Страница 3 из 66
— Ого, я вижу, у вас собралась очень теплая компания и вечеринка-то по большей части министерская. Фрилянд здесь… здравствуйте, дорогой… и мой зять расслабляется. Ну, ничего, Миша, все будет хорошо, как-нибудь уладим, — весело улыбаясь, он потрепал его по плечу.
— А зачем вам зонт в ясную погоду? — холодно осведомился Староверцев.
— Что?.. Ах, это, — Великовский воздел зонт над собой с таким видом, будто праздновал победу, — да прихватил случайно из дома, бывает у меня! Кстати говоря, чего только с этим зонтом не случалось, он дико старый. Один раз, к примеру, я чуть было не поставил им подножку автомобилю, но вовремя спохватился, — он так весело расхохотался, что и мы, глядя на него не могли не улыбнуться, — ох, а можно чаю, есть у вас?
— Да, я приготовлю, — кивнул Застольный, все еще стараясь нахмуриться, — вот ваши бумаги.
— Ох, спасибо, уже и позабыл, а ведь как они нужны мне были! Впрочем, теперь подождет. Уж больно хочется провести время в таком симпатичном кругу. Так про что я там говорил?
— Про зонт, — лаконично напомнил ему Староверцев.
— Ага… да-да-да, точно… — не знаю, понял ли Великовский, что никого из присутствующих не видит впервые, но он до сих пор никому не намекнул представиться, вот я и подумал, неужели и таксиста он когда-то запомнил? Но в таком случае у него непременно должны были бы зародиться подозрения, — знаете, я очень люблю такие зонты, с ручкой, которая заворачивается в деревянный крюк. Как думаете, сколько ему лет?
— Тридцать-сорок, — предположил Староверцев.
— Ха-ха-ха. Нет, не угадали. Стал бы я подставлять им подножки автомобилям, если бы он был раритетом. Я пустил вам пыль в глаза, можно сказать. Ему всего год. Да, да, не удивляйтесь. У моего покойного папочки был точно такой же, вот тому действительно сорок лет, а то еще и побольше, но его я храню как зеницу ока, как талисман, и никогда не беру на улицу — он всегда дома стоит в платяном шкафу. А это — его дубликат. Вот с ним я и хожу… послушайте, кто-нибудь из вас играет в покер?
Этот внезапный вопрос нас ошарашил. Мы не сразу нашлись, что ответить, а Николай Петрович, нимало не смутившись, продолжал:
— Я ведь не только зонт притащил с собой, но еще и колоду карт — вот с ней-то я уж точно никогда не расстаюсь. Когда неделю в карты не играю, просто со скуки начинаю помирать. Помню, мы с одним министром поехали на поезде в командировку, причем куда-то к черту на куличики, в Сибирь, а он карты просто терпеть не мог. Но я его все равно уломал, — Великовский достал из кармана пиджака пачку сигарет и открыл ее — там лежала колода, — Забавно, я это устроил, а? Футляр потерял в свое время, так не носить же их просто так — сотрутся в порошок. Но это еще не все — у меня с собой и фишки есть. Так кто захочет со мной развеять тоску?
Мы всё так и стояли, не знали, что сказать. Эта страсть Великовского была нам хорошо известна, но, слава Богу, еще никто из нас от нее не пострадал — я вообще слышал, что он больше по казино шастал. Разумеется, играть никому не хотелось, но отказываться подчиненным было неловко, он же все-таки шеф! Ища спасения, я кинул взгляд на Застольного, который уже вернулся с кухни и стоял теперь среди комнаты с чашкой в руке, но по его виду понял, что нерешительность и его не обошла.
И вдруг… положение спас Староверцев. Профессор выступил вперед и сказал (возможно даже резче, чем следовало бы):
— Нет, это исключено, извините.
Такого прямого отказа Великовский не ожидал. В мгновение ока улыбка сошла с его лица. Он воззрился на Староверцева, и их взгляды встретились.
— А что… что… тут собственно такого? Хе-хе… — он обернулся на Застольного и взял у него чашку. Отхлебнул рыжеватую жидкость и коротко облизнул губы. Его поведение и мимика изменились: он почувствовал, что дело неладно, теперь не улыбался, а ухмылялся, и то и дело бросал короткие взгляды по сторонам, — ну что же… раз такой отказ, я ничего не могу сделать… я, видно, пожаловал некстати.
