Долина долгих снов

Павел Архипович Загребельный

Долина долгих снов

Трое в горах

На Тянь-Шаньской туристской базе Тюйрюк поднялась тревога: не возвратились на базу три киевских студента, которые ещё на прошлой неделе ушли на высокогорные сырты — пастбища. Студентов ждали день, два, три — их не было. Ни одна из альпинистских групп, возвратившихся на базу, не встречала киевлян. Чабаны, пасущие овец на сыртах, тоже не могли сказать ничего определённого об исчезнувших студентах.

В то же время, когда пропали три студента, исчез и внук старшего чабана колхоза «Янги-юль» Токтогула. Но чабан был уверен, что его внучек Увайс спустился с гор в аил и лакомится там урюком в дедушкином саду. Ну и пусть. Он же ещё ребёнок. Двенадцать лет.

Токтогул никому не сказал об исчезновении Увайса. Когда его спросили о студентах, он пожал плечами: мол, горы большие, места много, разве обязательно все должны проходить мимо старого Токтогула?

А в это время высоко в горах, за линией вечных снегов, медленно продвигалась вперёд небольшая группка людей. Впереди шёл невысокий смуглый мальчик, одетый в меховой кожушок, шапку и удобные постолы из шкуры дикого яка. За ним шагали, нагружённые альпинистскими рюкзаками и всевозможными принадлежностями, необходимыми в горах, — альпенштоками, ледорубами, крепкими штормовыми верёвками, — двое: юноша и девушка. Юноша, белокурый красавец с необыкновенно высоким лбом и ясными, как горное небо, глазами, всё время пытался помочь девушке, а та сердито, не поворачивая головы (на это у неё не хватало сил), говорила:

— Я ведь не маленькая, Максим!

Вообще девушка поражала своим здоровьем, которое так и светилось во всей её фигуре, круглом загорелом лице, в её движениях, точных и неторопливых. Но это бросалось в глаза лишь при первом взгляде. А если бы кто-нибудь присмотрелся более внимательно к девушке и её спутникам, то заметил бы у всех троих признаки смертельной, нечеловеческой, безграничной усталости.

Вот уже несколько дней они поднимаются в горы. Бездонные ущелья со снежными мостами, крутые обрывы, морозные ветреные бессонные ночи, неприступные скалы, тесные ложбины, заваленные тысячетонными каменными обломками — всё это осталось у них позади. И вот теперь, когда все силы истрачены на борьбу с тем, что осталось внизу, они видят, что впереди — снова то же самое; неприступные кремнистые скалы, снега, морозы, лавины, разреженный, почти лишённый кислорода воздух, которого не хватает для дыхания, который сушит горло, лёгкие и вызывает адскую, неутолимую жажду. Когда же будет конец? Дойдут ли они до своей цели?

— Далеко ещё до пещеры, Увайс? — спросила девушка мальчика-киргиза, который шёл первым.

— О, Поля, совсем, совсем недалеко. Сто метров, триста метров, может, полкилометра. Я повёл вас в обход, чтобы безопаснее. Так водил меня и мой дедушка Токтогул, — ответил Увайс.

— Давайте немножко отдохнём, — сказала Поля. — А то я сейчас упаду.

Максим бросился к ней и поддержал её рюкзак, пока она снимала лямки с плеч. Увайс, положив свой мешок на камень, тоже принялся помогать Поле, но вдруг хлопнул ладонями об полы кожушка, подпрыгнул и закричал:

— Битка, Битка!

Максим и Поля, освободившись от тяжести, тоже посмотрели в ту сторону, куда смотрел Увайс, и увидели далеко внизу, среди заснежённых гранитных глыб, движущуюся чёрную точку. Это бежала по их следам собачка Увайса Битка.

Через несколько минут Битка с радостным визгом подкатилась к ногам Увайса. Мальчик погладил собачку, поцеловал её в холодный влажный нос и, запустив пальцы в густую чёрную шерсть, отыскал на шее Битки записку, привязанную к ошейнику. Он подал записку Максиму, тот торопливо развернул её, и все трое почти одновременно прочитали: «Дорогие друзья! Всё хорошо. Меня уже лечит дедушка Токтогул, который шлёт вам привет и обещает не ругать своего внука, когда он вернётся. Желаю вам счастья. Ваш Дмитрий Петрюк».

