Страница 9 из 10
«Как говорил Кутузов – отступление это еще не поражение».
Из номера на встречу Бодрякову вывалился Хлыст. Точнее то, что от него осталось после тяжелой работы с похмелья. Они пошли пить разливное пиво, но не дойдя до столиков, Хлыста, спутав его с другим, по заду шлепнул маленький юркий русский челнок из другой группы.
– По аккуратней нужно, а то и по харе можно схлопотать – зачем – то заступился за противного Хлыста Бодряков.
Может он это сделал потому, что после таскания тюков и сам себя уже ощущал частью цельного механизма, а может потому, что…. просто так с усталости. Они уселись за столик и заказали по кружке Гессера. Обиженный за отчет Бодряковым, челнок из другой группы сел к свои знакомым за соседний столик. Через минуту, не дав Сергею Ивановичу сделать больше двух глотков холодного напитка, он подсел к ним.
– Ты, что крутой? – он шлепнул Бодрякова по лицу ладошкой правой руки, положив на стол левую кисть с устрашающим клинком.
«Перехватить руку, и кружкой в лоб? А если не успею?» – Бодрякову вспомнился отец.
– Подожди здесь я сейчас, схожу за деньгами, и проставлю тебе за свою ошибку – схитрил, усыпляя его бдительность Бодряков, выскочив из-за стола побежал в отель, что бы уровнять свои шансы.
Скинув майку, он одел кожаную куртку, и вложив лезвие своего походного ножа в ее левый рукав, пряча рукоятку в кисти, побежал получать с должника.
«Правой крюк в челюсть, а потом поглядим на этого сосунка» – злорадствовал опер предвкушая сладость от мести.
За столиком обидчика уже не было. Хлыст сказал, что он по совету своих друзей слинял. Сергей Иванович пошел к столику к его знакомым проводить дознание. Те стали отнекиваться, а турок, обслуживающий Бодрякова, и все видевший, сразу определил в его левой руке блеск ножа, и стал поднимать шум. Оперу, много наслышанному про зверства Стамбульской полиции, ни чего не оставалось, как ретироваться обратно в гостиницу. Не отомщенное самолюбие, подогретое выпитой из горла бутылкой водки, требовало реванша.
«Мне оперу, в сраном Стамбуле, какой-то Вьюн по харе шлепнул» – рвал душу на части милиционер, и что бы хоть как-то забыть про свое унижение открыл до сих пор уцелевшую бутылку коньяка.
Через полчаса коньяк «выдохся», а Бодряков забыл про страсти местной полиции, про Алевтину, про все на свете, кроме пульсирующей в висках одной только мыслью про отмщение.
«Опер я или тварь дрожащая? Что я не найду гостиницу с этим уродом?» – решился он и вышел из номера.
Вечерний Стамбул встретил его огнями витрин, торгующих золотом лавок, и ресторанными запахами, но капитан ни чего не замечая все шел и шел, сплевывая каждый раз, видя слащавое лицо турецкого торговца…
Проснулся он от опротивевшей турецкой речи и от больного пинка под зад. Двое турок выгнали его из подъезда какого-то дома, и он оказался под уже жарким утренним солнцем в неизвестном ему месте Стамбула. Проходящие мимо ранние прохожие с удивлением и брезгливостью смотрели на его помятую физиономию.
«Чего же они морду-то кривят» – не успел подумать Бодряков, и тут же нашел ответ.
Он был голый по торс. Кроме ботинок и джинсов на нем ни чего не было.
«Вот суки куртку сперли..» – ему стало не по себе – »А где паспорт и деньги?».
Ему стало по настоящему плохо, не так плохо как бывает с похмелья, а намного хуже. Гражданин России находился голый по пояс, без денег и документов в не дружественном мусульманском государстве. Он прислонился к стенке еще не открывшегося торгового павильона, и попытался собрать трусливо разбегающиеся мысли. Прощупав карманы джинсов, он к своей неописуемой радости обнаружил две помятые пятидолларовые купюры.
«Пива всего одну банку и сигарет – три бакса, майку бакса за три-четыре» – заработала касса в голове – «Может сигарет не брать? Майку – то обязательно нужно, а то в таком виде в родное консульство не пропустят».
В голове уже созрел план отправиться в Российское консульство упасть в ноги и просить отправить домой.
«А может попробовать найти гостиницу? Как там ее звали… Албена что ли?»
