Страница 35 из 66
— Я уже выучил.
— Ну хорошо, тогда давай я спрошу тебя.
— Нет, сначала помоги мне.
— Так я и знала, что ты ответишь «нет».
Меня обижало, когда она так говорила, — я был упрям, (до шестнадцати лет наибольшее упрямство я проявлял в том, что просто не хотел это признавать, а после напротив стал бравировать, говорил, «мне чужое мнение вообще неинтересно, кроме гогеновского»; при этом я до сих пор ни о чем так и не пожалел: упрямство помогло мне в результате стать художником), и часто поступал по-своему, но поскольку мама все-таки прибавила:
— Хорошо. Ты забыл, как вычитать? Ладно, помогу тебе, — я не успел покраснеть от негодования, потому что просиял.
Разумеется, после того, как я с таким успехом сумел определить год рождения Афанасия Никитина, я решил перепроверить своим методом, «правильно ли написали годы жизни остальных путешественников». Работа оказалась не такой простой, как я поначалу думал, ибо я, конечно, всегда получал совсем не тот возраст, который был указан на карточке. Я не знал, кто же все-таки ошибся; мне хотелось думать, что не я, и тогда принимался исправлять годы жизни на карточках, а если начинал сомневаться в своей правоте — подгонял получившиеся результаты под напечатанные. Словом, метался, как будущий художник. Мои сначала терпели, потом начали возмущаться. От бабушки и мамы наперебой слышалось их уже тогда избитая фраза: «Заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет». Я упрямился, один раз меня наказали, но когда я слезно поклялся, что больше так не буду, спустя пару дней продолжал делать то же самое.
Немудрено, что скоро я вышел далеко за пределы картонной коробки и мерил уже головы любым портретам, какие только мог отыскать, начиная с детских энциклопедий и заканчивая чем-нибудь, вроде справочника по музлитературе. Моя работа продолжилась и летом, на даче.
Однажды в июньский полдень я сидел за столом и пририсовывал невидимые круги голове Франца Шуберта; за этим Антон и застал меня.
— Что это ты делаешь?
Я подробно объяснил. Мой брат сказал:
— Я все понял, но ты уверен в правильности твоего способа?
От такого прямого вопроса у меня засосало под ложечкой.
— Да.
— А разве ты не подогнал свои результаты под те, что напечатаны?
— Нет, не подогнал!
— Ну хорошо, я верю, извини, если тебя обидел, — Антон улыбнулся мне той самой улыбкой, после которой я всегда проникался к нему безмерным доверием, — но разве ты не думал еще об одной вещи…
— Какой?
— Предположим после твоих замеров головы, у тебя всегда получаются ровно те результаты, что напечатаны в книге, я даже скажу больше: ровно те, которые были на самом деле. А вдруг и в этом случае твой способ совершенно неверный?
— Как это?
— А вот так. Ни в чем нельзя быть уверенным.
Я не помню в точности, как ответил ему, но смысл был такой: если способ дает правильные результаты, то кого интересует, правильный он на самом деле или нет.
Брат удивился.
— В самый ответственный момент может случиться сбой. Как, по-твоему, это все равно?
— Да, — ответил я, удивленный его удивлением, — ты же не знаешь, произойдет он на самом деле или нет.
— Ну что ж, ладно. Пойдем-ка гулять.
А на следующий день он рассказал мне историю о зеленом доме.
Некоторое время назад в этом поселке якобы появился молодой человек по имени Кирилл Гринев: он купил как раз тот самый участок, на котором стоял зеленый дом, но кто жил в нем раньше ему так толком и не удалось дознаться, говорили, что какая-то одинокая старуха без семьи и без имени, весь день занимавшаяся наблюдением за дорогой из окна. При всем при том, приехав в свои новые владения, Кирилл обнаружил любопытную вещь: окон-то в доме как раз и не было, а материал, из которого он был смастерен, молодой человек поначалу принял за плотные железные листы, и лишь при более детальном осмотре понял, что на самом деле это дсп. «Весьма уныло и безвкусно… Ну ладно, хотя бы не сгорю!» Кирилл жил в городе, всего за десять километров отсюда, так что в любом случае, учитывая здешние просторы и чистый воздух, он совершил выгодное приобретение и мог наведываться сюда круглый год. Родственники Кирилла умерли, и зарабатывал он тем, что ремонтировал машины в автосервисе.
