Зеркало за стеклом

Действующие лица на помосте между тем застыли в неподвижных позах, не издавая ни звука, и не давая ни малейшего намёка на то, чего и как долго ждать всем собравшимся. Прошла минута. Другая. В толпе зашушукались и тут же зашикали. На сцене не происходило ровным счётом ничего. Может, что-то пошло не по плану? Кто-то из актёров опоздал? Или они просто ждут хоть какой-то реакции от зрителей?

Я наклонилась к Кину, чтобы поделиться с ним своими догадками, и тут же вместе с сотнями собравшихся подскочила от истошного вопля, донёсшегося откуда-то из-под помоста. Да что ж они орут-то так постоянно?! Ладно, хоть освещение на этот раз не погасло. Зато на сцену одним прыжком вскочило нечто — от макушки до пят в развевающихся серо-жёлтых лохмотьях (я очень кстати припомнила ленточный наряд от Вургока) и держащее над головой выдолбленную тыкву с вырезанной в ней страшной рожей. Внутри тыквы метался маленький огонёк, видимый через прорези, обозначающие глаза, нос и оскаленный рот. Новое действующее лицо орало, выло и причитало дурным голосом, носясь взад-вперёд по всему помосту и с видимым удовольствием оттаптывая голыми грязными ногами шлейф «Правителя».

— Это кто-то из нищих Ангата? — недоумённо пробормотала я, снова пихая Кина локтем. — Похоже, ему плохо. И он сейчас сорвёт даже то, чего не происходит.

— Гордана, прекрати сейчас же! Если я начну ржать, меня точно побьют! — придушенно пискнул воришка, сделал глубокий вдох и объяснил уже более спокойно. — Это тоже актёр. Он изображает безумного врага Правителя.

— Почему безумного?

— А кто в своём уме пойдёт против самого могущественного человека в государстве?

— Ну… много кто, я думаю. Неужели не бывает недовольных? Даже у нас на селе время от времени ходят к забору старосты — повозмущаться, оглоблей по стене дровяника постучать…

— Да леший! Ты ничего не понимаешь!

— Совершенно ничего. — Согласилась я.

— Я тебе потом объясню, смотри пока. Сейчас интересно будет.

Но интересно не было. Актёр, изображавший сумасшедшего врага, поторопился. Когда Правителю показалось, что мантия испачкана достаточно, а вопящий враг уже вот-вот начнёт хрипеть от усердия, он поднял руку, и вся охрана выдернула из-за поясов ножи. Ещё одно резкое движение, и чёрно-белые, как один, вскинули своё оружие над головами. Раздался барабанный бой, и ножи резко опустились, взрезая воздух, но за секунду до этого враг издал последний нечленораздельный крик и, отбросив тыкву, рухнул к ногам Правителя. Барабаны умолкли, актёры снова застыли, а толпа буквально взорвалась. Люди кричали, махали руками, хлопали, топали. Кто-то подбрасывал на вытянутых руках детей, и те от страха орали не хуже поверженного врага. В обстановке общей эйфории только я одна сидела, молча заломив левую бровь, и думая, что и авторы, и актёры в этой сценки просто неприкрыто над всеми поглумились.

— Куда мы уходим, сейчас же будет этот… как его! — я снова бежала сквозь толпу, настойчиво влекомая беспокойным воришкой. Едва исполнители последней сцены закончили кланяться восторженной публике и гуськом потянулись с помоста за «Правителем», унося с собой его бесконечный шлейф с грязными отпечатками босых ног «сумасшедшего врага» и отрубленную голову-тыкву, Кин подскочил, схватил меня за руку и дунул с площади. Я чуть было не рухнула с телеги на мостовую, не успев даже как следует выпрямиться. Но меня заботливо подхватили, поставили на ноги, и я даже мельком увидела сломанный нос Секача. Но тут Кин снова дёрнул, я поперхнулась словами благодарности и вынужденно побежала следом. Толпа нищих снова раздалась перед нами до самого выхода на примыкающую улицу, нестись по которой в густую темноту со всех ног не решился даже шустрый мальчишка.

— Оттуда плохо видно будет, — Кин чуть сбавил скорость и заложил крутой поворот, заставив меня повторить его манёвр и при этом опасно покачнуться. — Маги никогда не запускают фейерверки над городом. Говорят, что это опасно. Чаще всего, они это делают над холмом, где Храм Всеблагого Потока.

— Чего храм?

— Потока Храм! Тот, в котором твоя толстуха сегодня замуж выходила.

