Плоский мир

Я тут же позвонил Тане, но ее телефон был выключен. Я снова обратился к бармену:

— Вы не знаете, куда они отправились? Может, слышали из разговора?

— Нет, ни слова.

Я понял, что мне остается только гадать, и после недолгого раздумья решил попытать счастье и поехать в гостиницу. Я не ошибся — выйдя минут через пять на центральном проспекте, я увидел Олега, стоящим у винной лавки напротив отеля. Я не обратил особого внимания, когда бармен сказал о «человеке с бакенбардами», но теперь обнаружил, что вид Олега снова изменился, — (слава богу, не так сильно, как в прошлый раз, иначе я вряд ли сумел бы узнать его издалека), — помимо этих самых бакенбард, я заметил немного переменившийся оттенок волос: из черных они сделались темно-каштановыми.

— Ей-богу, Олег, на вас посмотреть — и впрямь вообразишь, будто вы от кого-то скрываетесь.

Он поднял голову и посмотрел на меня.

— А-а, это вы? Скрываюсь, говорите? Понятно, вы о моей переменчивой внешности.

— Я, быть может, и раньше сталкивался с чем-то подобным, — знаете, каких только эксцентричных людей не встретишь среди художников: они делают себе пирсинг, отращивают или остригают волосы, пользуются косметикой, — но чтоб такая быстрая перемена имиджа, — нет, подобного я еще не видел.

— Вот поэтому я и не художник, — сказал Олег.

Я рассмеялся.

— Извините, что не дождались вас в клубе.

— Пустяки, — отмахнулся я, делая вид, что совершенно не встревожен.

— Мы хотели позвонить вам, но у Тани сел телефон. Слушайте, вас устроит «Кларет»?

— Что? — не понял я.

— Я говорю о вине, — Олег взял бутылку с прилавка и передал ее мне.

— Да, вполне, если мы собираемся пообедать. Таня осталась у вас в номере?

— Да.

— В таком случае, давайте поспешим к ней, она, наверное, уже заждалась.

Я понимал, что Вадим может совсем потерять голову и наделать глупостей, поэтому решил как можно чаще наведываться к нему, — так я мог если не контролировать ситуацию, то хотя бы попытаться предотвратить нежелательное развитие событий. Вот что я выяснил, зайдя к нему через два дня. Возможно он, зная мою позицию, не стал бы рассказывать об этом сам, но поскольку я этим интересовался, его резонное желание с кем-нибудь поделиться одерживало вверх.

— Я установил наблюдение за домом, — сказал он.

— С какой целью?

— Хочу выследить его и узнать, что на самом деле стоит за этим возвращением, и говорил ли он нам правду.

Я сказал, что если и да, то, наверное, действительно не всю, — в этом Вадим прав. Ну а что потом?

— Если он ведет какие-то махинации, я расскажу об этом Дарье, и она бросит его.

— Не уверен, — произнес я с сомнением, — она упряма, точно так же, как и ты.

— Упряма, говоришь?

Даже не обратив внимания на окончание моей фразы, Вадим задышал полуоткрытым ртом и, покраснев от напряжения, резко встал со стула. Его лоб искромсали глубокие колеи, на которых как на струнах играли два чернобровых смычка. Я не ожидал этого внезапного порыва и смотрел на Вадима широко открытыми глазами.

— Если она и тогда меня не послушает, я его… — он осекся и тут же взял себя в руки, — я видел его вчера…

— Ты его видел?

— На улице перед его домом. Он вышел, чтобы что-то купить в лавке напротив, и когда заметил меня… ну, можешь представить себе его реакцию… Короче, он спросил, какого черта мне тут надо. А я… я собирался поговорить с ним, но уже более настойчиво. Хотел добиться от него правды. Он сказал мне убираться ко всем чертам и… если он меня еще здесь увидит, все ребра мне пересчитает, — ну что-то такое, — Вадим невесело рассмеялся, и, готов поклясться, в этот момент я уловил в его взгляде сумасшедший блеск, в котором было что-то сродни холодному бенгальскому огню.

— Лучше не связывайся с ним. Аверченко может быть опасен. Разве факты не говорят в пользу этого?