— Вы ошибаетесь, просто… — запротестовал было Застольный, но Николай Петрович оборвал его:
— Вы все, наверное, правы, что отказались. Все. Я ведь еще не до конца рассказал вам о том вечере, когда уломал министра играть в карты… к нам тогда присоединилось два человека. Мужчина и женщина из соседнего купе. Видно у них был роман, и он решил блеснуть своею ловкостью, а потом на радостях вернуться в свое купе и завалиться с нею на одну полку, вот только я сразу предупредил его, что даже если он первоклассный игрок, обставить меня ему будет непросто. А он, дурачок, махнул рукой и принялся раскидывать деньгами, не смутился, а, напротив, так зарядил, что чуть было не обул нас на пять штук баксов — ему действительно как будто дьявольски везло. А потом я его уличил: схватил за запястье, а из рукава пиджака вдруг выпадает джокер. Так знаете, ребята, что я сделал с этим ублюдком? — Великовский окинул всех нас сухим ледяным взглядом, — выкинул в окно. А потом и его цыпочку. Министр-то особенно не протестовал, только заявил, что в жизни больше за карты не сядет. К чему я все это рассказываю? Да к тому, что я не встречал еще ни одного человека, которому удалось бы обставить меня. Ни одного.
Таксист покосился на Фрилянда. Застольный испустил тяжелый вздох. Агафонова покачнулась и схватилась за пуговицу собственного платья, как будто это помогло бы ей удержать равновесие.
Великовский посмотрел на свои «Rolex».
— Знаете что?.. Пожалуй, мне пора, — и его ухмылка опять превратилась в непринужденную улыбку, на сей раз без видимой причины, — неотложное дело. Застольный, выпустите меня. До встречи, господа!
Мы еще долго не могли прийти в себя по его уходу. Агафонова так и продолжала держаться за пуговицу. Таксист зачем-то косился на Фрилянда; Фрилянд косился на Асторина, а тот… тот прижал к груди пиджак, который теперь сделался ему слишком тесен, и вдруг лицо его изменилось: он недоуменно пошарил в карманах.
— Черт возьми…
— Что-то потеряли? — вяло поинтересовался я.
— Да, свой кошелек… где же он, Господи…
— Да ладно вам кошелек! — очнулся Фрилянд, — вы хоть слышали, что он говорил?.. Намек поняли? Эта история про поезд, Господи!.. И главное то, как он нам ее рассказал. Будто в ней нет ничего особенного… для него и правда нет там ничего особенного! А я-то еще собирался пожить…
— Да успокойтесь вы, Фрилянд, не психуйте! — сказал Застольный.
— Успокоиться?..
Асторин все рылся в пиджаке в поисках кошелька, и тут вдруг… я понял, что и мое портмоне тоже исчезло! Раньше оно лежало в нагрудном кармане, но теперь там остался только паспорт. Я недоуменно поднял голову и сообщил всем о пропаже; и тут вдруг меня осенила догадка:
— Послушайте, проверьте, у всех кошельки целы?..
— У меня в куртке, надо посмотреть, — нахмурился Староверцев.
— У меня тоже… — сказала Агафонова…
…В продолжение следующих десяти минут выяснилось, что из квартиры Застольного пропали все деньги — и наши, и его собственные. Абсолютно все! А когда дня через три Петр Николаевич достал с книжной полки 2-й том «Холодного дома» Диккенса — в нем хранились его сбережения «на черный день», две тысячи рублей, — даже там оказалось пусто.
_________________
Асторин продолжал:
— Министр по образованию подаст, наконец, в отставку, а Великовского поставят на его место. Может такое быть?
— Это вполне логично, — согласился Застольный, — и все-таки Великовский уже прибрал к рукам всю образовательную систему, поэтому мне кажется, он захочет завладеть еще каким-нибудь отделом. Твое увольнение, Михаил, свидетельствует о том, что он расчищает себе дорогу к Ликачеву.
Берестов обвел взглядом присутствующих.
— Никто из вас так и не представил ни одного факта, который свидетельствовал бы о том, что Великовский действительно причастен к моему увольнению. Но говорю я это не потому, что сомневаюсь в правоте каждого из вас — просто у меня такое чувство, будто все вы чего-то не договариваете.