Страница 7 из 10
Значит, отец оказался на моей стороне кабины, хотя его кресло было наискосок. Бросился ли он спасать меня или его просто швырнуло сюда?
– Норман, что нам теперь делать? – крикнула Сандра.
Новая волна тумана накрыла меня, но быстро отступила. Я видел сгорбленные, как у поникшей марионетки, плечи Сандры. Спутанные волосы прилипли к сгустку крови в ране на лбу. Она что-то говорила, а я снова повернулся к телу отца, пытаясь понять, каким образом он оказался за моим сиденьем. Его руки лежали на бедрах, кисти покоились на коленях.
– О боже, Норман, – выдохнула Сандра.
– Может, его просто оглушило? – предположил я.
– Нет. Нет, он мертв.
Я отказывался верить в это. Не может быть. Ведь мы с отцом – команда и он – Супермен. Сандра рыдала. Ее правое плечо было неестественно ниже ключицы, и я понял, что оно вывихнуто. Да и сама она, по-видимому, свихнулась и наверняка ошибалась насчет отца. Сандра закрыла лицо здоровой рукой и плакала навзрыд, как сумасшедшая.
Глава 6
Ник пришел домой поздно…
…и мама подала на ужин мою любимую курицу с медом. Сама она ела на диване, мы с Санни – на полу, а Ник – в своем кресле-качалке, прихлебывая вино из кувшина. Я чувствовал себя умником: ведь я сказал маме, что упал и поцарапал руки, возвращаясь с прогулки к ручью. Легкость, с какой она поверила в мое объяснение, почему-то придала мне смелости. И после ужина, когда Ник заставил нас смотреть специальный выпуск новостей об уотергейтском деле, я решился бросить ему вызов.
– Я хочу знать, что за грязные факты они собрали за все эти годы, – заметил Ник.
– О господи, – сказала мама. – А нам точно это надо?
– Еще бы не надо!
Тут я подскочил к телевизору, переключил канал и оглянулся на Ника.
– Норман, включи обратно, иначе я сейчас начну играть этого Чи-коп-ски.
– Правильно – «Чайковский», – заметила мама.
Судя по безразличному выражению лица, Ника нисколько не позабавила мамина реплика. Его волнистые волосы вздыбились надо лбом и в сочетании с усталыми, тусклыми глазами придавали ему немного неряшливый вид.
– Переключи обратно, – велел он.
– Не переключу, – сказал я.
Ник наклонился вперед и одним движением поднялся с кресла. Отхлебнул вина.
– Чи-коп-ски!
Я бросился к Санни и прижался к ней. Ник отодвинул собаку и навис надо мной, схватив за плечи. Санни лизнула его в руку, а меня в лицо. Ник растопырил пальцы, как безумный пианист, и начал тыкать меня в грудь.
– Там-тадам-там-тадааааам, – пропел он. Меня замутило от винного духа, и я отвернулся.
Колени Ника придавили мне руки, а на грудь и ребра сыпались тычки.
– Там-тадам-там-тадааааам! Чикопски будет играть до тех пор, пока ты не пообещаешь переключить канал, – объявил он.
– Мам, я не могу дышать! Скажи ему, чтоб перестал!
– Ник, он не может дышать. Перестань.
– Повторяй за мной, – сказал Ник, не прекращая «играть».
– Ладно! Ладно!
– Я больше никогда не буду перечить Нику.
– Я больше никогда не буду перечить Нику, – повторил я.
Он отодвинулся и убрал руки. Глядел он куда-то вдаль.
– Пусти, дай мне переключить канал, – сказал я.
Ник застыл, взгляд его фокусировался где-то очень далеко, словно он увидел призрака в глубине ковра. Я не собирался ждать, пока он поднимется, и выскользнул. Мои шорты сползли с пояса, и тут внимание Ника привлекла малиновая отметина у меня на бедре. Глаза его округлились.
Я быстро подтянул шорты, избегая его взгляда, и переключил телевизор на спецвыпуск об уотергейтском скандале.
– Вот, – сказал я. – Помыть посуду?
– Это будет очень мило с твоей стороны, Норман, – ответила мама.
– А вы пока посмотрите спецвыпуск, – добавил я.
