Окоцвет

— Хорошо тут, — сказала девочка и закружилась в танце вокруг Славы. — Не хуже, чем у нас…

— А где это у вас?

Катя промолчала, приостановилась, в её взгляде мелькнула грусть.

— А что это ты делаешь?

— Удочку разматываю.

— Зачем?

— Рыбу буду ловить.

— Ловить рыбу? Зачем?

— Есть, — удивляясь, ответил Слава.

— Ты ешь рыбу?

— А ты разве нет?

— Ой, нет, ни за что! — воскликнула девочка. — Пусть себе плавает, радуется…

— А что же ты ешь? — недоверчиво спросил мальчик.

— Солнышко кормит меня, — просто ответила Катя.

— Всех солнышко кормит, — возразил Слава. — Это мы в школе проходили. Растения усваивают энергию солнца, их поедают животные, люди…

— А почему же нельзя сразу от солнца? — грустно спросила Катя. — Чтобы ничего не есть? Так, как цветочки?

— Гм, — задумался Слава. — Это было бы хорошо. Но только невозможно. Мы так созданы…

— Кем?

— Природой…

— Ну и что? А разве нельзя захотеть иначе? Ведь люди такие умные, сильные… Ты хотел бы иначе? Чтобы так, как цветы?

— Ещё как хотел бы! — восторженно сказал Слава. — Тогда освободилось бы столько времени… Для путешествий, для поисков, для полётов… Только это же сказка…

— Сказка, — согласилась Катя. — Значит, правда…

Слава опять удивлённо взглянул на неё. Где слышал он эти слова? Когда?

— Ты странная…

— Почему странная?

— Не такая, как все…

— Разве надо быть, как все?

— Нет… Только непривычно… Мне кажется, что я тебя знаю… А где видел — не помню…

— Тебе хорошо со мной? — тихо спросила Катя.

— Угу, — кивнул Слава, опуская глаза.

— Тогда не надо вспоминать, где мы встречались.

— Ты говоришь, будто поёшь, — удивлённо сказал Слава. — Будто птичка… или шум леса…

— Я пойду, — вдруг сказала Катя.

— Куда? — заволновался мальчик.

— Меня зовут…

— Кто?

— Бабушка, — нежно сказала Катя. — Мы живём в избушке на краю села…

— Ты долго здесь будешь… в нашем селе? — с надеждой спросил Слава.

— Не знаю, — грустно ответила Катя.

— Может, в школу будешь ходить? Ты в какой класс ходила?

— В класс? — удивилась Катя. — А ты в какой?

— Я пойду в седьмой…

— А я не знаю…

— Как это ты не знаешь? Все учатся… И ты должна идти в школу. Ты, наверное, шутишь?

— Приду, если хочешь. К тебе. Ты приглашаешь? — весело спросила Катя.

— Приходи, — дружески кивнул мальчик. — Послезавтра начинается учебный год. Все будут очень рады. Такая интересная девочка.

— А твои друзья любят сказку?

— Ещё как! — воскликнул Слава и сразу же стал грустным. — Впрочем, не знаю. Пока маленькие, все любят слушать сказку… а потом…

— Правда твоя, — печально произнесла Катя. — Любит сказку не тот, кто слушает, а тот, кто идёт за ней… Ну, до свидания… Я иду…

— Подожди… Я перевезу тебя на ту сторону! И потом…

— Что?

— Ты не сказала, что ты сделала с лодкой? Почему она двигалась? Ты фокусница, да? Наверное, в цирке работаешь?

— Да нет, — с лёгкой досадой ответила девочка, направляясь к воде. — Всё очень просто: я хочу, чтобы лодка двигалась — она движется. Я хочу идти по воде — и вода держит меня… Вот так — смотри!

Катя легко ступила на поверхность реки и побежала по волнам. Слава замер от удивления, не веря собственным глазам. Вот девочка добежала до крутого противоположного берега, вошла в лозы. Вот уже её белое платье мелькает между дубами. Видна рука, поднятая для приветствия. И всё. Нет. Будто и не было…

Слава ошеломленно оглянулся. Что это с ним? Неужели почудилось? Он начал заводить моторчик. К удивлению, он сразу же завёлся, и мальчик быстро возвратился к Перунову бору, так и не поймав ни одного окуня.

ЧУДЕСА

В селе Огоньки начали твориться чудеса. Люди, возвращаясь из лесу или с поля, рассказывали друг другу про необыкновенные случаи. Эти рассказы обрастали подробностями, выдумками, и волна удивления ширилась, тревожила всех необычностью событий, происшедших за последние несколько дней.