Совсем скоро он обнаружил, что внутреннее обличье дома ничуть не лучше внешнего: несгораемые железные шкафы, (на этот раз действительно железные!), напоминавшие старинные банковские сейфы, стулья с продавленными сиденьями, стол с зеленой столешницей прямо под цвет самого дома, — словом, молодой человек решил первую ночь как-нибудь перекантоваться, а следующий день начать с капитальной уборки и уничтожения всего самого ветхого и грубого…
Утром, когда он вышел на заросший крапивой участок, щурясь от белесого солнечного света, увидел, как по соседской дорожке возвращается к себе в дом какой-то пожилой человек. Кирилл окликнул его; разговорились. В середине их беседы Кирилл обратил внимание, что у его соседа перепачкана рука, каким-то белым порошком, и сказал ему об этом.
— Ах и правда! — пожилой человек, (фамилия его была Зурин), улыбнулся, — это мел — остатки прошедшей ночи. Я ведь только сейчас домой и вернулся.
— В каком смысле?
— В прямом. Я играю на бильярде. Неподалеку отсюда в П-с есть ночной клуб.
— А что такое П-с? Город?
— Скорее поселок городского типа. Два километра.
— И вы ездите туда играть?
— Да. По средам и четвергам.
— Забавное совпадение, я тоже люблю бильярд. Что если сегодня я составил бы вам компанию?
— А вы хорошо играете?
Кирилл пожал плечами и улыбнулся.
— Я считаю, неплохо, но другие шутят, что удар у меня бестолковый.
Зурин зашел за Кириллом в десять часов вечера; до клуба они добрались к одиннадцати. Увидев приветливое одноэтажное здание, отстроенное совсем недавно, самое большее пять лет назад, Кирилл порядком оживился: несравнимо лучше провести ночь здесь, нежели в отсыревшем облезлом доме с железной мебелью. Единственным «раритетом», никак, по мнению Кирилла, не украшавшим внешний вид клуба, являлся потемневший от времени вымпел, болтавшийся на двери. Надпись на материи гласила:
Toulouse
The wi
1943
Заметив, что Кирилл пристально смотрит на вымпел, Зурин объяснил:
— Хозяин клуба, Андрей Черенков, помимо бильярда, увлекается еще и футболом.
— Французским чемпионатом?
— Нет, его отец был во Франции во время войны и привез ему несколько таких вымпелов в качестве сувенира. Проходите.
Зурин толкнул дверь, и в первое же мгновение, когда Кирилл очутился внутри, какой-то рыжий мужчина, чья худоба никак не сочеталась с располневшим розовым лицом, разбил шары резким и сильным ударом — его соперник едва успел убрать со стола деревянный треугольник. В лузы влетело три шара; в другой раз Кирилл особого внимания на это не обратил бы, но обладатель непропорционального лица имел такой запоминающийся вид, что ему внезапно представилось неправдоподобным, будто кто-то кроме этого человека может взять партию, и от того он испытал легкую зависть.
Зурин сказал:
— Расслабьтесь и чувствуйте себя как дома. Я пойду в бар, закажу пива, а потом мы с вами сыграем.
Кирилл еще раз осмотрелся и пришел к выводу, что все же одна деталь вносила в общий уют серьезное искажение, — железные лампы на цепях висели слишком низко над бильярдными столами, отчего создавалось суровое впечатление, будто резкий белый свет давит посетителям на головы.
Сигаретный дым, вившийся вокруг пивных кружек, чертил в воздухе тонкими изгибами тел.
Зурин, возвращаясь обратно, прошел совсем близко от бильярдного стола, за которым играл рыжий мужчина, и едва не задел лампу ухом.
— Вот пиво… черт, надо повесить эти лампы выше. Так неудобно!
Гринев сказал, что тоже это заметил; он инстинктивно повысил голос — чуть раньше из динамиков полилась негромкая, но настойчивая музыка.