Ник по-прежнему стоял на коленях, свесив руки вдоль тела и наклонив голову. Было видно, как в такт дыханию вздымается и опускается его спина. Я пошел на кухню и начал намыливать посуду, слушая, как Никсон и другие злоумышленники отрицали свою причастность к вторжению в отель. Вдруг в телевизионную болтовню врезался голос Ника – я разобрал слово «скейтборд». Потом специалисты, проводившие расследование, говорили о том, что на самом деле происходило тогда в Белом доме – это называлось укрывательством. Ник не позвал меня в гостиную, его голос больше не вклинивался в звук телевизора, и я решил, что все в порядке. Когда я заканчивал с посудой, Никсон произносил свою «Речь о Чекерсе»[10], а потом показывали какие-то секретные пленки.
Ник прикурил косяк и с ненавистью уставился на экран. Он снял рубашку. Я прошелся перед телевизором.
– «Уотергрейт» то, «Уотергрейт» се, – проговорил я. – Как же он меня достал!
Ник заморгал, словно пытаясь сфокусироваться на моей фигуре на переднем плане.
– Ты и понятия не имеешь… – сказал он.
– О чем? – спросил я.
Он внезапно разъярился и вскочил с кресла.
– А знаешь, почему из всех людей именно тебе как раз и нужно на это смотреть?
Мое лицо было на одном уровне с его голым животом. Атмосфера в комнате изменилась. Теперь она сгустилась вокруг меня.
– Я иду спать, – заявил я.
Но Ник схватил меня за руку, и его пальцы впились в меня до самой кости.
– Ай, больно! – вскрикнул я.
– Вот это точно. А теперь ответь на мой вопрос…
– На какой?
– Почему из всех людей именно тебе нужно смотреть на падение президента Соединенных Штатов?
– Я ведь уже видел все это пару лет назад, – ответил я.
– Ну что ж, придется посмотреть еще разок. И знаешь почему?
– Нет, – сказал я.
– Ты это слышала, Джан? Держу пари, ты тоже не знаешь.
Мама убирала со стола. Она прошла под аркой, соединяющей кухню и гостиную, и остановилась.
– Не знаю чего?
– Тебе бы лучше меня послушать. В этом-то и проблема. Ты никогда меня не слушаешь.
Мама приподняла брови и вздохнула. Пальцы Ника сжались еще сильнее, и я вскрикнул от боли.
– Пусти его, – сказала мама.
– Конечно, ты хочешь, чтобы я его отпустил. Но знаешь, почему я не могу этого сделать? – спросил он, обращаясь, по всей видимости, к нам обоим.
– И почему? – спросила она, закатывая глаза.
– Да потому, что, если я его отпущу, он закончит как Никсон!
– Ой, да хватит тебе, – сказала мама. – Что ты несешь!
– Он лжец!
– Лично я не видела, как он катается на скейте, – возразила она. – А ты?
– Значит, ты ему веришь?
Мама посмотрела на меня, и я попытался подать ей знак глазами, но мне мешала неутихающая боль в руке.
– Да, – ответила она.
Ник сдернул с меня трусы. Резинка полоснула по ссадине, и на поверхности раны выступила свежая кровь.
– А как насчет этого? – спросил Ник, указывая на малиновое пятно.
– О боже! – воскликнула мама. – Откуда у тебя это?
Я был на ее стороне. Я хотел, чтобы она победила в этом споре.
– Поскользнулся в каньоне, – ответил я.
– Чушь! – сказал Ник. – Посмотри, на края раны налип асфальт.
– Это грязь, – запротестовал я.
Ник потер пальцами черные пятнышки.
Я вскрикнул.
– Ник, прекрати! – сказала мама.
Он показал свои пальцы.
– Это ж не грязь…
– Нет, грязь! – упорствовал я.
Ник кивнул на телевизор.
– Ты говоришь прямо как Никсон. Получается очень убедительно.
Я припомнил высокий, надтреснутый голос Никсона, когда тот произносил речь о Чекерсе. У него была фальшивая улыбка, изогнутые насупленные брови. У нас на пляже никто не любил Никсона. Отец, заслышав его имя, только хмыкал и махал рукой – дескать, и говорить о нем не стоит.
Ник отпустил мою руку, и я выбежал на кухню.
– Ну-ка вернись! – завопил он.
– Оставь его в покое, – попросила мама.
– Тащи свою задницу сюда! – скомандовал Ник.
Я проскочил в ванную и пописал. Я слышал, как Ник с мамой ругаются из-за того, что я опять забыл вынести мусорное ведро. «Это доказывает, – говорил Ник, – что Норман считает, будто мир вращается вокруг него».
10
Предвыборное телеобращение Р. Никсона (1952), в котором он опровергал обвинения в финансовой нечистоплотности. Получило известность как «речь о Чекерсе» – по имени собаки, подаренной Никсону.