— Господи, эта земляная дыра, окружённая камнями, ещё и как-то называется?!

— Ага, но мы не туда, мы умнее, мы — на крышу!

— Не полезу я ни на какую крышу! — Я резко затормозила и дёрнула воришку назад.

— Почему?! Оттуда нам будет видно лучше, чем всем, кто на площади! Гордана, это же трёхэтажный дом!

— Кин, ты спятил! А если мы упадём?!

— Я же не маленький, умею держаться.

— А я — нет. Никаких крыш, ты меня понял? Я высоты боюсь!

— Сестра, ну перестань, — заныл этот любитель приключений, — никто оттуда не упадёт. Крыша плоская, главное к краю не подходить.

— Я сказала — нет. Возвращаемся на площадь. Для меня вида и с той телеги будет достаточно.

Теперь уже я крепко схватила упирающегося мальчишку за запястье и неумолимо двинулась обратно, ориентируясь во мраке на доносящиеся голоса и музыкальную какофонию. Далеко отбежать мы не успели, но я всё равно заплутала. Обиженный Кин надулся и отказался показывать направление, дескать, без разницы, всё равно отовсюду с земли будет ни бельмеса нормально не разглядеть. Однако, передвижение по тёмным улицам, где, по его словам, в любой момент могут ограбить и убить, вряд ли можно было назвать лёгкой увеселительной прогулкой. Даже если идти с одним из тех, кто якобы признал тебя неприкосновенной. Поэтому показавшийся на противоположной стороне улицы человек с фонарём в мгновение ока сделался мне глубоко симпатичен. Судя по всему, он шёл с площади, и делал это уверенно, явно зная, куда и каким путём направляется. За ним на некотором расстоянии следовали ещё двое. Судя по силуэтам копий в руках — стражники. Мгновение я боролась со смущением и нежеланием выставлять себя перед незнакомцами дурёхой, заблудившейся в трёх шагах от цели, но, в конце концов, решила, что даже если и так — не страшно. Я их не знаю, они меня — тоже, а завтра утром я вообще вернусь домой, и мы с ними больше никогда не увидимся.

— Простите, уважаемый! — окликнула я дородного господина с фонарём. Теперь уже Кин вынужденно тащился за мной следом, подстраиваясь под торопливые широкие шаги.

— Кто это? Подойдите ближе, чтобы я мог разглядеть, — без дружелюбия, но и не враждебно отозвался мужчина, поднимая фонарь повыше.

Я вступила в расширившуюся лужу света и только открыла рот, чтобы спросить кратчайшую дорогу к площади, как глаза толстяка округлились, и он просипел, глядя мне куда-то в живот:

— Моё платье!

— Что? Как это — Ваше? — Растерялась я, мгновенно представив дородного господина, затянутым в своё платье, трещащее по швам.

— Не строй мне тут дурочку! — взревел тот, не иначе как догадавшись о ходе моих мыслей. — Хватайте её, живо!

Невидимый в тени за спиной Кин дёрнул меня за руку, но я только пошатнулась и осталась стоять на месте, решительно не понимая, в чём дело, но твёрдо намереваясь разобраться. И так за прошедшие два дня уже набегалась столько, сколько по родному селу за последние три года. Тем временем из-за спины толстяка в круг света вынырнули двое стражников, в которых я с упавшим сердцем узнала Торка и Айеда — нахальных караульных у городских ворот. Судя по мрачным физиономиям, и они меня не забыли.

— Глянь-ка, кого нам судьба послала. — Толстый Айед (в сравнении с сопровождаемым господином казавшийся просто слегка упитанным) изумлённо покачал головой. — Это ж та юродивая, из-за которой нам плюх навешали все, кому не лень было.

— А я говорил, что не надо было с ней связываться. — Недовольно забубнил тощий Торк (рядом с обоими своими спутниками походивший фигурой на одетые грабли) и потёр растопыренной пятернёй затылок.

— Что стоите, олухи?! Хватайте, это воровка! — заорал на них мужчина и первым последовал собственному приказу, в тяжёлом прыжке попытавшись сбить меня с ног и придавить собственным телом. Каюсь, если б не Кин, затея бы, скорее всего удалась. А пока толстяк неуклюже растянулся на мостовой, ругая меня по батюшке, матушке и прочим родственникам до седьмого колена, стражники колебались, пытаясь предугадать, какими неприятностями может обернуться для них встреча со мной на этот раз, я попробовала снова воззвать к общему разуму.