Страница 112 из 116
Не выпуская книгу из рук, он ввёл меня в богатую гостиную, где был приготовлен к чаю стол. Пошла свободная дружеская беседа, какой я давно не вёл с докторами ранга выше моего.
Пора было прощаться:
— Спасибо за чай и за приём. Мне пора ехать исполнять свои резидентские обязанности.
Лёрнер слегка усмехнулся:
— Ну, ну, я верю, придёт время и вы опять станете профессором.
«Твоими устами мне бы мёд пить», — я вспомнил русскую поговорку.
А он продолжал:
— Я хочу вас попросить прочитать резидентам лекцию на тему «Лечение переломов и вывихов». У вас наверняка больший опыт, чем у многих наших ортопедов.
Предложение было приятное и почётное: я не читал лекции уже шесть лет, а на английском — никогда. Значит, он понимает мой профессиональный уровень, раз просит читать лекцию. Вот уже первая выгода от книги — она придаёт мне значимость.
Через неделю в госпиталь приехали корреспондент и фотограф из редакции «Нью-Йорк тайме», самой влиятельной газеты, сделать мою фотографию на работе: газета планировала опубликовать рецензию на «Русского доктора». Фотограф ходил за мной и без конца снимал в разных местах и ситуациях. Доктор Лёрнер присоединился к нам, давая советы, где меня снимать. Это привлекло внимание сотрудников, пошли расспросы: зачем да почему приезжал фотограф? А через две недели появилась статья «Врач, который излечил себя» (имелось в виду, что я уехал из коммунистической России).
Многие читали и удивлялись, Лёрнер и Рекена меня поздравляли и всем про статью рассказывали. Акции мои повышались.
Готовясь к лекции, я решил делать иллюстрации-слайды не из учебников, а со своих рисунков. Несколько набросков я показал Лёрнеру. Посмотрев рисунки и послушав объяснения, он сказал:
— Слушайте, почему бы вам не написать учебник по ортопедии?
— Мне? Учебник? Кому здесь нужен мой учебник? Я не профессор, не директор, даже и не аттендинг.
— Зато у вас богатый опыт и вы умеете хорошо рисовать. В Америке и резиденты издают практические руководства. С вашими рисунками может получиться великолепное практическое руководство для резидентов. А профессором вы ещё обязательно станете (уже второй раз он зачем-то предсказывал это).
Я стал думать: книга по специальности была бы хорошим итогом моей активной работы в ортопедии. И руководство по ортопедии я всё-таки написал — через десять лет.
Убийство хирурга. Эпидемия СПИДа
Жизнь продолжалась своим чередом, уже немного более гладким. Здоровье не беспокоило, и при сбалансированном внутреннем состоянии я работал, дежурил и по вечерам писал вторую книгу (русский вариант которой вы сейчас читаете).
В нашем госпитале было довольно много больных — иммигрантов из Союза, жителей Бруклина. Пожилые и старые люди, они не знали английский, и меня часто просили переводить для них. Как только я заговаривал с ними на русском:
— Ой, вы говорите по-русски? Какое счастье! Это же безобразие: никто со мной не говорит, никто не хочет меня слушать! Что это за госпиталь, что за доктора?! У нас в Одессе (Черновцах, Николаеве, Кишинёве, Херсоне и т. д.) доктора были сердечные люди, они разговаривали с больными. А здесь?!
Я хорошо знал этот общий для русских иммигрантов «синдром раздражения от непонимания» и пытался объяснить:
— Но ведь доктора и сёстры вас не понимают, они не знают русский.
— Всё равно, это безобразие! Что, они не могут, что ли, нанять переводчиков? Говорят, что в Америке медицина богатая. Если она такая богатая, то почему нет денег на переводчиков? Не хватает, что ли? Нет, что ни говорите, а отношение к больному здесь хуже, чем в Союзе. Три дня до вашего прихода со мной никто не разговаривал! Врачи все чёрные, сёстры все чёрные. Что, не могли сразу прислать вас, что ли? Что же это такое! Куда я попала?
— Я не ваш доктор, я пришёл помочь вам переводом.