Решив, не паниковать раньше времени, Бодряков остановил турецкое такси, и попросил отвезти его в гостиницу Албена. Удивленный турок долго рылся в справочнике, а затем на ломанном английском объяснил, что в Стамбуле отеля с таким названием нет.
– Ну как же, там еще у входа пиво разливное продают Гессер. – видя, что шофер по-русски не понимает Бодряков стал объяснять языком жестов, отчаянно изображая пенившееся пиво, белые столики, стулья.
– Бира Гессер, пш-шш ин гласс. Тейбл. Отель Албена.
Вокруг собрались зеваки.
– Отель «Диана» – подсказал один из них с опухшим, болезненным лицом.
– Диана? – переспросил водитель.
– Да нет, Албена – упирался в это название, сам не зная зачем, Бодряков.
Но поскольку Албену ни кто не знал, Бодряков рискнул пятью долларами и поехал в Диану. Через три минуты езды по похожим друг на друга турецким улочкам Бодряков оказался у своей гостиницы под названием Диана. Сергей Иванович от благодарности хотел расцеловать заставившего сесть в его машину турка, но передумал, вспомнив о геноциде армян, и заплатил оговоренной пятеркой. Чем дальше, тем больше радости. Оказалось, что вчера вечером, напившись с обиды до чертиков, старый опер, со словами: «Живым не вернусь – помяните», отдал свои сто долларов Алевтине. Куртку с паспортом, он снял и бросил в холе отеля, и она его ждала в номере. Кроме куртки и паспорта в номере ждала его спящая Алевтина, и Бодряков в приливе жизненного оптимизма и радости от спасения, овладел спящей челночницей, показавшейся ему в этот момент самым родным и близким человеком.
До самого отъезда группы он больше не выходил из номера. Над его боязней ни кто не рисковал подшучивать, помня как еще недавно, перед пропажей, пьяный Бодряков, чуть не отрезал яйца Хлысту, который неосторожно решил их проветрить в присутствии заведенного оплеухой опера. Когда Алефтина рассказала ему как Хлыст, вереща от страха, ломился в номера, прося спрятать его от Бодрякова, Сергей Иванович удовлетворенно ухмылялся – хоть его пуганул. Обратно уезжали из Стамбула на двух автобусах. Алевтина, Хлыст, Интеллигент, Толстый и еще два человека закупили столько товара, что им пришлось скидываться на отдельный автобус. Автобус Мерседес оказался груженным под самый потолок, оставляя свободным лишь небольшое пространство перед водителем. Группа из пятнадцати человек с Алевтиной как старшей поехала на Икарусе, а Бодрякова его челночная подруга попросила быть старшем на дополнительном, и ехать вместе с пьяной сворой. Как только Мерседес тронулся «свора» заскулила, и, пошарив по закромам «Родины», извлекла на свет полтора литра Русской водки.
«Быстрее бы в Москву» – затосковал Сергей Иванович и наотрез отказался пить.
Автобус набирал скорость, и уже летел как самолет, а спидометр все показывал девяносто. Это обстоятельство и стало темой дискуссии. Хлыст моментально выдвинул версию, что спидометр не работает. Его практически все поддержали, склоняясь к тому, что скорость тянет на сто двадцать, если не более.
– Более! Потому, что на спидометре – мили! – блеснул своей эрудицией Интеллигент, и многие начали трезветь.
– Эй, джигит, давай сбавляй – обратился к водителю Толстый.
Турок русского не понимал, но в душе был русским, ибо кто из русских не любит… Проезжая узкий мост, русский турок, что бы не сбавлять скорость перед впереди идущим грузовиком, пошел на его обгон. На встречу, ревя клаксонами, шла в лобовую грузовая фура.
«Ну, вот и все» – промелькнула предательская мысль, но турок заскрипел тормозами, и стараясь избежать столкновения принял в право. Груженый зад автобуса стало заносить в пропасть. Заскрипел металл ограждений моста. Сорвалась с петель и полетела в пропасть задняя дверца автобуса. Следом за ней несколько мешков с товаром. Автобус остановился.
«Слава Богу – все!»….
Трезвая группа осмотрела место своей возможной гибели и стала, как один усилено креститься. Не обращая внимания на причитания джигита, который теперь до конца жизни будет расплачиваться с нанявшей его фирмой, мужики стали решать вопрос о том, как бы не потерять основную группу, и успеть на поезд…