Когда Слава под вечер возвратился с реки домой, мать готовила у печки ужин и рассказывала об этих чудесах. Бабушка довольно покачивала головой, лукаво улыбаясь, а отец, вымыв руки и вытирая их жёстким полотенцем, иронически хмыкал.

Слава быстренько уселся за стол, взял в руки ложку и тоже стал слушать.

— Вернулась из лесу бабушка Горпина Семениха, — продолжала мать, — и тоже рассказывает (а ей ведь ещё никто ничего не передавал о том, что с другими людьми случилось), что нарвала она в Чертомлыне на огородах вьюнка для свиней. Полный мешок нарвала, такой, что и на плечи не поднять. Нарвала да и ждёт, когда будет кто-нибудь из шофёров ехать из лесу, да подбросит её. Нет и нет никого. Солнце припекает, старухе жарко, голова начала болеть. А тут мешок взял да и пошёл…

— Как? — удивился отец. — Без ног?

— Что слышала, то и рассказываю, — сказала мать. — Поплыл будто бы над землёй. Старуха в крик: «Кто это, мол, шутит?» А он себе, играючи, плывёт и плывёт…

— Молча? — скептически прищурясь, спросил отец.

— Молча. Так до самого села старуха и бежала за ним рысцой. А уже у села мешок остановился и ни с места! И только тогда Семениха оглянулась, обошла мешок вокруг — нет никого. Сидит, бедная, трогает себя за голову — уж не горячка ли у неё, уж не приснилось ли?

— Вот люди, — сказала бабушка Соломия, — не привыкли, чтоб добро невидимо творилось, без благодарности, и удивляются, когда оно даётся им просто так.

— Да какое там добро, — махнул рукой отец. -

Просто старуха в беспамятстве сама дотащила мешок до села. Голова у неё уже не девичья, забывает она всё, спит на ходу. Приснилось ей, что мешок плывет, а на самом деле всё просто…

— Много ты понимаешь, — ответила бабушка. — Ты всё, если бы можно было, охаял. Не только Семениха про чудеса рассказывает. Вон со сколькими ещё людьми чудеса творились. Вчера приехал из района председатель «Заготскота»… не знаю его фамилии… поохотиться на диких кабанов…

— Запрет ведь на кабанов, — сказал Слава.

— В том-то и дело. Кому запрет, а кому и нет. Пошёл он с лесниками, бродили, бродили по лесу, в Карани. Гриша-егерь знает все ходы-выходы, он повёл того председателя в Чёртову долину, а потом аж в Палёное. Видели они диких кабанов или нет, а косулю встретили. Ну, горе-охотник и начал целиться в неё. Косули ведь не убегают, привыкли к людям, потому что люди кормят их сенцом зимой. Егерь просит этого «Заготскота» — не надо, мол, стрелять! Потому что достанется мне, достанется и вам! А он взял да и выстрелил! А косуля, рассказывали лесники, совсем недалеко была, саженях этак в двадцати…

— Ну и что? — поинтересовался отец.

— А то, что косуля жива и невредима, а охотник тот закричал, схватился за живот и упал…

— С чего бы это?

— Потому что дробь попала ему 8 живот. Весь заряд…

— Как же это так? — недоверчиво спросил Слава.

— А так! Чудо! Лесники бросились к нему, взяли ружьё, думали, что вырвало сзади. Так нет. Ружьё целое, а дробь полетела не вперед, а вернулась к тому, кто её послал. Вот как. Не стреляй, куда не следует!

— А что с ним, с этим «Заготскотом»? — тревожно спросила мать. — Не умер?

— Ну и чего бы это он умер? — махнула бабушка рукой. — У него сала на три пальца. Повезли его в район да в больницу, вытянули дробины, уже ходит…

— Гм, — сказал отец, но не смеялся и не комментировал бабушкин рассказ.

— Ещё и не такое случилось, — подхватила мать, неся горшок от печи к столу. — Пошёл Грицько Маркианов рубить ёлки на слеги. Вчера это было.

Взял топор, наострил его, как надо. Пришёл, говорит, нигде никого. Поплевал на руки, замахнулся, а топор из рук вон!

— Как это из рук? Что он — пьяный был? — не удержался отец.

— Да нет! Взял снова, замахнулся, а он — тюк! — в землю!

— Определённо хлебнул!

— Нет, говорит, росинки во рту не было! Ещё раз замахнулся — чуть было сапог не рассёк! Выругался, ещё раз попробовал, ударил-таки по ёлке, а топор так и раскололся!