— А кто же мой доктор — чёрный этот? Для чего мне нужен чёрный доктор? И соседи по палате (понижая голос) — они же все чёрные бандиты и проститутки. Куда я попала?
— Вы должны понять: у вас нет страховки для частного лечения, поэтому вас и привезли в обычный городской госпиталь.
— Это — обычный? Это не госпиталь, а бардак! Отношение плохое, внимания никакого.
— Но разве там, в Союзе, вам могли бы дать такое лечение, как здесь?
— Ну, лечение — это да, лечение здесь лучше. Это верно. Но я же живой человек, мне нужно человеческое отношение. Там доктора разговаривали с больными. А здесь?..
В разгаре разговора запищал биппер у меня на поясе, я вышел, чтобы ответить по телефону. Звонил Уолтер Бессер, возбуждённым голосом:
— Владимир, доктора Ризо убили!
— Что?.. Как — убили?.. Кто убил?.. Почему?.. — я опешил.
— Говорят, на работе его убил какой-то пациент. Я не знаю подробностей. Приезжай сегодня, мы всё вместе узнаем.
Бедный Питер Ризо, мой первый американский начальник! Хоть мы расстались не очень тепло, но у меня оставалось к нему чувство благодарности за первую мою американскую работу. Быть убитым своим же пациентом… какая ужасная трагедия! Что за история?
А история, в общих чертах, была такая: доктор Ризо любил представительство. Одна из его должностей была — председатель комиссии по определению нетрудоспособности бывших пожарных. Комиссия разбирала — кому из больных пожарников дать какую степень нетрудоспособности. Один из пострадавших долгое время добивался, чтобы ему дали более высокую степень нетрудоспособности. Он несколько раз писал об этом в комиссию и, якобы, разговаривал об этом с Ризо. В конце концов назначили пересмотр. Заседание шло без претендента, но он пришёл за ответом и ждал в холле. Что произошло дальше, оставалось неясным: то ли ему отказали, то ли ошибочно сказали, что опять ему было отказано. Когда вышел Ризо, он два раза выстрелил ему в голову. Говорили, что Ризо был на его стороне и выступал в его пользу. Но после выстрелов это не имело значения… Ризо умер на том самом операционном столе, на котором сам много лет оперировал.
Сердитый на него Уолтер Бессер говорил мне мрачно:
— Этот Ризо получил по заслугам.
Но я так не думал. Убийство доктора, убийство хирурга… Это звучит кошмарнее, чем любое другое убийство. Нормальные члены нормального общества должны ценить врача — целителя — высоко, выше любого другого профессионала. В американском обществе стать врачом — труднее всего: самая длительная учёба, самая трудная тренировка, самая напряжённая работа. Но именно в американском обществе убийства докторов случаются нередко. Их убивают даже чаще, чем других специалистов, и не только с целью грабежа, но ещё чаще с целью расправы, из мести за что-либо ими сделанное. Так было и с бедным Ризо. Психологию убийцы понять невозможно, но приходила ли в голову тому пожарному (тоже спасителю по профессии) мысль, что, поднимая руку на хирурга, он этим лишал возможности быть вылеченными и даже спасёнными сотни других людей — потенциальных пациентов доктора Ризо.
Заядлые борцы против абортов, которых в Америке слишком много, убивают гинекологов за то, что они делают аборты. Но ведь они не делают их насильно, их об этом просят. Заядлые борцы против экспериментов на животных грозят убийствами докторам-эксперименгаторам. Но ведь если не делать эксперименты на животных, нельзя будет спасать тысячи тысяч людей. В соседнем с нашим госпитале Кингскаунти бездомный бродяга убил хирурга в его кабинете за… хорошо проведённую операцию. Доктор сделал ему обычную резекцию желудка, и тот поправился. Но кто-то из его окружения надоумил его, что это была экспериментальная операция и доктор якобы получил за неё много денег. Тупой бродяга-наркоман стал требовать свою долю, доктор отказывался, объясняя, что никаких экспериментов он на нём не производил. После многих скандальных настояний и преследований бродяга подобрался к кабинету доктора, увидел в открытую дверь спину врача в белом халате и выстрелил… Оказалось, что он ошибся дважды: это даже не был его хирург.