Плоский мир

В следующий раз, когда Кирилл появился в клубе, лампы висели уже на два сантиметра ниже, но, конечно, даже самый наблюдательный глаз не смог бы это различить; как это ни удивительно, все вели себя с Кириллом гораздо приветливее обычного, а о невозвращенном долге никто никогда больше не вспоминал.

— Забудьте все, что я говорил вам, — с улыбкой произнес подошедший Зурин.

— Как вы сказали?

— Да-да, именно забудьте. У меня был разговор с членами клуба: никто теперь к вам плохо не относится. На самом деле вы очень талантливый бильярдист, и у вас громадный потенциал, если хотите знать.

— Да что вы!

— Поверьте мне, я говорю совершенно искренне, — и как бы в доказательство этого Зурин прибавил, что хотел бы теперь всячески помогать Кириллу.

— Быть моим учителем, хотите сказать?

— Почему бы и нет?

Кирилл все еще недоумевал этой перемене, но чем больше Зурин сетовал на его «широчайшие способности», которые, по его мнению, очень быстро позволят достичь профессионального уровня, тем больше Кирилл растаивал.

— Вы, должно быть, все сговорились против меня, — молодой человек сделал последнюю попытку, но когда Зурин, ловко отвергая ее, снова принялся высказывать ему комплименты, решил, что даже если тот кривит душой, его это нисколько не заботит, — стало быть, я многого добьюсь?

— Конечно. Собственно, вам даже и не стоит напрягаться. А теперь поговорим о наших планах.

Каждый урок должен был заканчиваться партией с одним из членов клуба, и, как это ни странно, в тот же день Кириллу удалось обыграть своего соперника — им оказался Артем Сергеевич Левашев, обрюзгший мужчина лет сорока пяти, носивший рубаху, которая походила на заляпанную пивом шахматную доску; кое-кто утверждал, что Левашев не изменял своему наряду даже зимой, одевая это клетчатое творение поверх теплого свитера; был он как раз одним из тех, кто вслед за Денисовым касательно возвращения долга кричал «и мне», и поначалу Кирилл поглядывал на него с опаской, но после того, как его соперник в течение двадцати минут за дюжину ударов не загнал в лузу ни одного шара, обрел душевное равновесие и впервые медленно, но верно довел партию до победы.

— Поверить не могу! — говорил Кирилл уже под утро, — а я-то решил, что безнадежен.

— Поздравляю. Вы играли гораздо лучше обычного.

— Последний, кого я обыграл, был трясущийся старик, вроде тех, что подходят к прилавку в магазине — у них на носу очки с линзами в палец толщиной, а они поворачиваются к тебе и говорят: «Сынок, посмотри на ценник, я что-то ничего не вижу».

Зурин рассмеялся и коротко заметил, что Кирилл, должно быть, шутит.

— Вы опять останетесь здесь до позднего утра? — осведомился тот.

— Да. Извините, мне нужно переговорить кое о чем с хозяином.

С этого дня дела у Гринева резко пошли в гору: каждый раз ему удавалось обыгрывать все новых и новых соперников. Удивительно, как у него это получалось, тем более, что производительность ударов почти не изменилась, а на самом деле и нисколько, но Кирилл был слишком доволен происходящим, чтобы сильно задумываться о таком «ничтожном нюансе». Он возбужденно ходил вокруг стола, ему хлопали, а он за это принимался выделывать различные экивоки — как телом, так и кием, — и от того, бывало, не мог уже загнать шар в течение минут тридцати… и все равно выигрывал. В то же время за все эти победы Кирилл так и не получил ни рубля, ибо никто уже в силу колоссально возросшего его мастерства не отваживался поставить на себя; напротив, предлагали, и при том совершенно серьезно, выплачивать деньги за проигрыш. И если бы Кирилл не отказывался всячески от такого странного оборота, ей-богу, казалось, его узаконили бы. Словом, это походило на известную старинную задачу из сборника «Математическая смекалка», формулировка которой выглядит примерно следующим образом: «Двум лучшим наездникам так надоело состязаться друг с другом на короткой дистанции, что они решили радикально изменить свое соревнование, а именно, выигрывал теперь тот, кто приходил последним. И что ж? Выведя лошадей к стартовой линии, каждый из них понял: по существу, и с места-то сдвигаться не стоит! Зрители смеялись, свистели, качали головами, думая, как образумить «задуривших кумиров», и тут вдруг появился один мудрый старик, который подошел к наездникам, шепнул им что-то на ухо, и спустя минуту их жилистые спины уже едва виднелись далеко впереди — пришпоренные лошади неслись во всю прыть. Что же сказал им старик?» А ответ на задачу очень прост, одно-единственное слово: «Пересядьте».

