нельзя — тотчас пропадёт: или муравьи её облепят, или утащит какой-нибудь хищник.
Вацлав скоро вернулся, таща ещё одного зайца и двух птиц, похожих на тетеревов, только без лирообразного хвоста.
Подходя к месту встречи, он услышал, как Еник жалуется, что ему досталось очень плохое место.
— Не может быть! Дичь сюда несомненно шла, — возразил Франтишек, — только глаз у тебя ещё не намётан, ты не замечаешь её вовремя. Что поделать, во всём нужен опыт. Успокойся, со временем научишься. Моя первая охота тоже окончилась бесславно, и вдобавок я едва не прострелил себе ногу. — Он с довольным видом огляделся. — Дичи тут в избытке, мы как-нибудь ещё раз наведаемся сюда.
Ласковой Льготке давно не терпелось услышать похвалу. Она тёрлась о башмак Еника, будто спрашивая: доволен ли он, подстрелил ли что-нибудь?
Как не похожи были эти две собаки! Плутон лежал под дубом и тяжело дышал, хотя охота совсем не утомила его. Глаза его словно говорили: позабавиться хорошо, а полежать всё-таки лучше!
Вдруг Льготка вскочила, понюхала воздух и бросилась в кусты.
— Видно, какой-нибудь зверь притаился на опушке, — заметил Франтишек. — Ну-ка, Еник, попытай счастья!
Еник нехотя снял ружьё и, конечно, опять опоздал. Не успел он приложиться, как из кустов взлетела такая большая и блестящая птица, что у него дыхание спёрло. Крылья у неё были зелёные, как изумруд, брюшко — огненно-красное, а длинный хвост развевался по ветру, как знамя. На глазах у всех это сказочное диво плавно и бесшумно, словно разрисованный воздушный шар, подымалось всё выше и выше. Птица уже достигла верхушки дерева, но тут Еник взял её на мушку и нажал спуск.
— Отлично, Еник, не промазал! — обрадованно воскликнул Вацлав и побежал следом за Льготкой, чтобы подобрать птицу раньше, чем собака стиснет её своими острыми зубами.
— Тебе на редкость повезло — это куруку! — от души похвалил Еника дядя. — Ну, поздравляю, сынок, с полем тебя! Ещё немного — и опоздал бы!
— Еник, да ты сбил крылатую драгоценность! Отродясь не видывал такой красивой птицы! — кричал издали Вацлав.
— Что правда, то правда, — подтвердил Франтишек. — Куруку — самый красивый из верхолазов тропического леса. Этого красавца с блестящим цветным оперением здесь называют кетцал. Кстати сказать, он изображён на гербе государства Гватемалы.
— Еничек, с ним не сравнится ни попугай, ни большой дятел — где там! Ничего похожего. Это же настоящее сокровище!
Некоторое время Еник стоял словно оглушённый. Франтишек осторожно взял у него ружьё и как-то особенно мягко произнёс:
— Ну, беги же за своей добычей.
Только теперь мальчик пришёл в себя. Сердце его громко забилось от радости. Он бросился к кустам, но Вацлав уже шёл навстречу с куруку, отбиваясь от Льготки.
— Куруку? Вот он, значит, какой… Прямо чудо!.. А можно сделать из него чучело? Я подарю его нашим. Ох, дядечка, как обрадуются папа с мамой! А Терезка-то! Она поставит его дома на шкаф. А как удивятся наши гости! Вот ребята-то позавидуют!
Еник блаженно вздохнул и схватил красавицу птицу: нет, он никому её не доверит! И, право, охотиться больше не стоит, пора и честь знать. Дядя улыбнулся. О, ему знакома охотничья лихорадка! Он давно не новичок в этом деле, но понимает мальчика, будто сам впервые подстрелил дичь. Впрочем, и все согласились, что пора домой.
Оставалось ещё поощрить Льготку. Все трое ласково потрепали её по спине. Какие там двадцать песо! И за двадцать дукатов не продал бы её теперь Франтишек! Льготка, словно понимая его чувства, усердно рыскала по сторонам, как и в начале охоты. И, когда охотники переходили ручей вброд, она тихим повизгиванием предупредила их о том, что где-то близко — добыча. Франтишек приблизился к собаке и, проследив за её взглядом, увидел на низком берегу тёмную, неподвижную, как камень, тушу. Он хотел было разглядеть, что это за зверь, но тёмная громада, почуяв неладное, глухо захрюкала и внезапно исчезла.
— Да это тапир! Ну ничего! Мы с ним ещё встретимся, когда нам захочется жаркого, — пошутил дядя и благодарно погладил Льготку; та рванулась было по следу зверя, но по зову Франтишека вернулась обратно.
К закату маленький караван вернулся, домой.
В лагере всё было как обычно. Индейцы отдыхали, мулы паслись, а Хосе дремал. Повсюду царил порядок, только ужина не было. Хосе до сих пор его не приготовил, хотя вовсе не нарушал своего обещания. Сегодня он действительно не спал — боже упаси! Так только, вздремнул немножко.