— Чепуха, — после своего полуминутного порыва, Вадим уже совершенно успокоился и сейчас только качнул головой, коротко и даже презрительно.

— Нет, не чепуха. Послушай меня…

Я наклонился вперед всем телом, но он даже не дал договорить мне очередное предостережение: его скулы заработали интенсивно и жестко, оставляя на коже короткие вмятинки, странно похожие на те, которыми время жестоко отмечает лицо человека.

— Знаешь, Павел, если тебя что-то не устраивает, можешь идти отсюда на все четыре стороны — я тебя сюда не звал, понял? Я уже сказал: Дарья останется со мной, я буду за нее бороться, — и точка.

Дальнейшее развитие событий показало, что упорство моего приятеля не поскупится даже на борьбу с опасностью для жизни. Продолжая слежку за Григорием, он играл уже более осторожно и тщательно укрывался от любого случайного взгляда, которым могли обнаружить его два человека, рождавшие в душе столь рознящиеся чувства. В конце недели приложенные усилия получили вознаграждение, (если только можно дать подобное определение финалу всей этой истории).

2006-й апрель, 4-й день

В это позднее утро, когда Вадим уже добрые два часа занимал свой наблюдательный пост у дома, где остановился Григорий, тот вышел из подъезда и направился к центру города. На Кутузовской улице он зашел в небольшой магазин под названием «Дежавю». Вадим остановился перед дверью и стал внимательно наблюдать за тем, что происходило внутри; он чувствовал уже, что, вероятнее всего, именно теперь приблизился к разгадке. В ушах его ожесточенно пульсировала кровь, и на несколько секунд он даже потерял всякую осторожность: подойдя к двери вплотную, Вадим неприкрыто следил за Григорием, который, стоя к нему спиной, о чем-то разговаривал с продавцом за прилавком, — словом, его вполне могли заметить, но в следующий момент он все же опомнился, и когда Григорий развернулся и направился к выходу, был уже на приличном расстоянии. Аверченко обошел магазин и, очутившись на заднем дворе, застыл в ожидании под козырьком черного входа, соединенным со стеной косыми железными прутами. Теперь Вадим прятался за углом; двор был пустынным, грязным и фигуру Аверченко закрывала для него сваленная тут же куча отсыревших картонных коробок.

Дверь скрипнула, и из-за нее показался толстый человек, небольшой, но внушительный, в темных очках и с золотыми карманными часами, цепочка которых свисала у него из правого кармана на бедро, — впрочем, все эти детали Вадим сумел увидеть чуть позже, когда Аверченко вздрогнул и отошел от двери на добрые три метра, а толстяк молча и уверенно приблизился к нему вплотную.

— Ну… вы достали фотографию?

Уверенный смех толстяка.

— Разве это очень сложно? Завтра в восемь вечера он будет ужинать в ресторане «Зеркальный шар». Вы должны быть там и… ну, словом, вы знаете, что нужно делать.

— Я хочу, чтобы это было последний раз. Я вернулся выполнить свои обязанности и взамен хочу только одного — покоя. Мне надоело прятаться.

— Вы уже и не спрячетесь.

Аверченко побледнел.

— Что, черт подери, вы хотите этим сказать?

Толстяк снова рассмеялся, но на сей раз более сдержанно.

— Без нервов, мой друг, без нервов. Если не будете сохранять душевное равновесие, ничего у нас не выйдет. А если проколитесь, ну, тогда… — толстяк сделал внушительную паузу, и Григорий вздрогнул, — ладно, ладно, не бойтесь. Все будет хорошо. Пистолет еще остался у вас?

— Да…

Вадим позвонил в дверь, потом еще и еще, но его настойчивость была вознаграждена лишь через полторы минуты: резкий поворот дверной вертушки, и Дарья появилась на пороге, в розовом халате, с мокрыми растрепанными волосами.

— Что тебе нужно? Уходи.

— Нет, прошу тебя, не прогоняй меня. Ты не знаешь, как на самом деле обстоят дела.

— Вадим, мы все уже обсудили.

— Ты не понимаешь. Я выследил его и все выяснил. Он собирается убить человека!

— Что?

— Да, именно так. Впусти меня, я все тебе расскажу, а верить или нет — дело твое.