В тот год между несколькими близлежащими городами должен был пройти чемпионат по бильярду; месяца за два до его начала Кирилл уже обыгрывал всех членов клуба, кроме хозяина — с огромным трудом, а все же тот одерживал победу над новым талантом. И все же Гринев знал, что рано или поздно возьмет верх, да и остальные это мнение, похоже, разделяли, ибо пару дней назад, когда Зурин рассказывал ему о регламенте чемпионата, обмолвился, что на Кирилла в этом отношении делают огромную и, что называется, самую первую ставку.

— Вы ни в коем случае не должны подвести нас.

— Я постараюсь, я только и думаю об этом деле. Я прополол свой участок, и теперь меня ничто не отвлекает. Даже ремонт в доме мне нипочем.

— Я видел, как вчера машина привезла вам какие-то доски; рабочие свалили их возле боковой стены.

— Да, дня через два они начнут менять обшивку. Вы бы видели, что творится у меня внутри! Я собирался выкинуть все самое старое, но это оказалось не так просто. Как прикажете быть, например, с железными шкафами? А кухонный стол и кое-какая другая мебель оказались просто-напросто привинченными к полу.

— Не может быть!

— Хотел заручиться чьей-нибудь помощью, но потом подумал: почему бы рабочим не взяться за это? Во время ремонта они заодно и уберут весь хлам. Так нет же, они сказали «доплачивай», а я считаю, что такой вариант мне не по средствам. В то же время, выкидывать ненужную мебель самому уже поздно, да и ее присутствие если и стопорит ремонт, но не так уж, чтобы было совсем невмоготу, вот я и решил заняться этим после его окончания.

— Самый лучший вариант, совершенно согласен. А вдруг вы бы повредили руки и не смогли бы выступать на чемпионате.

— И это верно, — Гринев кивнул.

— Представляю, как вам тяжело!

— Стараюсь перебиваться кое-как. У меня есть выход: проводить в клубе круглые сутки.

— Вы просто молодец.

Они помолчали с минуту.

Гринев сказал:

— Как вы могли понять уже, мой дом весьма необычен.

— Да.

— А вы не знаете, кто был его прежним хозяином? Мне говорили о какой-то старухе, но я сильно сомневаюсь в ее существовании, потому что…

— Очень странно, мне казалось, что этот дом появился месяца за два до того, как вы сюда приехали.

— Как вы сказали? — что и говорить, вид у Кирилла был озадаченный.

— Да ладно, это я просто так шучу, не обращайте внимания. Думайте лучше о чемпионате. Масса людей играют у нас на тотализаторе; вы новичок, и вас никто не знает, вот почему в случае победы мы сорвем большой куш, а они останутся в серьезном минусе.

— Стало быть, и я с этого что-то получу?

— Еще бы! Конечно получите…

Воодушевление, которое подстегивало Гринева от такой стойкой поддержки, рано или поздно должно было привести его к успеху, и ровно через месяц и двадцать пять дней, то есть перед самым чемпионатом, он сумел, наконец, обыграть Черенкова.

— Молодец! Если до этого у меня и были какие-то сомнения относительно вас, теперь они полностью сошли на нет, — сказал Зурин.

— А что насчет участников из других городов?

— Они приедут завтра.

— Нет, я имею в виду, может ли кто-нибудь из них составить мне реальную конкуренцию?

— Не думаю, нет, совершенно так не думаю, — Зурин интенсивно замотал головой.

— Слава богу.

— А наши «вкладчики» уже приехали.

— «Вкладчики»?

— Ну да.

— И где же они?

— Здесь, — Зурин и Гринев были сейчас внутри помещения клуба, и первый, подойдя к окну, отодвинул занавеску и кивнул в сторону улицы, на пару сотен улыбающихся, почти что нарисованных лиц, застывших, как на фотографии, — вот, взгляните на эту толпу! Бессловесный наполнитель! Они должны наполнить наши карманы деньгами.