— Ну, теперь я хоть спокойна за Дмитрия, — с облегчением вздохнула Поля. — А то я так волновалась!

Три дня тому назад, перед самым трудным подъёмом на заснежённый перевал, их четвёртый товарищ Дмитрий Петрюк внезапно упал и заявил, что дальше идти не может: повредил ногу. Предложение Максима помочь ему спуститься в долину он отклонил: мол, доберётся и сам, а они пусть продолжают свои поиски, ведь неудобно возвращаться в Киев с пустыми руками. После долгих споров сошлись на том, что Петрюк возьмёт с собой собачку Увайса Битку и, в случае надобности, пришлёт с ней записку.

— Нам везёт, — сказала Поля. — Дмитрию уже не угрожает опасность, а мы сейчас увидим, наконец, пещеру. Жаль, что с нами не будет Дмитрия. Пойдёмте, мальчики?

— Можно идти, — солидно согласился Увайс, кончая завязывать один из своих постолов.

Ещё какая-то сотня шагов — и их взглядам открылось небольшое углубление в серой мраморной стене. Пещера была неглубокая, с ровными, почти отполированными стенами и имела такую точную геометрическую форму, что можно было подумать, будто кто-то сознательно выпилил в сплошном каменном массиве куб, вытащил этот куб на площадку, спустил его по склону куда-то вниз, в неизвестность, и таким образом в горе появилось отверстие. В пещере было сухо и тихо. Какой-то чёрный мох, растущий прямо на камне, устилал её дно мягким, хотя и не очень толстым ковром.

Увайс быстро приблизился к задней стене пещеры, остановился, наклонил голову к левому плечу, словно любуясь чем-то необыкновенно прекрасным, и указал рукой:

— Вот. Цветы Неба.

Максим и Поля бросились к нему. На гладкой поверхности стены, сквозь чёрную кору лишайников смутно проступали очертания какого-то непонятного рисунка. Несколько беловатых кружков были похожи и на облачко, плывущее по голубому небу, и на большой цветок, и на листок индийского лотоса.

Максим решительно потёр рукой вокруг кружков, сухие лишайники посыпались со стены, точно шелуха, и перед глазами путешественников предстал целый букет странных, невиданных цветов.

— Я могла бы поклясться, что один из этих цветов нарисован на щите черепахи, который хранится у профессора Бойко! — воскликнула Поля.

— Этого никто не станет от тебя требовать, так как рисунок действительно во многом совпадает, — сказал Кочубей.

— Во многом! — всплеснула руками Поля. — Да ведь он самым точным образом повторяет форму щита и цветок в его центре.

— Не совсем точно, — не согласился Максим. — Взять хотя бы эти длинные стебли, которых на щите черепахи нет совсем. Ведь там только один цветок, а тут от каждого цветка идут вниз извилистые линии, одна из которых, как ты видишь, кончается чем-то вроде стрелки, а все другие — какими-то иероглифами. Ты не можешь прочитать хотя бы один из них?

— К сожалению, я ещё не профессор и даже не аспирант, — засмеялась Поля. — К тому же эти иероглифы написаны не совсем ясно. Если бы здесь был Иван Терентьевич — тогда другое дело,

— Придётся перерисовать всё то, что тут изображено, — сделал вывод Максим, — так как вряд ли у нашего Увайса найдётся время, чтобы ещё раз вести нас сюда через плато и перевалы. Не так ли, Увайс?

— Почему не найдётся? — усмехнулся Увайс Остаток дня ушёл у них на то, чтобы начертить приблизительную карту местности, сделать несколько рисунков панорамы тех вершин, которые виднелись в этом царстве туч, солнца и холодного, необычайно синего неба, а также на то, чтобы точно скопировать всё, изображённое на задней стене пещеры.